Эдуард Асадов - Дума о Севастополе (сборник)

Хоть мать-судьба и не сидит без дела,

Но идеалы скупо созидает,

И красота души с красивым телом

Довольно редко в людях совпадает.

Две высоты, и обе хороши.

Вручить бы им по равному венцу!

Однако часто красота души

Завидует красивому лицу.

Не слишком-то приятное признанье,

А все же что нам истину скрывать?!

Ведь это чувство, надобно сказать,

Не лишено, пожалуй, основанья.

Ведь большинство едва ль не до конца

Престранной «близорукостью» страдает.

Прекрасно видя красоту лица,

Душевной красоты не замечает.

А и заметит, так опять не сразу,

А лишь тогда, смущаясь, разглядит,

Когда все то, что мило было глазу,

Порядочно и крепко насолит.

А может быть, еще и потому,

Что постепенно, медленно, с годами,

Две красоты, как женщины в дому,

Вдруг словно бы меняются ролями.

Стареет внешность: яркие черты

Стирает время властно и жестоко,

Тогда как у духовной красоты

Нет ни морщин, ни возраста, ни срока.

И сквозь туман, как звездочка в тиши,

Она горит и вечно улыбается.

И кто откроет красоту души,

Тот, честное же слово, не закается!

Ведь озарен красивою душой,

И сам он вечным расплеснется маем!

Вот жаль, что эту истину порой

Мы все же слишком поздно понимаем.

1975

На правой руке золотое кольцо

Уверенно смотрит людям в лицо.

Пусть не всегда и счастливое,

Но все равно горделивое.

Кольцо это выше других колец

И тайных волнений чужих сердец.

Оно-то отнюдь не тайное,

А прочное, обручальное!

Чудо свершается и с рукой:

Рука будто стала совсем другой,

Отныне она спокойная,

Замужняя и достойная.

А если, пресытившись иногда,

Рука вдруг потянется «не туда»,

Ну что ж, горевать не стоит,

Кольцо от молвы прикроет.

Видать, для такой вот руки кольцо —

К благам единственное крыльцо,

Ибо рука та правая

С ним и в неправде правая.

На левой руке золотое кольцо

Не так горделиво глядит в лицо.

Оно скорее печальное,

Как бывшее обручальное.

И женская грустная эта рука

Тиха, как заброшенная река:

Ни мелкая, ни многоводная,

Ни теплая, ни холодная.

Она ни наивна и ни хитра

И к людям излишне порой добра,

Особенно к «утешителям»,

Ласковым «навестителям».

А все, наверное, потому,

Что смотрит на жизнь свою, как на тьму.

Ей кажется, что без мужа

Судьбы не бывает хуже.

И жаждет она, как великих благ,

Чтоб кто-то решился на этот шаг,

И, чтобы кольцо по праву ей,

Сняв с левой, надел на правую.

А суть-то, наверно, совсем не в том,

Гордиться печатью или кольцом,

А в том, чтоб союз сердечный

Пылал бы звездою вечной!

Вот именно: вечной любви союз!

Я слов возвышенных не боюсь.

Довольно нам, в самом деле,

Коптить где-то еле-еле!

Ведь только с любовью большой, навек

Счастливым может быть человек,

А вовсе не ловко скованным

Зябликом окольцованным.

Пусть брак этот будет любым, любым:

С загсом, без загса ли, но таким,

Чтоб был он измен сильнее

И золота золотее!

И надо, чтоб руки под стук сердец

Ничуть не зависели от колец,

А в бурях, служа крылами,

Творили бы счастье сами.

А главное в том, чтоб, храня мечты,

Были б те руки всегда чисты

В любом абсолютно смысле

И зря ни на ком не висли!

1973

Нет, все же мне безбожно повезло,

Что я нашел тебя. И мне сдается,

Что счастье, усадив нас на крыло,

Куда-то ввысь неистово несется!

Все выше, выше солнечный полет,

А все невзгоды, боли и печали

Остались в прошлом, сгинули, пропали.

А здесь лишь ты, да я, да небосвод!

Тут с нами все – и планы и мечты,

Надежды и восторженные речи.

Тебе не страшно с этой высоты

Смотреть туда, где были я и ты

И где остались будни человечьи?!

Ты тихо улыбаешься сейчас

И нет на свете глаз твоих счастливей.

И, озарен лучами этих глаз,

Мир во сто крат становится красивей.

Однако счастье слишком быстротечно,

И нет, увы, рецепта против зла.

И как бы ни любили мы сердечно,

Но птица нас когда-нибудь беспечно

Возьмет и сбросит все-таки с крыла.

Закон вселенский, он и прост и ясен.

И я готов на все без громких слов.

Будь что угодно. Я на все согласен.

Готов к пути, что тяжек и опасен,

И лишь с тобой расстаться не готов!

И что б со мною в мире ни стряслось,

Я так сказал бы птице быстролетной:

Ну что же, сбрось нас где и как угодно,

Не только вместе. Вместе, а не врозь.

1982

Женщина стоит на берегу.

Свежий ветер, раздувая платье,

Распахнул ей бойкие объятья,

А она на это ни гу-гу.

Потрепав ей волосы и плечи

И пускаясь в развеселый пляс,

Он ей как заправский ловелас

Шепчет в уши ветреные речи,

Глянув то на бусы, то на талию

И азартно-весело свистя,

Он ее уже полушутя

Пренахально называет Галею…

Кто-то вдруг, смешинки не тая,

Скажет: «Ишь ты! Как он строго судит!»

Нет, скажу я, дорогие люди,

Дама эта все-таки моя…

Скажу вновь: «Так в чем же тут кручина?»

Ветер – это вроде пустяка!»

– Ну уж нет, кручина иль причина,

Только ветер все-таки мужчина,

Не трава, не верба, не река…

Пусть познает гнев мой в полной мере,

Я ему за дерзость отомщу

И, закрыв все форточки и двери,

В непогоду в дом не допущу.

И начнет он, унижаясь, маяться,

О моральном кодексе вопить,

В грудь стучать и благородно каяться

И под дверью жалобно скулить.

Ночь придет, и лунный диск покатится

Золотым кольцом за небосклон.

И моя законная красавица

Будет видеть уже пятый сон.

Над лицом задумчиво-усталым

Голубых созвездий торжество.

Виден нос над строгим одеялом,

Край щеки и больше ничего…

Вот тогда-то, может, в пору сонную

Я гуляку праздного прощу —

Строго приоткрою дверь балконную

И неслышно в комнаты впущу…

Пусть же бывший ветреник-повеса

Гонит в дом веселый кислород

С запахами трав, реки и леса

И за то, как в праздничную мессу,

В утреннюю песню попадет!

Весь мой век со мной хитрили женщины,

Что в любви клялись мне навсегда.

Только верность, что была обещана,

Позже, втайне, словно бы развенчана,

Уходила, как в песок вода…

Вот зачем, уверовав в объятия,

В первый раз теперь за столько лет,

Я уже коснуться даже платья

Ни ветрам, ни человечьей братии

Не позволю. Ну вот нет и нет!

1991 Красновидово

Галине Асадовой

Она потому для меня жена,

Что кроме нежности до рассвета

Была она свыше одарена

Стать другом и верным плечом поэта.

Конечно, быть нежной в тиши ночей

Прекрасно. Но это умеют многие.

Но вот быть плечом на крутой дороге,

Любовью и другом в любой тревоге —

Это редчайшая из вещей!

А впрочем, о чем разговор? К чему?

Ведь это постигнет отнюдь не каждый.

Понять меня сможет лишь тот, кому

Вот так же, как мне, повезет однажды.

Сказал и подумал: хватил же я!

Ну разве другим мой совет поможет!

Ведь женщин таких, как жена моя,

И нет, да и быть на земле не может!

12 апреля 1990 г. День космонавтики Переделкино

Не везет мне сегодня что-то:

Столько было вчера идей,

А сейчас не идет работа,

Ну не ладится, хоть убей!

Ветер спел: – Наберись терпенья! —

Э… Да что ты там не тверди —

Если спряталось вдохновенье,

Значит, толку уже не жди!

То шагаю по кабинету,

То сердито сажусь за стол.

Сам шепчу себе по секрету:

– Музы нет. Ну вот нет и нету!

Кто ж так подло ее увел? —

Только Музе, как видно, ныне

Стало совестно в стороне

И как утреннюю богиню

Вдруг тебя привела ко мне.

От горячей плиты, от жара

На мгновенье оторвала

И к хандре моей в виде дара

Вдруг торжественно подвела.

Что подарено? Что обещано?

Чем за искренность оделять?

Вы же с Музою обе женщины,

Вам ли этого не понять?!

И в домашнем пушистом платье,

Словно в добром и светлом сне,

Ты, как лебедь, вплыла ко мне

И сомкнула тепло объятья.

Ни на миг меня не прервав,

Обожгла, словно зноем лета

И, сердечно поцеловав,

Тихо вышла из кабинета.

И свершилось! Сверкнуло чудо!

Все, что жадно душа ждала,

Вдруг явилось, как ниоткуда,

И работа пошла, пошла!

И, как в сказочно-ярком танце,

По машинке, свершая труд,

Бьют чечетку упруго пальцы,

Чувства строки живые льют.

И на ветер усевшись лихо,

Муза, снова влетев в окно,

Улыбнувшись, сказала тихо:

– Мне ж смотреть на тебя смешно:

Ждешь ты Музу душой тщеславною

И не ведаешь, вот беда,

Что ведь муза-то, может, главная

Твоя нежная, твоя славная —

Та, что рядом с тобой всегда! —