Александр Кердан - Избранное

Ты плачешь, друга увидав седым,
От посторонних чувств своих не пряча…
И не понятно людям молодым,
Что именно такие слезы значат.

Попробуй объяснить им, почему
У возраста совсем иное зренье:
Слезами смыв иллюзий пелену,
Свое увидеть в друге отраженье.

Мы черный хлеб жуем, коль нет батона,
И воду пьем, раз «Цинандали» нет…
Но говорю тебе я:
– Ки, батоно![2]
И – Ки, батоно! – слышится в ответ.

Да, дорогой, все меньше в жизни света,
Который заменить ничем нельзя.
Ни женщины, ни званья, ни банкеты —
Его нам дарят книги и друзья.

И мы с тобой свернуть готовы горы,
Пока еще судьба для нас хранит
Хлеб вдохновенья, даждь нам днесь который,
И влагу дружбы – ту, что утолит…

Безденежье, оно сродни похмелью —
Все те же неприкаянность, тоска…
Да только нет спасительного зелья,
Чья милосердность, словно жизнь, горька.

Вот дожил-то – сто грамм принять не можешь!
До полученья пенсии три дня…
Из зеркала мужик с небритой рожей
Глядит, в глазах – ни злости, ни огня.

Оглянешься: одна отрада – книги.
Читай, мозоля пальцами листы,
Творенья братьев во Христе – великих
И нищих в большинстве своем, как ты.

…Тот куролесил, этот жил, как стоик,
И – все равно: прозаик иль пиит…
С надеждою снимаешь с полки томик —
А вдруг за ним чекушечка стоит?

Что мир разнообразит пресный?
Да ощущенья мотылька…
Найти цветок на клумбе местной
И, аромат вдохнув чудесный,
Прочь удалиться от цветка,
С собою унося на лапах
Чужой весны пьянящий запах…

Дочери моих былых подружек
Собственных напоминают мам…
Только я-то им совсем не нужен,
С сожаленьем понимаю сам.

Этим – юным,
тем – давно замужним…
И хоть расшибись в лепешку ты,
Быть иль нашим прошлым,
иль грядущим —
Вечная раздвоенность мечты.

Случается, накатывает страх,
Охватывает вдруг оцепененье,
Как будто собственное отраженье
Ты не находишь больше в зеркалах.

Вот так, когда в разгаре летний день,
И яростное солнце плавит темя,
Покажется, что ты лишился тени…
А это – в сердце поселилась тень.

На бетонном парапете —
Пожеланье счастья Свете,
Поздравленье с днем рожденья
И набор обычных слов…
Разглядел приписку ниже:
«Дай мне шанс, чтоб смог я выжить!» —
Убеждает кто-то Свету,
Что на свете есть любовь…

Прочитал – душа заныла:
И со мной такое было…
Разве что на парапетах
Я признаний не писал,
А нутро-то все кричало:
«Дай мне шанс начать сначала,
Чтобы я в любовь поверил,
Как в начало всех начал».

Но исчезла без ответа
Та, моя, совсем не Света.
Покачнулась вся планета,
Закружилась голова.
Мир предстал чернее ночи —
Кто в подобном жить захочет?
И терпеть не стало мочи,
И не умер я едва.

Но – не умер – жить остался,
С духом все-таки собрался.
От любви не отрекался,
И оставшись без любви…
И за черной полосою —
Так уж этот мир устроен —
Как солдаты, ровным строем
Дни счастливые пришли.

Счастье – что? Сродни наркозу.
Только память, как заноза,
Вдруг уколет невзначай
Надписью на парапете
И, чужую боль заметив,
Я шепчу какой-то Свете:
– Шанс последний парню дай…

Глаза на мир раскрыв едва,
Ты вдруг теряешь зренье…
Жизнь прибавляет мастерства,
Лишая вдохновенья.

Болезнь отсутствия мечты
И удивленья тоже…
Как будто все умеешь ты,
Но ничего не можешь!

О беде непоправимой
Даже другу не скажу,
Даже маме, даже сыну,
Даже женщине любимой,
Той, с которой спать ложусь.

Промолчу об этом даже
И с собой наедине.
Потому что – слово скажешь
И – с души сорвется тяжесть
И растает в вышине.

И былой беды не станет,
Той, что застила весь свет,
И надежда вновь обманет,
Что непоправимых бед
Нет…

О, сколько же столетий пролетело!..
Мы с вами познакомились в трамвае.
Случайно вы руки моей коснулись,
И взгляды встретились, как вспышки молний.
А дальше вспомнил я:
под своды храма
Вы приходили каждый день воскресный
И с вами вместе старая дуэнья,
Что от свиданий вас оберегала…
Я разыскал ваш дом и вот, однажды,
Пел серенады, стоя под балконом.
Вы мне рукой махнули на прощанье
И подарили свой платок расшитый…
Потом – соперник.
Ссора.
Поединок.
Был ранен я, а он убит на месте.
И ваш отец нам дал благословенье,
И мы венчались в том же старом храме.
Рекой вино лилось у нас на свадьбе,
И гости расходиться не хотели.
Но мы уединились для объятий
(От них, наверно, и родились дети…).
Я службу королевскую оставил
И посвятил себя литературе.
Мы с вами были счастливы полвека
До дня, пока не сделал вас вдовою…
Как горько вы рыдали над могилой!
Я помню ваших слез соленый привкус
На восковом челе и на губах…
О, сколько же столетий пролетело,
Пока мы вновь сошлись в одном трамвае,
Чтобы расстаться через остановку —
Теперь уж без надежды, навсегда.

А вы целовались в подъезде
Суровой студеной порой,
Как символ последней надежды,
Этаж возлюбивши второй.

Там добрая есть батарея,
И в этот полуночный час
Там лампочка перегорела,
Как будто нарочно для нас…

Тепло поднимается выше —
Учили по физике мы.
А люди становятся ближе
В темное время зимы.

Сметая длиннополою шинелью
Пыль вековую с каменных ступеней
Старинной церкви,
я с тобой вошел
Под своды, гулко пахнущие прелью,
Где прихожанок боязливых тени
Разглядывали нас нехорошо…
Иль мне все это показалось только —
До той поры, покуда две свечи
Мы не приткнули к поставцам
у ликов
Святых, глядящих из бессмертья горько
На этот мир, что – без того —
горчит;
На нас с тобой, на прихожанок тихих…
И показалось: вздрогнула душа
От накипи несбывшихся желаний…
И ты была все так же – не моя,
Но оттого – не меньше хороша,
И сам я был похож на изваянье
Иной эпохи, где остался я
При эполетах, в новенькой шинели,
Что пыль тысячелетнюю смела;
С красавицей, не мне принадлежащей.
И тишина вокруг,
и запах прели,
И пара ангелов – наискосок
с угла —
Реальностью
одной
непреходящей…