Николай Некрасов - Кому на Руси жить хорошо
Про холопа примерного - Якова верного
Был господин невысокого рода, Он деревнишку на взятки купил, Жил в ней безвыездно тридцать три года, Вольничал, бражничал, горькую пил. Жадный, скупой, не дружился с дворянами, Только к сестрице езжал на чаек; Даже с родными, не только с крестьянами, Был господин Поливанов жесток; Дочь повенчав, муженька благоверного Высек - обоих прогнал нагишом,
В зубы холопа примерного,
Якова верного,
Походя дул каблуком.
Люди Холопского звания
Сущие псы иногда:
Чем тяжелей наказания,
Тем им милей господа.
Яков таким объявился из младости,
Только и было у Якова радости:
Барина холить, беречь, ублажать
Да племяша-малолетка качать.
Так они оба до старости дожили.
Стали у барина ножки хиреть,
Ездил лечиться, да ноги не ожили...
Полно кутить, баловаться и петь!
Очи-то ясные,
Щеки-то красные,
Пухлые руки как сахар белы"
Да на ногах - кандалы!
Смирно помещик лежит под халатом,
Горькую долю клянет,
Яков при барине: другом и братом
Верного Якова барин зовет.
Зиму и лето вдвоем коротали,
В карточки больше играли они,
Скуку рассеять к сестрице езжали
Верст за двенадцать в хорошие дин.
Вынесет сам его Яков, уложит,
Сам на долгушке свезет до сестры,
Сам до старушки добраться поможет,
Так они жили ладком - до поры...
Вырос племянничек Якова, Гриша,
Барину в ноги: "Жениться хочу!"
- Кто же невеста? - "Невеста - Ариша".
Барин ответствует: - В гроб вколочу!
Думал он сам, на Аришу-то глядя:
"Только бы ноги господь воротил!"
Как ни просил за племянника дядя,
Барин соперника в рекруты сбыл.
Крепко обидел холопа примерного,
Якова верного,
Барин, - холоп задурил!
Мертвую запил... Неловко без Якова,
Кто ни послужит - дурак, негодяй!
Злость-то давно накипела у всякого,
Благо есть случай: груби, вымещай!
Барин то просит, то песски ругается.
Так две недели прошли.
Вдруг его верный холоп возвращается...
Первое дело - поклон до земли.
Жаль ему, видишь ты, стало безногого:
Кто-де сумеет его соблюсти?
"Не поминай только дела жестокого;
Буду свой крест до могилы нести!"
Снова помещик лежит под халатом,
Снова у ног его Яков сидит,
Снова помещик зовет его братом.
- Что ты нахмурился, Яша? - "Мутит!"
Много грибов нанизали на нитки,
В карты сыграли, чайку напились,
Ссыпали вишни, малину в напитки
И поразвлечься к сестре собрались.
Курит помещик, лежит беззаботно,
Ясному солнышку, зелени рад.
Яков угрюм, говорит неохотно,
Вожжи у Якова дрожмя дрожат,
Крестится. "Чур меня, сила нечистая!"
Шепчет: "рассыпься!" (мутил его враг).
Едут... Направо трущоба лесистая,
Имя ей исстари: Чертов овраг;
Яков свернул и поехал оврагом,
Барин опешил: - Куда ж ты, куда?
Яков ни слова. Проехали шагом
Несколько верст; не дорога - беда!
Ямы, валежник; бегут по оврагу .
Вешние воды, деревья шумят...
Стали лошадки - и дальше ни шагу,
Сосны стеной перед ними торчат.
Яков, не глядя на барина бедного,
Начал коней отпрягать,
Верного Яшу, дрожащего, бледного,
Начал помещик тогда умолять.
Выслушал Яков посулы - и грубо,
Зло засмеялся: "Нашел душегуба!
Стану я руки убийством марать,
Нет, не тебе умирать!"
Яков на сосну высокую прянул.
Вожжи в вершине ее укрепил,
Перекрестился, на солнышко глянул.
Голову в петлю - и ноги спустил!..
Экие страсти господни! висит
Яков над барином, мерно качается.
Мечется барин, рыдает, кричит.
Эхо одно откликается!
Вытянув голову, голос напряг
Барин - напрасные крики!
В саван окутался Чертов овраг,
Ночью там росы велики,
Зги не видать! только совы снуют,
Оземь ширяясь крылами,
Слышно, как лошади листья жуют,
Тихо звеня бубенцами.
Словно чугунка подходит - горят
Чьи-то два круглые, яркие ока,
Птицы какие-то с шумом летят.
Слышно, посели они недалеко.
Ворон над Яковом каркнул один.
Чу! их слетелось до сотни!
Ухнул, грозит костылем господин.
Экие страсти господни!
Барин в овраге всю ночь пролежал,
Стонами птиц и волков отгоняя,
Утром охотник его увидал.
Барин вернулся домой, причитая:
- Грешен я, грешен! Казните меня!
Будешь ты, барин, холопа примерного,
Якова верного,
Помнить до судного дня!
-----------
"Грехи, грехи, - послышалось Со всех сторон. - Жаль Якова, Да жутко и за барина. Какую принял казнь!" - Жалей!.. - Еще прослушали Два-три рассказа страшные И горячо заспорили О том, кто всех грешней. Один сказал: кабатчики, Другой сказал: помещики, А третий - мужики. То был Игнатий Прохоров, Извозом занимавшийся, Степенный и зажиточный Мужик - не пустослов. Видал он виды всякие, Изъездил всю губернию И вдоль и поперек. Его послушать надо бы, Однако вахлаки Так обозлились, не дали Игнатыо слова вымолвить, Особенно Клим Яковлев Куражился: "Дурак же ты!.." - А ты бы прежде выслушал... "Дурак же ты..."
- И все-то вы, Я вижу, дураки! Вдруг вставил слово грубое Еремин, брат купеческий, Скупавший у крестьян Что ни попало, лапти ли, Теленка ли, бруснику ли, А главное - мастак Подстерегать оказии, Когда сбирались подати И собственность вахлацкая Пускалась с молотка. Затеять спор затеяли, А в точку не утрафили! Кто всех грешней? подумайте! "Ну, кто же? говори!" - Известно кто: разбойники! А Клим ему в ответ: "Вы крепостными не были, Была капель великая. Да не на вашу плешь! Набил мошну: мерещатся Везде ему разбойники; Разбой - статья особая, Разбой тут ни при чем!" - Разбойник за разбойника Вступился! - прасол вымолвил, А Лавин - скок к нему! "Молись!" - и в зубы прасола. - Прощайся с животишками! И прасол в зубы Лавина. "Ай, драка! молодцы!" Крестьяне расступилися, Никто не подзадоривал, Никто не разнимал. Удары градом сыпались: - Убью! пиши к родителям! "Убью! зови попа!" Тем кончилось, что прасола Клим сжал рукой, как обручем, Другой вцепился в волосы И гнул со словом "кланяйся" Купца к своим ногам. - Ну, баста! - прасол вымолвил. Клим выпустил обидчика, Обидчик сел на бревнышко, Платком широким клетчатым Отерся и сказал: - Твоя взяла! и диво ли? Не жнет, не пашет - шляется По коновальской должности. Как сил не нагулять? (Крестьяне засмеялися.) "А ты еще не хочешь ли? Сказал задорно Клим. - Ты думал, нет? Попробуем! Купец снял чуйку бережно И в руки поплевал. "Раскрыть уста греховные Пришел черед: прислушайте! И так вас помирю!" Вдруг возгласил Ионушка, Весь вечер молча слушавший, Вздыхавший и крестившийся, Смиренный богомол. Купец был рад; Клим Яковлев Помалчивал. Уселися, Настала тишина.
II. Странники и богомольцы.
Бездомного, безродного Немало попадается Народу на Руси, Не жнут, не сеют - кормятся Из той же общей житницы, Что кормит мышку малую И воинство несметное: Оседлого крестьянина Горбом ее зовут. Пускай народу ведомо, Что целые селения На попрошайство осенью, Как на доходный промысел, Идут: в народной совести Уставилось решение, Что больше тут злосчастия, Чем лжи, - им подают. Пускай нередки случаи, Что странница окажется Воровкой; что у баб За просфоры афонские, За "слезки богородицы" Паломник пряжу выманит, А после бабы сведают, Что дальше Троицы-Сергия Он сам-то не бывал. Был старец, чудным пением Пленял сердца народные; С согласья матерей, В селе Крутые Заводи Божественному пению Стал девок обучать; Всю зиму девки красные С ним в риге запиралися, Откуда пенье слышалось, А чаще смех и визг. Однако чем же кончилось? Он петь-то их не выучил, А перепортил всех. Есть мастера великие Подлаживаться к барыням: Сначала через баб Доступится до девичьей, А там и до помещицы. Бренчит ключами, по двору Похаживает барином, Плюет в лицо крестьянину, Старушку богомольную Согнул в бараний рог!.. Но видит в тех же странниках И лицевую сторону Народ. Кем церкви строятся? Кто кружки монастырские Наполнил через край? Иной добра не делает, И зла за ним не видится, Иного не поймешь, Знаком народу Фомушка: Вериги двупудовые По телу опоясаны, Зимой и летом бос, Бормочет непонятное, А жить - живет по-божески: Доска да камень в головы, А пища-хлеб один. Чудён ему и памятен Старообряд Кропильников, Старик, вся жизнь которого То воля, то острог. Пришел в село Усолово: Корит мирян безбожием, Зовет в леса дремучие Спасаться. Становой Случился тут, всё выслушал: "К допросу сомустителя!" Он то же и ему: - Ты враг Христов, антихристов Посланник! - Сотский, староста Мигали старику: "Эй, покорись!" Не слушает Везли его в острог, А он корил начальника И, на телеге стоючи, Усоловцам кричал:
- Горе вам, горе, пропащие головы! Были оборваны, - будете голы вы, Били вас палками, розгами, кнутьями Будете биты железными прутьями!..
Усоловцы крестилися, Начальник бил глашатая: "Попомнишь ты, анафема, Судью ерусалимского!" У парня, у подводчика, С испуга вожжи выпали И волос дыбом стал! И, как на грех, воинская Команда утром грянула: В Устой, село недальное, Солдатики пришли. Допросы! усмирение! Тревога! по спопутности Досталось и усоловцам: Пророчество строптивого Чуть в точку не сбылось. Вовек не позабудется Народом Евфросиньюшка. Посадская вдова: Как божия посланница, Старушка появляется В холерные года; Хоронит, лечит, возится С больными. Чуть не молятся Крестьянки на нее... Стучись же, гость неведомый! Кто б ни был ты, уверенно В калитку деревенскую Стучись! Не подозрителен Крестьянин коренной, В нем мысль не зарождается, Как у людей достаточных, При виде незнакомого, Убогого и робкого: Не стибрил бы чего? А бабы - те радехоньки. Зимой перед лучиною Сидит семья, работает, А странничек гласит. Уж в баньке он попарился, Ушицы ложкой собственной, С рукой благословляющей, Досыта похлебал. По жилам ходит чарочка, Рекою льется речь. В избе все словно замерло: Старик, чинивший лапотки, К ногам их уронил; Челнок давно не чикает, Заслушалась работница У ткацкого станка; Застыл уж на уколотом Мизинце у Евгеньюшки, Хозяйской старшей дочери, Высокий бугорок, А девка и не слышала, Как укололась до крови; Шитье к ногам спустилося. Сидит - зрачки расширены, Руками развела... Ребята, свесив головы С полатей, не шелохнутся: Как тюленята сонные На льдинах за Архангельском, Лежат на животе. Лиц не видать, завешены Спустившимися прядями Волос - не нужно сказывать. Что желтые они. Постой! уж скоро странничек Доскажет быль афонскую, Как турка взбунтовавшихся Монахов в море гнал, Как шли покорно иноки И погибали сотнями... Услышишь шепот ужаса, Увидишь ряд испуганных, Слезами полных глаз! Пришла минута страшная И у самой хозяюшки Веретено пузатое Скатилося с колен. Кот Васька насторожился И прыг к веретену! В другую пору то-то бы Досталось Ваське шустрому, А тут и не заметили. Как он проворной лапкою Веретено потрогивал, Как прыгал на него И как оно каталося, Пока не размоталася Напряденная нить!
