Константин Большаков - Пета. Первый сборник
Из Федора Платова
Trois Preludes (Петы)[1]
№ 1
Русалия слюб реси камыри,
Розко лоскали снытра растром.
Саско стрийа ньядо –
Благен вендрорун,
Смотый мандаль мода утра.
№ 2
Хрыщи скрипом по дороге
Вниз от больницы душевно-больных
Хриплым удушением сердцебиения.
Символизирующим кругом насыпи.
В ненормальности горко,
Одичанием насыпь.
Душевнобольницу душно.
Хребет в рощи розыске сердца,
Равнин славян славно переезд
В ларцах скребение удушливо потное
В искании душевнобольницы,
Урядников клопов раздав.
Сердце на бутафорте.
Иногда в карман спрячешь.
№ 3
Ють юсла слюза ута,
Cia са юса сусаза.
Дасе селена слозь толь
Толмо полно сини слоу.
Заво сол ют.
Велимир Хлебников
Посв. Вере Б.
Девы и юноши, вспомните,
Кого мы и что мы сегодня увидели,
Чьи взоры и губы истом не те
А ты вчера и позавчера «увы» дели
Горе вам, горе вам, жители пазух
Мира и мора глубоких морщин
Точно на блюде, на хворях чумазых
Поданы вами горы мужчин.
Если встал он, принесет ему череп «Эс»
Вечный и мирный – жизни первей!
Это смерть пришла на перепись
Пищевого довольства червей.
Скажите люди да есть же стыд же,
Вам не хватит в Сибири лесной костылей,
Иль позовите с острова Фиджи
Черных и мрачных учителей
И проходите годами науку
Как должно есть человечью руку.
Нет, о друзья!
Величаво идемте к войне – Великанше
Что волосы чешет свои от трупья
Воскликнемте смело, смело, как раньше
Мамонт гнусный жди копья.
Вкушаешь мужчин а la Строганов
Вы не взошли на мой материк.
Будь же неслыхан и строго нов
Похорон мира глухой пятерик
Гулко шагай и глубокую тайну
Храни вороными ушами в чехлах.
Я верю я верю, что некогда «Майна!»
Воскликнет Будда или Аллах.
Белые дроги, Белые дроги!
Черные платье и узкие ноги!
Был бы лишь верен вернее пищали с кремнями мой ум бы!
Выбрал я целью оленя лохматого
За мною Америго, Кортец, Колумбы!
Шашки шевелятся, вижу я мать его.
Николай Асеев
«За отряд улетевших уток…»
За отряд улетевших уток,
За сквозной поход облаков
Мне хотелось отдать кому-то
Золотые глаза веков…
Так сжимались поля, убегая,
Словно осенью старые змеи,
Так за синюю полу гая
Ты схватилась, от дали немея,
Что мне стало совсем не страшно:
Ведь какие слова ни выстрой –
– Всё равно стоят в рукопашной
За тебя с пролетающей быстрью.
А крылами взмахнувших уток
Мне прикрыла лишь осень очи,
Но тебя и слепой – зову так,
Что изорвано небо в клочья.
Александр Лопухин
А
О, стокатто тонких колоколен.
С дымкой просини небес!
Цифра восемь, багрово-блеклая
На синем фоне с блесками луны,
Пятно – черная кошка
И чадящая лампа
С мигающим хитро зрачком
Vien!
Р
Жребий твои судьба судеб
Начертала на алмазе
Остро отточенной мыслью,
Потому что ты есть!
V
Шелест. Тьма. Полумрак. Тень.
Приди!
Свет. Зрачок. Улыбка.
Я здесь!
Как я люблю разговаривать с красноперыми попугаями.
Женщина и змий
Грядущий
1. Во мраке света познаю себя. Познав взыду к горнилу света.
2. Вы видите небо, вы знаете вечность. Они вечны, ибо не существуют.
3. Где хозяин мой? Я его не вижу. Только сущность моя дает знать о нем.
4. Где то, к чему я стремился с начала мира. Где то, о чем я думаю тьмы веков.
5. Оно впереди на одном и том же пространстве, ибо это пространство – нуль.
6. Бойтесь головни моей, о слепотствующие!
7. Когда я уходил – меня преследовали, когда я учил – меня проклинали; что же вы пищите, когда я бью вас.
8. Рабы! восхвалите господина своего, им же живы есть.
9. Тонкое трепетание нежных лепестков, как похоже ты на грохот огромной машины.
10. В пространстве тьмы тем я найду отдохновение, а пока живи.
11. Я видел солнце, но я не видел Бога. Что же мерило высшего?
12. Кругом меня свет. Ослепительный свет. Где же та темная точка, на которой отдохнут мои глаза.
Вячеслав Третьяков
На войну
В суматохе вокзала сдерживаются матери.
Навзрыдно прощаются а тоске придушенной…
Они сейчас пойдут на паперти
И будут молиться о том, что разрушено.
Умерло небо в свечении вечера,
Совсем как у Тютчева…
«Милые, плакать действительно нечего!
Прощайте! Всего наилучшего!»
Шинель слезла с худого плечика, –
Лихорадит… Холодно…
– Разве он похож на разведчика, –
Голубь в канаве желобной!
«Мама не надо плакать,
А не то, не то, я сам…»
Слова врезаются как ножи в мякоть,
А над крышею звезды хаосом.
Поезд выкрикнул истерически,
Тормоза зашипели, зазвякали,
Брызнул откуда-то луч электрический,
И все безудержно заплакали.
А когда от поезда остался лишь запах,
И звезды гадали по черной скатерти, –
Под глазами появился синеватый бархат,
И тихо стонали паперти…
Ф. Чартов
Дымный город
Стынуть дымы в мгле морозной,
Безраздельны дым и мгла.
Кто-то Медленный и Грозный
Подымает купола…
Эшафоты воздвигает
Над громадой крыш и труб,
И медлительно качает
Посинелый труп…
Идут стройными рядами
Смутных ратников полки:
Вьют, ревут знаменами…
С мглой сливаются штыки…
Вся багряна даль за мглою, –
Факел крови жизнь зажгла:
Блещут кровью золотою,
Дымно тая, купола…
Вот Он дымною колонной
Сам над городом стоит:
Окровавленной короной
В дымным зареве блестит…
И Державный и Кровавый.
Воскуряясь до небес,
Город дымно-величавый
В мгле развеял и… исчез…
От Федора Платова
Математика построений фраз
1. Подлежащее – неопределенная функция пространства и времени субстанций.
2. Сказуемое – определенная функция пространства и времени движения.
3. Сказуемое приведением неизвестных подлежащего к определенности.
4. Равенство подлежащего со сказуемым.
5. Определение, с ограничением функции определяемого, в даянии нового направления определяемому умножением на часть определяемого (определение).
6. Возведение определяемого в степень синекдохой.
7. Сказуемое интеграл по дополнениям и обстоятельствам.
8. Ограничение дополняемого дифференциалом функции дополнения и определения.
9. Обстоятельство времени – дифференциал по I.
10. Обстоятельство места – дифференциал по x, у, z.
11. Прочие обстоятельства – дифференциал по I, x, y, z.
12. Несколько сказуемых при подлежащем – интеграл главного.
13. Соединение подлежащих сложением.
14. Сравнение мнимое тождество восприятия.
15. Метафора в подставлении тождества.
16. Образ первой степени – сравнение, второй – сравнение сравнения.
В защиту художника
В августовской книжке «Русской Мысли» за 1915 г. напечатана статья г. С. Булгакова «Труп Красоты» – о картинах Пикассо – Всегда вообще получаются жалкие вещи, когда о художнике начинает писать человек, которому до живописи, как до Южного полюса, но статейка г. Булгакова – все же нечто вовсе особенное. Беззубое шамканье мистики; – рев цепного пса на вольного бегуна… – что делает безумец Пикассо, ах он бесстыдник: а посадить его в геенну огненную! Вот отец инквизитор начинает по своему инфернальному кодексу обвинение, – в картинах П. Пикассо найдена «некая черная благодать», ежели их повысить рядом с вещами Беато Анджелико, то они испепелятся, – о тащите же, братья – «лисицы», Пикассо in loco tormentorum! Но что толкает г. Булгакова на это обвинение? ах, дело просто, – у страшнейшего процесса над несчастным relaps'ом самая институточья подкладка. Это, видите ли, впечатления личные г. Булгакова от Пикассо! Скажите, какой импрессионизм! Милейший Иван Александрович, душка, – да давно ли вы поступили в инквизиторы? (Старый знакомый! – теперь все объясняется!) Громовое хрипение, шип змеиный, ладан и святая вода – ах г. Булгаков, чорт вовсе уж не так боится ладана, как вы думаете! О тишайшее болотце мистификаторских мистов, – о, грязнейшее обвинение художника! Вы боитесь, г. Булгаков, повесить к себе на ночь вещи Пикассо? Вы дрожите от ужаса перед прекрасной Reine Isabeau? – а не вам ли это ваш же облик кивает из под гениальных лессировок Пикассо?
