Юрий Казарновский - Свидание
Он говорил, что у него есть северное сияние, но нет ее глаз.
Он говорил, что с тех пор, как не верит в бога — верит в нее — свою маленькую грешную святую.
Он говорил, что эти четырнадцать дней — он не променял бы на четырнадцать лет молодости.
Ее несколько смутила эта страстная убедительность, внушенная любовью.
Она погладила его редеющие волосы.
И вспомнила, вспомнила как–то рукой, а не сознанием, насколько острее и тревожнее было прикосновение к ее ладони волос того… другого.
— Какие у тебя хорошие волосы — сказала она, запинаясь.
Когда она засыпала, она подумала, что она, вероятно, единственная актриса, которая засыпает на сцене играя и, в то же время, по настоящему.
4.
Они прощались.
Он говорил ей, как нежно, тепло и влюбленно будут они жить, когда он освободится. Будущая жизнь казалась ему раскрашенной всеми цветами и оттенками ее лица и глаз.
Он говорил какими трогательными заботами он ее окружит, чтобы она отдохнула от теперешних тревог и тоски.
Он говорил, какие забавные платья он будет ей покупать, в какие театры они будут ездить.
Она слушала его. как слушают ребенка, когда он рассуждает, кем он будет, когда он вырастет: архитектором, инженером или шарманщиком?
Она умиленно и рассеянно кивала.
Потом она уже стояла на пароходе и махала ему маленьким платком.
И ей казалось, что платок она достала не затем, чтобы замахать им, — а перевязать какую–то рану.
Ежегодный обряд кончался.
Вдали стоял муж, кажущийся маленьким и обиженным.
Она думала:
— Я приеду в Москву в уютную квартиру. Там ждет меня любимый человек, удобства, удовольствия Он же остается опять здесь покинутый и ужасающе одинокий. Бедный, бедный…
Она сделала попытку удержать слезы.
Но слезы хлынули как–то неожиданно сразу и предательски.
Соленые и нетеатральные.
Видя, что она плачет, он почувствовал как слабеет его выдержка.
Его глаза тоже наполнились слезами.
Тяжелыми и трудными, мужскими слезами.
Он думал:
— Мне–то ничего. Мне легко. Я крепкий и сильный мужчина, занятый своими мыслями и работой. Она же одна, слабая женщина, наедине со своими слезами и тоской. Каково ей?
*
Ночь.
Мелькнула закутанная женская тень.
Шопот:
— Михаил! Нас не заметил надзор?
Он успокаивает высокую бледную женщину. Закрывает ее собою, как испуганного ребенка.
Женщина успокаивается, и тогда сама начинает нападать.
Она говорит долго. Говорит укоряюще и жестоко.
Он отвечает ей серьезно и нежно:
— Милая, ты должна понять… Ревновать в данном случае безумно. Ведь я люблю тебя, но раз в год на две недели…
Ю.Казарновский.
P.S. В следующем номере «Соловецких островов» был опубликован такой вот поэтический ответ:
