Борис Кушнер - Тавро вздохов

Знакомые вывески хлопают по плечу
Крылами надорванных от истерики выкриков;
Уродцы с искоркой сальных огарков
В глазных орбитах,
Флаг, обезумевший от долгих вздрагиваний,
Как труп повешенного на карнизе крыши,
Мелкие холодный вши
Тоски до беспамятства,
И трепет ланий
Впавшего в детство
Сердца.

Опавшие плечи, озленные локти.
У всех но взглядах: „Ахти мне, убогу!"
Тонка волынка поэта.
Скрещенные шпаги пашен
Заводят вплотную с полудня
Ледоход оплывших надежд.
И — смерть от кровоизлияния
Грозит нашей нежной любви —
Шепнуть пешек
Сердца.

Прапорщик, прапорщик,
Твои глаза татуированы ночною атакой,
Ты гордый!
У тебя красный темляк.
Земля и озерные воды
Стянулись на темени форта;
Парное рыжее сусло
Поило тугие прозоры

Верен враг —
В полночь раздалася аорта,
По волнам золотистого света
Заплясали волчки-луидоры.
Мутно речное русло.
Ты мальчик!
Не стало люнета.

А у нас не слышна канонада —
Живем мы тихо и мирно,
Бренчит у нас голос лирный
Под каждым окном серенаду.

У нас напряженный мускул
Не лопнет от жара орудий —
Лишь дней разворочены скулы,
Да туч разорваны груди.

Железное чудо на скользких тросах
Спустилось поспешно из облак на землю.
И вот я, растерзанный, внемлю
Сопящую поступь по вспыхнувшим росам.

На сердце косясь с жеребячьей повадкой,
На грудь наступая горелым копытом,
Оно утирает мне слезы украдкой,
Украдкой гудит над душой о забытом.

Девушка! — я рад тебе.
Пускай твои уста, как челюсть цынготного,
И кожа щек твоих, шурша, шелушится,
Как у свеженабальзамированной мумии.
У меня сердце нагое,
А твои глаза не глубоки и в них не страшно,
И объятья твои бездонны,
Холодные, как ледяные проруби
На реках моей родины.

В локонах, в локонах, завитых так густо,
В папильотках, пожалуй, не зимних отсветов
Разыгралась чугунная пустынь
На гигантских шагах заветов.

Сутолока, лихая плясунья,
Сверкая коленною чашкой,
Громыхает протяжно и тяжко
На обе стороны дня.

И как-то никто не знает,
Что рок не играет в фанты,
Что под кофтой милой инфанты
Пес обозленный лает.

Что город, хрипя мокротой,
Слепой, как крот кропотливый,
Склонясь под крылом пилота,
Сечет не мечем, а крапивой.

Отпрянув от своры зазорной,
Оскаля гнилые зубы,
Полощет поэт озорной
В водостоках мертвые чубы.

Просачиваясь из кляксы туманов,
Качаются на цыпочках похоронные процессии —
Разве сон этот нов
Москве и России?

Оттепель сморкается в полу гололедицы,
Слюнявит разбитою челюстью отечные леденцы;
Улицы грязные ручейки в дырявых митенках
Капризно полощет в теплых слезах.

Дерзят мои тяжкие губы,
Тускнея свинцовым оплевом,
Занашивать кровную убыль,
Запрашивать клепаным словом
Поклепы, прогоны, протори.
Нас братский сличит крематорий
В жару пепелящего гнета.
И наша святая вендетта,
Сгорая римской свечою,
Всплывет ладьей грозовою,
Пройдет от брега до брега…
И ждать нам осталось не долго —
Засмеется красавица Волга,
Загрустить печально Онега.