Юлия Колесникова - Колыбельные для Волчицы
«Когда уснут жена и дочь, и будет вьюга…»
Когда уснут жена и дочь, и будет вьюга,
Когда с тобою много лет мы друг без друга,
Когда снежинки о стекло, как будто насмерть —
Ты будешь в комнате один. Рубашку наспех
Надев, ты выбежишь во двор, давясь словами.
Тебе захочется опять дышать стихами
Моими… Больше не дробя жизнь на осколки,
Не отмеряя ритм и такт. Подумать только!
Когда уснут жена и дочь, и будет стужа,
Ты так не вовремя поймешь, что был мне нужен…
«Он безупречен: он делает клюквенный морс…»
Он безупречен: он делает клюквенный морс,
В чашке забавной приносит (и сахара в меру).
Он не привык делать вид, что не слышал вопрос.
Если обижусь – то он позвонит мне первый.
Лечит простуды мои: кутает в плед,
От сквозняков бережет и кормит малиной.
Он идеален! И лучше, наверное, нет.
Так почему я его никогда не любила?
Так почему, черт возьми, как закружит пурга —
Волком хоть вой, хоть святых выноси из дома?
И превращается память моя во врага.
И возвращает тебя.
Троеточие.
Кома.
«Правду обнажил?»
Правду обнажил?
Убирай ножи —
Квиты!
Как хотел – так жил.
Что теперь, скажи?
Свитой
За тобой бежать?
Или не мешать
Вовсе?
Как тебя понять?
Умножал на пять
Осень,
В холод не укрыл.
Мне с другим костры —
Греться…
Вот и счет закрыт.
Больше нет обид
В сердце.
Правду обнажил!
Убирай ножи —
Квиты!
«Когда иссякнут силы «быть хорошей…»
Когда иссякнут силы «быть хорошей»,
Когда озноб уже невыносим,
К душе расхлестанной, как к оголенной коже,
Ты прикоснешься, даже не спросив:
«Позволишь?»
Я в сердце выжженном слова молитвы пеплом,
Как Кай из льдинок, заново сложу.
Мне пережить бы только это лето,
А в Новый год тебе я напишу.
Не против?
Нам встреч с тобой осталось так немного,
Но мы растянем их на эту жизнь.
Ты мне сказал: «Я выпрошу у Бога
В другой тебя. Пожалуйста, держись…
Ты сможешь?»
«Хочешь меня? Сейчас… Просто так… Без причин…»
Хочешь меня? Сейчас… Просто так… Без причин…
В игры не буду играть и не стану ломаться.
Я не люблю – просто всех рисовала мужчин
С глаз твоих, с рук твоих. Брось, мне уже не пятнадцать.
Брось, мне уже не пятнадцать. О чем это я?
Просто за осенью зимы, за зимами весны.
Лодку качает, и хочется выбросить весла.
Плачу? Да, плачу! А Вы обнимите меня…
Вы обнимите… Пожалуйста… Ты обними.
Знаешь, я думала, плакать уже не умею —
С каждой потерей становишься злей и сильнее.
Что ты? Ты пристально так на меня не смотри…
Пальцы мне греешь, а я все сильнее дрожу.
Эти минуты потом понадежнее спрячу
В детский тайник у березы на маминой даче
Или в шкатулку с браслетами их положу…
Буду хранить их и греться, как пуншем, в мороз.
Не уходите сейчас! Два часа до рассвета!
Бросил пальто. Посмотрел напряженно. Насквозь.
Свет погасил и остался на целое лето!
«Финальным аккордом по вспоротым венам…»
Финальным аккордом по вспоротым венам,
Щепоткою соли на свежие раны
Смотрело на нас безучастное небо.
А ты уходил, потому что «так надо».
А ты уходил – и цена всему гордость,
А может, гордыня. Там сверху виднее.
Прощальная речь про обиды и подлость.
Последний подсчет: кто кому побольнее.
Последние сборы. Уходишь? Как хочешь!
Да я и сама бы, да смелости мало:
Так прожито много – назад не воротишь.
Мне, знаешь ли, очень любви не хватало…
Уходишь, своей правотою согретый,
Привычным маршрутом из сонного дома.
Я не позвоню, чтоб спросить тебя: «Где ты?»
Сыграем теперь в «мы с тобой незнакомы».
Пройдет, может, год, ну а может, и больше,
Мы встретимся (ясное дело, случайно).
Я счастлива буду. Ты… Может быть, тоже.
Но это потом… А сейчас хочу чаю!
«Ну как твой Берлин? Выпей там за меня свой gluhwein…»
Ну как твой Берлин? Выпей там за меня свой gluhwein.
У нас по-другому – у нас произносят «глинтвейн».
Здесь зимы морозны, как прежде… А помнишь наш май?
Прости, я опять… Нам от этого только больней.
Давай о другом… Дальше сотня исчерканных строк.
А ниже о том, что февраль этот сводит с ума:
Вмерзаю в один за другим календарный листок,
И в каждом P. S.: «Во всем виновата сама».
А помнишь: вдвоем продирались сквозь зимние дни,
И в снежные окна дышали продрогших домов,
Как свечи гасили и как оставались одни,
Как пряди на пальцы мотал и желал сладких снов,
Как ждали весну, как темнело минутой поздней,
Премьеры, афиши, кальяны, мосты и такси?
Ты помнишь наш город, мы все поделили – он мой!
И время стирает тебя. Как бродяга в запой,
Уйду в забытье. Позвони мне сейчас и спроси,
Отчего я не сплю… Позвони… Позвони и спаси,
Вылей чертов gluhwein и скорей возвращайся домой!
«Ты меня так лихо за скобки вынес! Ну что ж… Полегчало?»
Ты меня так лихо за скобки вынес! Ну что ж… Полегчало?
Начинаешь сызнова, все начинаешь с нуля.
Словно не было ничего – начинаешь сначала.
Хоть себе не лги: я была в твоей жизни. Была!
Я, конечно, и впрямь далеко не святая!
Что ж ты прячешься, милый, за иконы да купола?
Ты был снегом – одну лишь ночь. А утром растаял…
Что б ты дальше ни делал – я была в твоей жизни. Была!
Не о том ты молишься и жалеешь.
И духовности мнимой мала цена.
Ты же просто любить ни черта не умеешь!
Меня рядом не будет, хоть раньше была…
Глава 2. Колыбельные для Волчицы
«Где тебя носит? Я злюсь и старею…»
Где тебя носит? Я злюсь и старею.
Стану вот-вот и беззвучной, и тусклой.
Странная верность… но я не умею
Верной иначе быть. Это искусство
Мне не подвластно. Вот так по-дурацки —
Просто бегу от любого другого —
И до сих пор не умею прощаться:
Путаю вечно причину и повод.
Где тебя носит? Я очень устала!
От недосыпа круги под глазами.
Я б тебе близкою самою стала.
Я бы тебе обо всем рассказала:
Как я тебя сочиняла годами,
Как за тебя и пила, и молилась.
Снятся мне голуби-оригами —
Вот бы и я так тебе приснилась.
Я бы твои целовала ладони.
Жизнь бы свою собрала по крупицам.
Знаешь, я с детства мечтаю о доме
С красною крышею из черепицы.
Ты бы проснулся, оделся наспех
И побежал бы искать сквозь осень.
Старая площадь. Скамейка. Ясень.
Шарф цвета охры. Ну где тебя носит?
«Знала бы – попрощалась бы. А теперь что?»
Знала бы – попрощалась бы. А теперь что?
Знала бы – прибежала бы – сберегла.
Кажется, вот, надену твое пальто,
Запах вдохну твой – сразу отступит мгла.
Суну руку в карман, там пятачок
Ненужный, забытый – выбросить было жаль.
На пол пальто (в слезы) и на крючок.
Твой – самый правый, левее старая шаль.
В пепельнице окурок: ты не убрал…
Книга небрежно брошена – недочитана…
Ты обещал мне долго жить. Ты мне врал!
Доля секунды… И мы перед ней беззащитные.
…………………………………………………………………
Знала бы – попрощалась бы. Боже мой!
Знала бы – прибежала бы – сберегла.
Невыносимо с погоста идти домой.
Боже, прости, я сберечь его не смогла.
«Сегодня поминают всех ушедших…»
Сегодня поминают всех ушедших,
И ладан стал сегодня едким.
И жжет глаза. И оставляет метки
Ручьями тушь. И даже сумасшедший
Местный на мессе тих.
И слышен сердца стук.
Так тихо, что захватывает дух…
Молитвы белый стих
Латает раны.
Молюсь за вас, ушедших слишком рано
Неслышным и бесплотным караваном,
Не знавших Торы, Библии, Корана…
Молюсь за тех, кто уходил так рано,
Дороже всех земное оплатив…
«Так пахнет шафран, гвоздика и бергамот…»
Так пахнет шафран, гвоздика и бергамот…
Так жжет губы соль, так бросают у берега якорь…
Так пьет из источника тот, кто совсем изнемог…
Так травы кидает в огонь то ли жрец, то ли знахарь…
Так птица кричит на рассвете – сама не своя,
В терновые ветви багряные ленты вплетая.
Так сбившийся с курса корабль находит маяк.
Так сердце стучит у того, кто отпрянул от края.
Так блики свечей отражаются в окнах домов,
Так капает воск и на пальцах следы оставляет.
Так пишут стихи по мотивам несбывшихся снов.
Так ищет охотник того, кто умело петляет…
Наутро несмелый луч солнца заглянет в окно.
Ты дышишь в ключицу и шепчешь, что все это снится.
Мы чувствуем кожей, что больше не будет темно.
Я кутаюсь в плед, и ты варишь мне кофе с корицей.
«Маэстро, пожалуйста, снег —…»