Александр Лапшов - Смутная любовь

Не поётся, не спится, не плачется;
Непонятно, чего ещё жду?
И когда же мой вексель оплатится,
Тот, с которым по жизни иду?

Я брал в долг от любви и от радости,
От гуманных и точных наук.
Но не ведал открытий я сладости,
И не видел я преданных рук.

Я сомнением душу испытывал,
Анекдотами ум очищал,
И в счета своей памяти вписывал,
Что нашёл и чего потерял.

Но баланс не сходился по счётику:
Больше было потерь у меня….
Видно, встал не на ту я дороженьку;
Не того оседлал я коня.

И теперь вот живу по инерции,
В дебиторах у жизни хожу;
В катаклизмах душевной коммерции
Я спокойствия не нахожу.

Но уверен я: в час приуроченный
Оптимизма зардеет рассвет,
И мой разум, страданьем отточенный,
Вновь окрасит в малиновый цвет.

Я спокоен, как стая чертей на приколе;
Я распятьем любви успокоен.
Я тобою измучен по собственной воле.
Я тебя позабыть, не способен.

Ты навеки сгубила меня, дорогая.
Ты одна мне и горе, и радость.
Ты мой рок, чародейка, волшебница злая.
Ты отрава, которая в сладость.

Можешь верить ты мне, и не верить, родная:
Нам совместный удел уготован.
Нам любовью открыты все двери от рая.
Нам на свадьбу венец уже скован.

Снова реет Анархии чёрное знамя,
Снова пепел Кронштадта стучится в сердца,
И махновских коней огнегривое пламя,
Не даёт нам забыть и простить до конца.
Нас немало уже по стране, нисходящей
В жерло красного ада, влекомой звездой.
Мы помолимся все по Руси Уходящей,
И воздвижется крест, яко меч, над главой.
И всех честных людей, кто достоин спасенья,
Воззовёт ангел мщенья на Армагеддон.
И труба зазвучит, и свершатся решенья
Вседержителя, и как нас учит канон.
Всё припомнится извергам рода людского:
Фарисеям, ханжам, всем, погрязшим в грехах.
И помогут Христу в день суда непростого
Мысли князя и графа в их вещих трудах.
С благодарностью вспомним мы все эти годы;
Годы славных побед и кровавой гульбы,
И на белое знамя великой Свободы
Сменим чёрное знамя великой Борьбы.

Мчались как ветер монгольские кони,
Мчались по русской земле;
Слышались раненых хриплые стоны,
Плачь, и проклятья орде.
Русь восставала на Клязьме, на Волге;
Пламенем Суздаль объят.
Тридцать туменов, пьянея от крови,
Всех истребляли подряд
В храмах попы о спасенье молили,
Дань посылали князья,
Мирные пахари плуги забыли,
Перековав в кистеня.
И по дорогам, бичами гонимы,
Русские пленники шли;
Вьюжные, мглистые волжские зимы
Их заметали следы.
`~~~~~~~~~~~~~~~~
Но вот каликой прошли два столетья,
Русь пробудилась от сна;
Лопались ига позорного цепи,
И поднималась Москва.
И на болотистом поле за Доном,
Только поднялся туман,
Двинула Русь на погибель монголам
Ратные силы славян.
Не устояли в той битве татары,
В степи орда утекла.
А над Россией сияли Стожары,
Светлые, как никогда.

«Багира» царственной походкой
По «Вдохновению» прошлась.

Всё грустит в этом сумрачном мире;
И деревья, цветы, и Луна…
Я один в полутёмной квартире,
А за окнами бродит весна.

Только, что до весны мне? Пусть бродит.
Пусть стрекочет кузнечик в кустах.
У меня из ума не выходит
Образ твой в самых светлых мечтах.

Где-то бренькают что-то на лирах.
Я один, но и ты ведь одна.
Мы сидим в полутёмных квартирах,
А за окнами бродит весна.

Грядёт, грядёт последний судный день,
Сатурновой косой сверкая в пустоте;
И государства дьявольская тень
Пред миром явится в смердящей наготе.
Тогда поймут все люди на Земле,
Что сей колос стоит на глиняных ногах.
Анархия, как молния во тьме,
Развеет сумерки сомнений в их умах.
И Сатана низвергнется во ад;
С ним канет в огненной гиене зло веков.
Тогда мы все оглянемся назад,
С надеждой на прощение грехов.
Даровано спасенье будет тем,
Кто в наши времена сомнений и утрат
Не поклонялся Молоху затем,
Что б путь земной пройти, не ведая преград.
Нам нужно лишь с пути того свернуть,
И государства призрак сгинет без следа;
Ведь Люциферу не перечеркнуть
Дарованной свободы воли никогда.

О тебе я не думал, не ждал.
Ты явилась в осенний вечер;
И души моей смутный накал
Разгорелся от этой встречи.

Что угодно твердят о тебе;
Я плохому, отнюдь, не верю.
Знаю я, что из веры ко мне
Ты в мои постучала двери.

А потом написал два письма…
Ты прости уж меня за это;
Если лютая в сердце зима,
То не знаешь, откуда ждать лета.

О тебе я не думал, не звал;
Но в тот теплый осенний вечер
Всей души моей смутный накал
Засветился от этой встречи.

Я сегодня проснулся ночью
И подумал: она ушла….
А потом убедился воочию;
Просто спряталась, как всегда.

Прогонял я тебя рассудком,
Жёг работой, травил вином…
Только знаешь, это уж слишком;
Приходить ежечасно в мой дом.

О, мучительница, ты сурова.
Сгинь, исчезни, навек пропади…
Только я становлюся снова
Дебитором прошедшей любви.

Гармонист «растряпуху» наяривал,
За стеною Высоцкий хрипел,
Самогон на раздумья настраивал;
Что я сделал? чего не успел?
Я не брёл, озираясь, осокою;
Мне не резал плечо автомат;
Не впечатывал в рожу раскосую
Трёхлинейки сосновый приклад.
И на копнах травы свежескошенной
Не пришлось мне с любимою спать;
И в луга, от тумана белёсые,
Не ходил я рассветы встречать.
Не пускался я в споры колючие;
На трибунах речей не держал:
За стаканом портвейна вонючего
Я все силы свои промотал.
Поколение послепобедное,
Паразитам в тебе нет числа,
По земле как скотина примерная
Ты идёшь, и уйдёшь без следа.
Всё прекрасное мы разбазарили,
И душа декаданса полна;
Но в уме сохранили, оставили
Долга, чести, любви семена.
И взойдут из семян этих всходики,
Нужен лишь катаклизма толчок;
Застучат наши клапаны-ходики,
И зарёй обагрится восток.
А пока вот Высоцкого слушаем,
Бормотуха рекою течёт;
Подождём мы вселенского шухера,
Когда звёздный наш часик придёт.

На астральных качелях летая,
Снова ты жизнь мне спасла.

Разлетелись романтики светлые грёзы,
Словно ветром гонимые клочья тумана.
Не волнуют уже ни тюльпаны, ни розы,
Предрассветной поры миража и обмана.
Я живу, как придётся, и сердцем черствею,
Обижая друзей и с врагами играя.
До конца разобраться в себе не умею;
И от этого больше и больше страдая.
Изо всей этой массы мечты окрылённой
И фантазий различных в малиновом цвете
Лишь любовь мне осталась звездой путеводной
На, опущенной в сумрак исканий планете.
И она воскресит, и тюльпаны, и розы,
В моей смутной душе, словно в дымке тумана.
Вновь вернутся романтики светлые грёзы
Предрассветной порой миража и обмана.