Олег Лекманов - Русская поэзия в 1913 году
Завершается книга Марченко стихотворением «Свiдитиль на судi», построенным в форме диалога двух персонажей: судья задает вопросы на ужасающем русском языке, а свидетель отвечает на вполне сносном украинском.
Но и некоторые природные носители русского языка вполне могли бы посоревноваться с только что процитированными авторами в неумении справиться с азами поэтической (и просто) грамоты, помериться с ними обилием синтаксических несуразностей, речевых, грамматических и орфографических ошибок:
Пусть с голоду меньше бы гибнул бедняк,
Пусть помощь нашел бы всегда наверняк,
Всегда пусть богатый одно лишь поймет,
Что крошкой богатства он брата спасет.
Среди родных полей
И шума городского
Никогда мне не забыть
Тебя, о море голубого.
Лишь увидав его,
Я назвала его «своим»…
Он что-то взял от сердца моего,
Он чем-то был тогда томим.
В больших глазах скрывалась скорбь,
И нервная походка говорила,
Что в существе его таится боль,
Что он далек, далек от светского горнила.
…………………………………………
…Я ближе подошла,
Взглянула глубже в этот взор,
И тайна вышла из нутра:
– Он пережил Любовь!
Все девицы от нее удалились,
Она в зале осталась одна;
И лицо у ней страшно изменилось,
И тут вскоре она в спальню вошла.
Ты не зови меня порочным;
В моей измученной судьбе,
Я другом был тебе не вечным,
Но думал нежно о тебе.
И часто летнею порою
За рощей пышной, молодой,
Ты помнишь ли, гулял с тобою
Я мрачный, бледный и худой?
И долго я тоской мятежной
Не мог прошедшее будить
И ручкой милой, белоснежной,
Уста свои я шевелить.
Теперь же от тебя узнавши,
Что замуж за богатых думаешь идти,
Презренные металлы взявши,
Убить любовь и жизнь буржуйную вести.
Тебе дороже платье тела.
Как тело ценишь выше нравственной души.
Ты как чумы боишься дела,
Ты паразитом хочешь жить, но не в глуши.
Пускай хохочут, издеваясь,
Все силы худшие в людях,
За все позорное хватаясь –
Позор наш носят на руках!
Пусть страсти низкие полчатся…
Пороку царство отдают,
Поэты станут преклоняться
И величать порока суд!
Я верю в царство не порока,
Не себялюбья, а любви…
Хоть путь ее, как путь порока,
Купаем часто мы в крови!
Ночь. Тишина. Во сне глубоком
Природа вся погружена,
И только плещет одиноко
О берег сонная Нева.
Еще один тип графомании представлен в таких стихотворениях, где все слова, взятые по отдельности, смешными не кажутся и погрешностей против синтаксиса русского языка тоже не наблюдается, а комический эффект при чтении ощущается, и весьма сильный. Порождается он в первую очередь неумением авторов-любителей выдержать единую стилистическую манеру, забавной какофонией, возникающей в их стихотворениях от соседства строк, позаимствованных как бы из произведений разных жанров. Приведем несколько примеров разнообразных стилистических напластований из стихотворений поэтов-дилетантов, издавших свои книги в 1913 году:
Целуя Матренины губы,
Смотрел на закат Митрофан.
Курились фабричные трубы,
Клубился над речкой туман.
И крики, подобные стону,
Неслись от железных машин.
Сжимая, целует Матрену,
Огнем сладострастья палим.
Еще одной могилкой больше.
Угасла яркая звезда.
Одним еще в России меньше
Борцом – за идею труда.
Вдруг настукали мы,
Что желудок его
Издает непонятный нам звук:
Он неделю не ел,
А желудок меж тем
Был на ощупь и крепок и туг.
Она на предложенье
Отказ ему несла;
Без всякого смущенья
Удар свой нанесла;
И молвила, что знатность,
И пышность, и комфорт
Влекут с собой развратность,
Когда царят, как спорт.
Ты Песню Русскую слагал нам –
Ее споем мы до конца;
Своею жизнию сплетал нам –
Величье Царского Венца;
Своею смертью завещал нам –
Любить Отчизну и Творца;
И друг наш, брат, – Ты приказал нам:
Не брить Российского Лица!
Всегда ж, когда я ставить эту женщину готов
На пьедестал.
Мне каждый раз приходится познать, что не таков
Мой идеал.
Что эта женщина не стоила мучительных исканий,
Что в ней нашел я лишь продукт ничтожных
подражаний.
И народ, лишенный инициативы,
Наклонялся долу, как колосья нивы.
Птичка скачет, птичка вьется
Под названием скворца,
Из уст сладка песня льется
На унылые сердца.
Птичка пырхаясь летает
По селенью, у светлиц,
Кажду за сердце хватает
В заточении девиц…
Пели Вы, и голос дивный
Страстью чудною звучал,
И дрожа весь… весь бессильный,
Всю тебя я целовал…
То было 8-го июля.
Под тенью зеленого шатра
Мы сидели вокруг стола.
За здоровье хозяйки высокочтимой,
Бокал вина подняв рукой,
Я тост произнес такой:
«За Ваше здоровье я пью,
Благие пожеланья шлю:
Пусть розовые цветы
И такие же плоды добра
Ваш жизненный путь устилают всегда!!»
Теперь из общей массы графоманов мы бы хотели выделить двух авторов, написавших сразу несколько стихотворений, невольно «предвосхитивших» манеру интереснейшего поэта 1920–1930-х годов – Николая Макаровича Олейникова.
Первый из них, петербуржец фон Бок, в предисловии к своей книге стихов «Аккорды души» кокетливо признавался читателю: «Наружным видом моя жизнь может ослепить каждого, она блистательна, своеобразна и картинна, но внутренний смысл ее ужасен». Из этой книги приведем два отрывка и два стихотворения полностью:
Мы были на бале,
Мы были на бале.
Мы были на бале –
– Но только не я.
Тебя металл презренный ненавижу
И все-таки тебя еще люблю.
Тебя металл презренный проклинаю
И все ж иметь тебя хочу.
Вы меня посетили
Вечерком как-то раз,
И вдвоем говорили
Мы без всяких прикрас.
Говорили час целый
Об актерском пути,
Что в нем только лишь смелый
Может счастье найти.
Нужна тактика, знанье,
Нужна смелость во всем
И при том обладанье
Энергичным умом.
И когда уж стемнело,
Вы ушли от меня,
Вслед Вам фраза летела, –
«Вам желаю добра».
В мастерской на пьедестале
Обнаженная стоишь…
Вся сама ты как из стали,
Ты застыла и молчишь.
Дивно-мраморное тело
Вызывает чувство – страсть.
И художник онемелый
Пред тобой готов упасть.
Второй поэт, из которого мы хотим процитировать одно стихотворение целиком плюс четыре отрывка, телеграфист из Вильно Илья Чалеев, в предисловии к своей книге «Горю – забвенье», выпущенной в Белостоке, уверял читателей: «Талант писателя несомненно во мне есть, я в этом уверен и надеюсь, что и критики это в моей книге обнаружат».
Я славы не желаю,
Я золото кляну
И творчеством пылаю
У Нади весь в плену,
И ей хочу дарить любви расцвет –
Люблю я Надю как поэт!
Что блага жизни в сравненьи с Надей,
С ее красноречием как артистки,
С ее кудрями черных прядей
И с буферами пышной суфражистки,
Что всех чарует много лет –
Люблю я Надю как поэт.
Как трудно талантам дорога дается,
Как трудно в журналы пробиться:
Как рыбке об лед им приходится биться,
Толпа же тупая коварно смеется.
Хочу я счастливцем быть в мире,
Тела чтоб в сплетеньи томились,
Друг другу огненно молились:
Ведь счастье не в царской порфире.
По смерти хочу единенья:
Чтоб мирно в гробнице лежали,
Гармонии жизни внимали
Пылинки телесного тленья.
Противны мне рожи коллег,
Цинизма, курения я не терплю:
Их юмор – болезненный смех –
Их вовсе острот не люблю.
Хочу тебя одну безумно я любить,
И в поцелуях телеграф забыть.
По-своему любопытный образчик непреднамеренного синтеза разнообразных жанровых, стилистических и временных элементов в одном тексте являет собой «драма (в стихах) в трех действиях» П. Н. Касперовича «Самосуд крестьян, или Казнь атамана разбойников». Здесь некоторый «атаман Пугач», зашедший подкрепиться в сельский трактир, выражает свое желание следующим образом:
