Ирина Кнорринг - Окна на север. Вторая книга стихов.

Навеки — вот эти обои,
Тареоки на круглом столе,
И небо — такое седое —
Над ширью несжатых полей.

За садом — мычанье коровы,
И в дымчатых тучах закат.
И крики мальчишек в столовой —
Из мира иного звучат.

Растерянность в каждом ответе,
Удушливый дым папирос.
Да ветер, озлобленный ветер,
Как с цепи сорвавшийся пес.

Все эти дни беспутный ветер
Шумел в саду, шумел в полях.
Взметались ветви, словно плети,
И мерзла старая земля…

Сидели дома, толковали
Все об одном: да что? да как?…
И заволакивались дали
В сырой вечерний полумрак.

Должно быть стал совсем несносен
И тихий сад, и тихий дом.
И дым от крепкой папиросы
Висел, как ладан, над столом.

За эти дни покрылись лица
Непоправимой белизной.
А в поле тихая пшеница
Казаться стала золотой.

И над жестоким расставаньем, —
Над грудой равнодушных дел, —
Над человеческим страданьем —
Холодный ветер свирепел.

Пробежимся со мной до распятья,
Вдоль сухих, оголенных полей.
На ветру мое пестрое платье
Замелькает еще веселей.

Я сгрызу недозревшую грушу,
Ты — хрустящий, сухой шоколад.
И в твою нерасцветшую душу
Перельется широкий закат.

А обратно мы наперегонки
Побежим без оглядки домой.
Будет голос твой — тонкий и звонкий
Разрезать предвечерний покой.

И завидя наш маленький домик,
Ты забьешься в густую траву,
Ну совсем — белобрысенький гномик,
Чудом сбывшийся сон наяву.

А потом, опуская ресницы,
Ты задремлешь в кроватке своей.
И тебе непременно приснится
Белый зайчик с колючих полей.

Проходили года за большими, как волны, годами.
В окнах девичьей спальни покорно погасли огни.
Призрак легкого счастья растаял с наивными снами,
И тяжела радость наполнила трудные дни.

Я уже не найду той скамейки под темной сиренью,
Ни весеннего леса, ни светлых внимательных глаз.
Но не знаю зачем, — отчего, — по чьему наущенью, —
Я в Страстную Субботу всегда вспоминаю о Вас.

В нами не услышанных созвучьях,
В нами не написанных стихах —
Небо в молнейных, гремящих тучах,
Небо в кудреватых облаках.

Там живут крылатые драконы,
Или ангелы, светлее дня,
В небе бесконечном и бездонном,
Полном вдохновенья и огня.

А в пустых, незвучных наших строчках
Жалобно трепещут тополя.
Полевые бледные цветочки,
Милая и грустная земля.

Не кляни ее, — погладь, потрогай!
Вот она, усталая, в пыли.
И змеится белая дорога,
Тонущая в дождевой дали.

Полюби ее! В своей невзгоде
Нам она так благостна-легка.
И дорога белая уводит,
Пропадая где-то в облаках.

Ты цветов придорожных не трогай.
Их ногами топтать перестань.
Над широкою белой дорогой
Ночь расправила звездную ткань.

А когда станут светлые дали,
(Ночь протянется несколько лет),
Я стяну ремешки у сандалий
И покорно пойду на рассвет.

Ты останешься бледный и строгий,
— Не томись, не кляни, нем вздыхай, —
Будешь ты охранять у дороги
Наш земной, невозделанный рай.

Я тогда назову тебя братом,
(В первый раз я скажу тебе: брат).
И уйду далеко, без возврата,
И забуду дорогу назад.

Я в жизни своей заплуталась.
Забыла дорогу домой.
Бродила. Смотрела. Устала.
И быть перестала собой.

Живу по привычке, без цели.
Живу, никуда не спеша.
Мелькают, как птицы, недели.
Дряхлеет и гибнет душа.

……….
Однажды случайно, от скуки,
(Я ей безнадежно больна)
Прочла я попавшийся в руки
Какой-то советский журнал.

И странные мысли такие
Взметнулись над сонной душой…
— Россия! Чужая Россия!
Когда ж она стала чужой?

………….

Россия! Печальное слово,
Потерянное навсегда,
В скитаньях напрасно-суровых,
В пустых и ненужных годах.

Туда — никогда не поеду,
А жить без нее не могу.
И снова настойчивым бредом
Сверлит в разъяренном мозгу:

— Зачем меня девочкой глупой
От страшной родимой земли,
От голода, тюрем и трупов
В двадцатом году увезли?

Уже пришла пора элегий —
Спокойных и усталых лет.
К далеким дням любви и неги
Должно быть, возвращенья нет.

И с каждым днем трезвей и строже
Слова, желанья и дела.
Ну что-ж? И я была моложе,
И я счастливее была.

Но все туманней дни и лица,
Хмельнее память бытия.
— Пора, пора и нам проститься,
Пустая молодость моя!

Прости — за жадные желанья,
За все содеянное зло,
За то, что горьким было знанье,
За то, что мне не повезло…

Теперь я знаю слишком много:
Что счастье не прочней стекла.
И что нельзя просить у Бога
Благополучья и тепла.

Теперь — устав в напрасном беге,
Покорно замедляя шаг, —
Печальной музыкой элегий
Пускай потешится душа!

«О смерти», это значит — о небывшем,
О непришедшем в ледяных годах,
О том, что мы всю жизнь так жадно ищем,
И не находим никогда.

«О смерти», это о несовершенном,
О том, чего мы сделать не могли.
О сердце, без любви опустошенном,
И о легчайшем запахе земли.

«О смерти», это — вовсе не о смерти,
Не о конце, — о горечи стыда,
О том, что нужно, наконец, ответить
За долгие и страшные года.

Все брошено, и ничего не жаль.
Все отнято, и «ничего не надо».
Ползет на жизнь тончайшая печаль,
Как тишина из дремлющего сада.

Проходит день, в спокойном полусне, —
Больной, уже заранее уставший.
И где-то там, в последней глубине,
Бессмысленный вопрос: «а что-же дальше?»

Не хочется ни правды, ни тепла,
Ни счастья, ни свободы, ни удачи.
Ведь жизнь меня обидно обошла,
И я в ней больше ничего не значу.

Приди. Возьми. Люби. Запомни.
Не позабудь и не предай.
Увидишь мир чужой и темный, —
Отвергнутый тобой рай.

Узнаешь гнев и горечь власти,
Когда под взглядом трезвых глаз
Слова отчаянья и страсти
Не свяжут, а разделят нас.

И в час последнего обмана
(С последней пыткой не спеши!)
Рукой коснешься черной раны —
Тобой развенчанной души.