Расул Гамзатов - Концерт

Жасмин и акация в Бресте цветут…
Персидской сирени лиловые вспышки
Густую рассеивают темноту,
На миг озарив пограничные вышки.

За Бугом кордон…
Серебрятся штыки
Застывших в дозоре армейских секретов,
И фыркают кони у сонной реки
Да щиплют люцерну в тумане рассветном.

Какая тревожная здесь тишина —
Ее нарушает лишь грохот составов…
А Брестская крепость уже ото сна
За час до побудки решительно встала.

Сегодня суббота, а завтра концерт…
Валторны и трубы начищены мелом,
Пылает румянец на каждом лице —
Солдатам неймется приняться за дело.

Даешь репетицию!
Только вчера
Сколочена сцена в костеле литовском,
В котором пронырливая детвора
Чуть свет примостилась на струганных досках.

Нет, чтобы отправиться ей в кинозал,
Где с саблей Чапаев летит на экране
И Петька с разбегу ныряет в Урал
Спасать командира, хоть сам уже ранен.

Где Чкалов на соколе славном своем,
Рискуя не выйти из штопора, все же
Стремительной тенью скользит под мостом,
Пропеллером острым скосив подорожник.

Жасмин и сирень…
По-аварски Саид
Никак не припомнит названия эти.
Две веточки хрупких, но пышных на вид,
Послал он Джамиле в солдатском конверте.

Она-то уж точно подскажет ему,
Как их называет в родимом селении.
Обидно вот только, что надо письму
Туда добираться дней десять, не мене.

…А в клубе уж яблоку негде упасть —
В оркестре музвзвода сержант с капитаном:
Здесь нет иерархий, здесь музыки власть
Царит над роялем, трубой и баяном.

Фомин-комиссар,
А Петров-рядовой.
Но им до отличий сегодня нет дела,
Внимательно слушают тот и другой,
Как первая скрипка протяжно запела.

И тотчас же ей отозвался кларнет,
Как будто бы понял ее с полуслова…
Начштаба полка на воскресный концерт
Вчера пригласил генерала Попова.

К приезду поставили в зрительный зал
Вождя всех времен и народов портреты…
…Кто в отпуск собрался в субботу, тот сдал
В железнодорожную кассу билеты.

На улочках Бреста пестро от афиш,
Шьют платье с утра командирские жены,
А дети пускают с казарменных крыш
В лазурную синь длиннохвостых драконов.

Они улетают далеко за Буг
И плавно парят над полями чужими.
А мальчики долго глядят из-под рук
И, жмурясь на солнце, любуются ими.

На правом крутом берегу Муховца
Жасмин и акация благоухают
И ловит рыбак окуньков на живца,
Зевак любопытных, как мух, отгоняя.

Суббота…
Назавтра намечен концерт.
Идет репетиция в старом костеле:
В начале программа, а танцы в конце —
Распределены и костюмы, и роли.

Но тут политрук объявил перерыв.
Накрыты столы в гарнизонной столовой,
Где каждому после усердной игры
Перловая каша покажется пловом.

… А потом показали кинохронику,
Только что привезенную из Бреста.
На серой церковной стене отпечатался
Черно-белый портрет эпохи.
Красная площадь…
Первомайский парад…
Орлиный взор великана с усами.
Трибуна мавзолея…
Хищный прищур…
Знаменитая трубка в железной руке.
Пионеры машут цветами…
Физкультурники составляют пирамиды…
Восторженные лица людей,
Самых счастливых в мире,
Тонут в море лозунгов
С единственным именем.

На сельхозвыставке — северные олени…
На Арбате — «Свинарка и пастух»…
Альпинисты штурмуют Эльбрус,
Воздвигая на вершине
Бронзовый бюст вождя…
Михаил Шолохов
Дописывает «Тихий Дон»,
По степным просторам несутся
Вольные кони Джамбула…
«Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек».

Галина Уланова
Белым лебедем умирает на сцене.
Смуглоликая узбечка —
Мать семнадцати детей —
Провожает в армию первенца…
Украина готовится к сенокосу.
Столетние джигиты
Соревнуются на скачках
В Абхазии…
На площадях и улицах
Бушует море портретов
С единственным символом.

Под немецкими бомбами
Содрогается Лондон…
Под протянутой рукой фюрера
Маршируют полки.
Небо Испании перечеркнуто крест-накрест
Трассирующими пулями «мессершмитов»…
А по улочкам Бреста
В показательном параде
Проходят красноармейцы
И солдаты вермахта,
Символизируя неожиданную дружбу
Двух великих держав.

Бесконечной вереницей
Тянутся непобедимые армии
По африканским саванам,
Польским шляхам
И парижским площадям…
Вооруженные парни
С засученными рукавами
Весело подмигивают с экрана.

… Закончился фильм.
А вокруг тишина,
Как будто бы в зрительном зале пустынно.
И страшное горькое слово «Война»
У всех на устах против воли застыло.

Но грозен приказ, и нельзя никому
Не то чтоб сказать, но подумать об этом…
Проектора лучик кромешную тьму
Пронзил, как кинжал, ослепительным светом.

И тут же от мыслей очнулся Саид
И в бубен ударил широкой ладонью:
— Далай-далалай…
Зажигательный ритм
Ему дагестанскую пляску напомнил.

Отвесные скалы в предутренней мгле
И камни покатые на годекане…
Тот бубен с рисунком орла на скале
Отец подарил ему в час расставанья.

А мать завязала его в узелок,
В платок, что был вышит руками горянки,
Где вился по краю лозы стебелек
И радовал душу орнамент нарядный.

Звени горский бубен:
— Долай-долалай, —
То громко, то тихо, то плавно, то резко, —
Аварским аулам привет передай
От Армии Красной, от крепости Брестской.

От синего Буга и от Муховца,
От благоуханной сирени цветущей.
От каждого озера и деревца
Привет тебе шлет Беловежская пуща.

И вдруг, оживившись, оркестр заиграл:
— Бух-бух, —
Барабаны заухали тяжко,
И грянул валторн оглушительный вал,
И нежные скрипки запели протяжно.

Вивальди и Бах с неприступных высот
Сошли на простую дощатую сцену,
И Лист с пожелтевших от времени нот
Кивнул, как старинному другу, Шопену.

Пришли они порознь в литовский костел —
Из Вены один, а другой из Варшавы.
Над ними, как ангел, Париж распростер
Широкие крылья блистательной славы.

И, занавес пыльный слегка отогнув,
Из тьмы золотой, что зовется бессмертьем,
Из вечного города смело шагнул
Под мрачные своды стремительный Верди.

И Мусоргский, как во хмелю, не спеша,
На сцену взошел по ступенькам скрипучим—
Российский Бетховен — печаль и душа,
И гордость прославленной кучки Могучей.

Но тут грянул марш, словно пушечный залп…
«Прощанье славянки» бойцы заиграли —
И замер под звуки знакомые зал,
Как в миг расставанья на мирном вокзале.

Взмахнул дирижер загорелой рукой,
Почуяв прилив небывалой свободы,
Как будто в атаку повел за собой,
Сверкающий медью оркестр музвзвода.

Цимбал белорусский, свирель и труба
Составили вместе случайное трио,
И бравый моряк, стряхнув кудри со лба,
Запел неожиданно:
«Аве Мария»…

А после на сцену взошел капитан
С женой и детьми — о певучем семействе
В полку говорят:
«У Шабловских талант…
Недаром повсюду поют они вместе».

«Каховка», «Тачанка» — степные края…
И, перебирая гитарные струны,
«Гренада, Гренада, Гренада моя», —
Запел пограничник, совсем еще юный.

И вновь в звонкий бубен ударил Саид —
Как жаль, что аварской зурны тут не сыщешь.
Она в одночасье больных исцелит
И мертвых заставит покинуть кладбище.

— Далай-далалай…
Будто эхо в горах,
Под сводами старого храма грохочет.
Но вместо «Асса» во все горло «ура»
Бойцы молодые кричат, что есть мочи.

Вот, гордо сияя походной трубой,
Взобрался на сцену с лукавой улыбкой
Гаврош полковой и уже рядовой,
Хоть ростом с винтовку, боец Петя Клыпа.

Задорную песенку он затянул
«На Буг спозаранку пойду я рыбачить.
Для всех окуньков наловлю на блесну,
А-то и сома, если клюнет удача».

За Петей взошел старшина на помост —
Задумчивый Гамлет стрелкового взвода…
Ах, быть иль не быть?
Этот вечный вопрос
Опять озадачил старинные своды.

Комсорг из Армении Матевосян
Стихи прочитал знаменитого Гейне
Сперва на родном (перевел он их сам),
Потом на немецком так благоговейно.

А следом какой-то танкист молодой,
Хоть был не включен он в программу концерта,
Блокнотик к груди прижимая рукой,
Для всех неожиданно вышел на сцену.

Творенья свои, заикаясь слегка,
Читал нараспев он, артист нелегальный,
О том, как на черной земле Машука
Остался навеки поручив опальный.

Сто лет со дня гибели этой прошло,
Бессмысленные отменили дуэли,
Но войны остались…
И новое зло
Готовит удар по загаданной цели.

«Как Лермонтову, двадцать семь мне сейчас.
Три года уже я служу на границе,
И, если Отчизна отдаст мне приказ,
За честь ее жизнью готов поплатиться».

Еще прочитал он стихи о труде,
О славных рекордах по выплавке стали…
Но я пропущу их, поскольку везде
Там лозунги были:
«Да здравствует Сталин!»

Стихи эти для боевого листка
Фомин попросил у танкиста-поэта,
И тот со смущением ученика
Блокнотик заветный достал из планшета.

… В конце репетиции зрительный зал,
Как будто по чьей-то команде внезапной,
Стремительно и неожиданно встал,
Сплоченно и громко запев:
«Если завтра…

Война…
Если завтра в поход»…
За Бугом давно отпылали зарницы,
Но импровизированный этот хор
Был слышен далеко — на самой границе.

Гаврилов бойцам приказал отдыхать
А сам из окна все глядел на дорогу,
Не в силах унять и тем боле понять
Застрявшую острой занозой тревогу.

И вспомнил майор одного трубача,
Съязвившего: «Что репетиция?.. Слабо…
Играть, так ва-банк, а рубить, так с плеча —
Вот завтра концерт намечается славный».

Жасмин и акация в пышном цвету.
Пора бы уже отдохнуть и майору,
Но эти слова из ума не идут…
Да стоит ли спать, коль рассвет уже скоро.

А в Бресте мерцают еще огоньки
И лают собаки, как будто взбесились,
И кони испуганно ржут у реки,
И эту тревогу никак не осилить.

В бледнеющем небе послышался гул…
Гаврилов подумал: «Чужие иль наши?»
Невольно впотьмах кобуру расстегнул,
Как будто готов был уже к рукопашной.