Джеффри Чосер - Птичий парламент
Куёт и точит жала метких стрел,
А дочь его немедля их берёт
И закаляет в лоне хладных вод,
Заклятьем отмеряя силу жал:
Чтоб ранили, иль били наповал.
И Прелесть я увидел тот же час,
А с ней бок-о-бок – Суетность и Спесь,
И Хитрость, обольщающую нас –
Уродливую тварь, пороков смесь;
Толь далеко от них, замечу здесь,
Стояли неразлучною четой
Восторг Любовный рядом с Добротой!
Краса явилась, отрешившись риз,
И Юность, в нежном цвете резвых лет;
А подле – Страсть, и Похоть, и Каприз,
А с ними – Ложь, и Сплетня, и Навет,
И трое тех, кому названья нет...
Поодаль же предстал моим очам
На яшмовых столпах подъятый храм,
При коем нимфы учиняли пляски,
Разоблачась едва ль не догола:
Ничто, опричь набедренной повязки,
Не сокрывало стройные тела;
Вседневной эта служба их была.
И сотни голубей и горлиц белых
Свивали гнёзда в храмовых пределах.
Уступчивость, разумная жена,
При входе в храм держала полсть в руке;
А Кротость, неподвижна и бледна,
Смиренно восседала на песке,
Что грудою лежал невдалеке –
Но Изощрённость близ неё, к несчастью,
Стояла, и соседствовала с Властью.
О сколь же вздохов пламенных витало
Во храме, сколь их слышалось внутри!
Желанье их рождало и питало,
Огонь от них слетал на алтари;
Их издают и смерды, и цари,
Немилые богине: как ни кинь,
А числю Ревность худшей меж богинь.
Приапа видел я, когда вошёл
Во храм; божок был окружён почётом,
И выряжен, как в ночь, когда осёл
Узрел его предерзостный... Да что там! –
Он гордо скипетр устремлял к высотам.
Всяк возлагал, усердствуя зело,
Цветов гирлянды на его чело.
Нашла себе укромнейший альков
Киприда, со слугой своим, Достатком,
Что был весьма надмен, вельми суров,
Но благородства мечен отпечатком.
На ложе, в полутьме, в безделье кратком,
Ждала богиня, чтобы укатило
На дальний запад жаркое светило.
Власы златые нитью золотой
Обвив, она покоилась на ложе,
И от чела до чресел наготой
Блистала, ноги укрывая всё же
Ласкавшейся и ластившейся к коже,
Тончайшею, прозрачнейшею тканью,
Что, право, не равнялась одеянью.
Витал в алькове дивный аромат,
Хмельной Иакх беседовал с Помоной,
Богиней, истребляющею глад;
Киприда же младой чете влюблённой,
Рыдавшей и коленопреклонённой,
О милости молившей Афродиту,
Сулила нежно помощь и защиту.
И сломанные луки грешных дев –
Охотниц, прогневивших Артемиду,
Висели на стенах; зане, презрев
Обеты, оставаясь только с виду
Невинными, жестокую обиду
Богине, повелевшей жить им чисто,
Чинили Аталанта и Каллисто.
И роспись на стенах я различил:
Дидону, Библис, Тисбу и Пирама,
Изольду и Тристана; там Троил
С Парисом, дети дряхлого Приама,
Вблизи Елены дерзостно и прямо
Стояли, разжигая гнев Ахилла...
Любили все – и всех судьба сгубила.
И снова я пошёл зелёной чащей,
Бесцельный путь, как ранее, держа,
Дабы вкусить отрады наивящей.
И тамошних пределов госпожа
Предстала мне внезапно – толь свежа,
Прекрасна толь, что возмогли б едва
Земные с ней равняться существа.
Усыпала цветами свой престол
Сия богиня чудная, Природа,
В чертоге, в коем был древесный ствол
Опорой густолиственного свода;
И я увидел там подобье схода:
Несметные и всяческие птицы
Слетелись внять велениям царицы.
Зане был день Святого Валентина,
Когда пернатые вступают в брак;
Толь дивная открылась мне картина!
Лесной, речной, морской явился всяк
Летун – и сборище кричало так,
Что дебри, мне почудилось, тряслись,
И мнилось, будто содрогалась высь.
Владычица – приветлива, проста,
Но такожде горда и величава –
Велела всем занять свои места,
Блюдя при том все требованья права;
И вся разноплеменная орава
Расселась чинно, как велит обычай
Рассесться в этот день ватаге птичьей.
Всех выше сели те, кто губит дичь;
Затем, на нижних ярусах ветвей –
Те, кто не ловит живности опричь
Личинок, насекомых и червей;
Всех ниже – певчий дрозд и соловей;
А кто привержен семенам и зёрнам,
Замест ветвей довольствовались дёрном.
Я зрил орла, крылатого тирана,
Что устремляет к солнцу острый взор;
А рядом – белохвостого орлана,
Что близ морей гнездится и озёр;
Там восседал и рыже-серый вор,
Тетеревятник дерзостный, сиречь,
От коего пристало кур беречь;
И сокол славный, и коварный кречет,
Привычные к запястьям королей;
И коршун, что на падаль взоры мечет,
Витая над просторами полей;
И горлинка, что многих птиц милей;
И лебедь, что поёт в предсмертный час;
И филин, чей беду пророчит глас.
Там был журавль, велик и голенаст;
Была зарянка, и болтунья сойка,
Что крикнет – и охотника предаст;
Сова, чья пища – мышь и землеройка;
Хохлатый чибис, бегающий бойко,
И ласточка, что летом ловит мух,
И сельский вестник времени, петух;
И гусь, который встарь квиритов спас,
И отпрыск Афродиты, воробей,
И перепел, и дятел, и бекас,
И вран, глашатай смерти и скорбей,
И вяхирь, больший прочих голубей;
Фазан, жилец поречий и долин,
И пышнохвостый, радужный павлин;
Кукушка, что не вьёт вовеки гнёзд,
И попугай, дитя иных земель;
И дрозд-рябинник; также пёстрый дрозд;
И клёст, кому тольми любезна ель;
Прожорливый баклан, и коростель,
Отшельником живущий; и нырок...
Всех перечесть – не хватит сотни строк.
Одно лишь повторю: в орде крылатой
Всяк обладатель клюва и пера
Явился на поляну, что палатой
Богине служит; и пришла пора –
Зело сия традиция стара,–
Когда и царь пернатый, и пичуга
Должны избрать супругу иль супруга.
Но к делу: у Природы на запястье
Орлица восседала из орлиц,
Что даровать супружеское счастье
Могла бы самому владыке птиц;
Пред нею впору было рухнуть ниц:
Сама Природа, не смутясь нимало,
При всём собраньи в клюв её лобзала.
Природа, коей все земные блага
В распоряженье Богом отданы –
И свет, и жар, и хлад, и сушь, и влага,–
Рекла среди наставшей тишины:
"– Взыскующие мужа иль жены,
Внимайте мне! Я речь содею краткой,
Дабы никто не задремал украдкой.
В урочный день вы снова собрались –
Так было, есть, и будет впредь, вовеки,–
Чтоб, выбрав пару, с ней умчаться в высь;
Свободен выбор ваш, и только некий
Предмет моей особенной опеки,
Прекраснейшую меж пернатых дам,
Лишь лучшему из лучших я отдам.
А ястребиный царственный орёл,
Превосходящий прочих, и весьма –
Орёл, что все достоинства обрёл,
Какие властна дать лишь я сама,
Орёл, чьи крылья не слабей ума,
Орёл, гордится коим птичья рать,
Подругу первым будет выбирать.
А после – остальным придёт черёд
Искать супруг среди своих племён;
Увы, никто не знает наперёд,
Обласкан иль отвергнут будет он;
А кто любовью издавна пленён,
Дай Бог тому взаимность обрести!
И, хоть в особой сей орёл чести,
Но всё же, по давнишнему условью,
Коль претендент объявится иной,
А дама на него низзрит с любовью –
Счастливец назовёт её женой,
Будь он подорлик, иль орёл степной:
Я так постановила в оны годы,
И не могу стеснять ничьей свободы".
И кротко, точно крохотная птаха,
Изрек орёл, склоняючи главу:
"– Царицы ради, а не ради страха,
Рассудком здрав, и мысля наяву,
Сию орлицу милой назову!
Внимать ея веленьям буду впредь;
Готов для ней и жить, и умереть.
Взываю к восхитительной невесте:
О смилуйся, избавь от лютых мук!
А коль откажешь – то убей на месте.
Ужель речей моих никчёмен звук?
Не постигаю, как сердечный стук
Досель не сокрушил моей груди.
О дивная, взываю: пощади!
А если горем по моей вине
Исполнится безгрешный сей сосуд,
Иль новая любовь придёт ко мне,
Молю: свершите надо мною суд –
