Николай Векшин - Трансцендентная сингулярность души (сборник)
Поскольку обращение было адресовано именно ему, Александр стал рыться по своим полупустым карманам. «Коляныч, а у тебя сигареток нет? А то я не могу их найти, как немецкая Аненербе тибетскую Шамбалу», – спросил он меня, осознав безуспешность поисков. «Нет, я не курю» – «И правильно делаешь, – одобрил Саша – Проживёшь сто девяносто девять лет. А вот я курю, но уже всё докурил. И денег не осталось, чтоб купить, вот чёрт!» Александр неподдельно огорчился и горестно развёл руками. На всякий случай, предвидя возможность драки с пацанами, я неторопливо скинул сумку с плеча и снял очки. Пацаны поняли, что обратились не по адресу и переключились на других прохожих.
«На чём, бишь, я остановился?», – обратился ко мне Саша, когда мы продолжили путь. «Кажется, ты что-то говорил про природу и человека», – подсказал я. «А! Природа построена на божественной гармонии. Человек отклоняется от этой гармонии. Вот почему возникают природные катаклизмы, землетрясения, извержения, цунами, бури, вихри, торнадо, ураганы, космофизические флуктуации и даже падения метеоритов. Почему метеориты валятся нам на голову? Потому что Космос хочет нас образумить. А мы упорно не желаем жить по разуму, мы стараемся жить по плоти» – «Но не может же человек игнорировать своё тело» – «Ты, Нико́о́ла, хотя доктор наук, но, прости за откровенность, такой же неразумный, как всё человечество. Может быть, при какой-нибудь следующей реинкарнации ты осознаешь, что был не прав». – «Я не очень-то верю в реинкар…» – «Раз ты не веришь, то её и не будет! А вот я – верю и поэтому уже реинкарнировался в веках многократно, и ещё буду, на новых спиральных витках жизни». – «И кем же ты был в прошлых жизнях?» – «О! Кем я только ни был! И царём, и фараоном, и полководцем, и Архимедом!» – «Ты – Архимедом?» – «Ну да. Сумма квадратов катетов равна квадрату гипотенузы». – «Извини, но это вроде теорема Пифаго…» – «Он просто украл её у меня! Когда я принимал ванну, сняв с себя царскую корону, Пифагор прокрался к моему компьютеру и переписал все мои труды на свою флэшку». – «Саш, извини, но в то время не было никаких компью…» – «Ха! Не было! А откуда же в китайской провинции Чан-кай-ши археологи в закрытой гробнице императора Конфуция нашли недавно швейцарские часы девятнадцатого века? Часы с браслетом! Абсолютно ясно, что они протуннелировали туда из нашего времени в прошлое. Так и компьютеры. Они были уже в первобытные времена, многие миллионы лет назад. Вот чем объясняется высокий интеллектуальный уровень культуры древних греков, шумеров, китайцев и индейцев майя».
В это время нас остановила пара полицейских. Интересно, почему полицейские всегда ходят парочками? Наверно, охраняют друг друга. В нашем городке они обычно прогуливаются исключительно по местному «Арбату» – центральной пешеходной улочке – единственной освещённой фонарями. Это чтобы всем было хорошо видно их усердие в несении службы. Поскольку мы с Сашей шли как раз по «Арбату», то ничего удивительного в этой встрече двух разных миров не было. Наш мир был идеалистически возвышен и сюрреалистичен, а мир служителей порядка был материалистически приземлён и предметен. В ответ на «стойте, предъявите документы!» я полез в боковой карман и вытащил паспорт (с двуглавым царским гербом на цвете красного знамени). Александр вывернул все карманы, уронив ключи на брелке и какие-то бумажки, но своего паспорта среди всего выроненного ему обнаружить не удалось. Один полицейский угрожающе покрутил дубинкой; другой изрёк: «Придётся с нами пройти!» Я решил поинтересоваться: «А в чём дело?» – «Когда приведём, там и сообщим. А вопросы задавать в другое место будем, пройдя куда следует удостоверить личность без документа», – убедительно отрезал первый, наплевав на стилистические конструкции русского языка. Но смысл был понятен. Придётся подчиниться. Но тут Александр вытащил-таки из внутреннего кармана паспорт, сопроводив это словами, обращёнными в небо: «Спасибо тебе, Боже!» Второй полисмен недоверчиво раскрыл документ и заявил: «Это не Ваш! Фотка не похожа» – «Как не мой?!», – удивлённо растерялся Саша. И по детски откровенно пояснил: «Я ведь сейчас молитвенно попросил Бога, чтобы он сотворил в кармане именно мой паспорт!»
«А ну, дыхни!», – приказал первый полицейский. Саша глубоко вдохнул морозный воздух в себя и замер. «Давай выдыхай!», – поторопил его тот. Но Саша как будто не слышал. Полицейские ждали минуту, две, три… «Он что – йог?», – спросил меня первый. «Да, он гуру – учитель йогов самого высшего седьмого уровня», – не моргнув глазом, наугад брякнул я. «Ладно, идите уж», – милостиво молвил первый, возвращая наши паспорта.
Мы продолжили свой путь, перейдя с освещенной магазинной улицы в тёмные загогулистые жилые кварталы. Там мы героически преодолели три застывшие вероломные лужи с проламывающимся под ногами ледком, два опасных пролома в асфальте, один открытый канализационный люк и половину бетонной лестницы с полувывороченными ступенями, ведущими к моему дому.
На середине лестницы мы непроизвольно остановились, поскольку внизу весь проход был перегорожен припаркованными автомобилями. Из ближайшего динамика доносилось восторженное песнопение звезданутого Киркорова. «Вот вроде не глупый человек этот Киркоров, а такую ахинею поёт, что уши вянут», – заметил Саша. «А ты не слушай», – посоветовал я. «Да я бы не слушал, если бы у меня ушей не было», – резонно возразил мой собеседник, потирая озябшие уши. Затем, утерев влажный нос рукавом, Саша изрёк: «Дюже сильно нынешняя попса напрягается, тужится. А человеку напрягаться вредно. Напряжение разрушает гармонию. Только легкость ведёт к созиданию. Тужиться следует на толчке, а не на сцене». – «Пожалуй, в творчестве всё-таки иногда надо напрягаться. Ведь усилия ведут к совершенствованию, к лучшему результату», – осмелился возразить я. «В этом-то и беда, что всё вы, жители 21-го века, нацелены на результат. А надо быть настроенным на процесс, ибо цель – просто абстракция, а движение – кое-что ощутимое».
Мы выбрались, наконец, из машинной дворовой парковки. Бездельничающий дворник в грязной шубе с бутылкой водки в руке зло обдал нас густым перегаром: «Чё тут шляетесь?! Угнать машину хотите? Щас милицию позову!» С этими словами, он завалился на проломленную скамейку и сладко захрапел, несмотря на мороз.
«Ну, пока, Коляныч; мне дальше направо. Ты главное не серчай, ежели мои турбулентные гипотезы и кармические парадигмы тебя смутили. Парадигму, как гипотезу, доказать нельзя, в неё можно только верить. Будешь верить – окажешься прав. Ладно, что-то заболтался я с тобой. Некогда мне», – распрощался со мной Саша и резво протуннелировал в дальнюю чёрную дыру микрорайона.
Я посмотрел ему вслед и иронично подумал: «А не так уж он сильно болен на голову, как мне раньше казалось. По крайней мере, на фоне удручающе серой массы дебилов, идиотов, врунов и болтунов, заполонивших всю страну от Камчатки до Кремля, этот странный персонаж выделяется тем, что старается задумываться и быть просвещенным человеком».
Бабочка
Июнь стал жарким. На Оке под Пущино на диком пляже, на косе, народу было изрядно. Искупавшись, я распластался поближе к кромке воды, прямо на горячем песке, подставив под солнце заднеприводную часть тела. Пообсохнув, я перевернулся и стал пялиться в голубое небо, по которому величественно проплывали пушистые облака (о боже, какой приключился в этой фразе литературный штамп! но зато как точно он всё передаёт!). Моему организму было на песке комфортно и тепло, а душе – беззаботно, но малость скучновато.
И тут появилась она. Яркая красавица. Каким ветром её сюда занесло? Она села на моё синее полотенце и замерла.
Я старался не шелохнуться, боясь её вспугнуть. Она переместилась на один из моих коричневых сандалий, валявшихся рядом с полотенцем. Её маленькая неподвижная округлая головка пристально изучала меня (так мне показалось), уставившись одним глазком. Другой глаз был мне сбоку не виден и, по-видимому, смотрел в противоположную сторону. Крылышки были кирпично-красно-оранжевыми, с черными пятнышками. Обыкновенная крапивница – Aglais urticae.
«Привет, Аглая!», – в шутку поприветствовал я бабочку мысленно. Аглая в ответ быстро качнула крылышками. Я протянул руку. Бабочка пугливо вспорхнула. Я убрал руку. Она села, снова на сандаль.
Подождав с минуту, я неспешно поднес руку к сандалию и осторожно взялся за него. Она сидела. Я потихоньку поднял сандаль и медленно понёс к себе. Аглая не шелохнулась.
Я опустил бабочку, восседающую на обуви как царица на троне, прямо перед своим любознательным носом и стал её разглядывать. Крыльев не два, как может показаться на первый взгляд, а четыре – как и положено по законам биологии для всех чешуйчатокрылых. Внешний край крыльев зубчатый с синим окаёмом позади. Каждое крыло с одним резким выступом. Переднее крыло по форме совсем другое, чем заднее. Крылья снизу – черные и темно-серые, как грудь и брюшко. Четыре палочки-ножки, в раскорячку. На голове – два выпуклых (но малозаметных) тёмных глаза, два длинных усика, как антенны, и два рогоподобных щупика. И ещё хоботок. Хоботок тыркает по поверхности сандаля, как будто ищет что пососать. «Вот глупая! Откуда ж в обуви нектар!?», – усмехнулся я про себя. Аглая тут же свернула хоботок в колечко и втянула его в свой ротик. «Ишь ты! Всё-таки соображаешь!», – одобрительно ухмыльнулся я ей.
