Велимир Хлебников - Том 5. Проза, рассказы, сверхповести
В цветне выделялись звукоглаз и звуковая бровь. Так сменялись ткани и рукозвученница плыла в зыбях.
И небавый взор дикого юноши, и водины уст, и смеюнчики небоемов, и поцелуешерстная древиня, склоняясь вечеротел<ом> с ветлы, печатлеет мглою уст мол поздний: будь мой. Но спорым споруном быстро закачались тростники, и чайкошерстная мелькнула рука.
Колыбается водовое Резничего.
Водяные бороды блещут каплями и блескавица голубая стру<ит> вольно.
<1907–1908>
<Симфония «Любь»>*
Я, любчик любвей, любимый, любок, любяга невлюбляемых любок, в любели люблю любованием, олюбью, и любью залюбив любинища, любокий в любинах, любака нелюбанных любок, люботствуя, любик, любую любую из любок в любильнях, люблятнях, любятнях и олюби любнец, любни любокой Любини, залюбив безлюблую любку.
Люба приполюбливала: – Любишь Любиму? – Любиму люблю, – люботствовал любхо, возлюбнея, – и любезное люблю. И нелюби безлюбням любить призалюбливаю.
– Залюблюсь-влюблюсь, любима, любнея в любинках, в любви любенеющих.
Любкий! любкий! в люблениях любежа принеолюбливает любитвы любчика с любицей, любезного с любезной.
Любезные! любезные!
Любынь любынников, боголюбовная ясть люб.
Любрями олюблять, нелюбрями залюбить, полюбить, приполюбливать, призанелюбливать, прионелюбливать – любом любное любить. О, люб!
О, любите неразлюбляемую олюбь, любязи, и до нелюби долюбство любезя!
Людо, любеник любчей в любях любицы, любенней, люблец любиц, влюбляка в любчонок, любёх и любёнок, любёнок любёнку, любак в любищах любущих, любун в любочек, о любун, о любуй!
Любезнь любезнуют.
Любить любовью любязи любят безлюбиц.
Любаной любим, принезалюблен к любице, любынник, любаной любимый, о, олюбись!
Любец солюбил с любецом любеца; любиня, безлюбкость олюбливая, любажеские любавы и любравы любоев возлюбила любезно.
Любочеств любрак, любровник любнеющий с приолюбенелым любилом, любень любилень любящей, любязь олюби любков, в любню любух любекой влюбчий занедолюбил любимое безлюбье любоя любей любежников, любнел, в олюбенелые нелюби любезя.
Любный приулюбчивое любилу любежников, люблых любашечников, в любитвах и любое олюбил, залюбил, улюбнулся в любицу.
Любравствующий любровник любачеств разлюбил любиль, занелюбил любища любоя Любаны.
Любец с любицей любавы, любну в любраве любровника, любить любнею, Люблин.
Любкой! Любкой!
Принеулюбил любирей любящих Любаны.
Приневозлюбил любря Любаны, любоя Любанина.
Улюбил в любиле любовь Любини, прилюбь любы предлюбий, залюбь-любы любежа любой, любенея в незалюбчивых в любежах.
Любило Любаны залюбилось нелюбью к любиму, возлюбила нелюбины, любицей любима, приулюбилась в залюбье любящей нелюбка, в любачества любучей невлюбчивого.
В любиль любила любно любиться, не приулюбливать, да незалюбила до нелюби любицей любка, нелюбязем любицы, нелюбью в недовлюбенную любошь в безлюбкого.
Разлюбил в неразлюбиль улюбчиво любить люботу приулюбленную любима, излюбленнейшего любёнка, любана, люблица.
Разлюбил неотлюбчиво любить, приолюбливать нелюбовую любовню, любирей не любящую.
Любим любимый, олюбил нелюбонь не любреть – не любить любицу, любицей и любри любящую, возлюбил Го-любицу, и голюбятся го-любь и го-любица, к любрям и любирям любрые.
Любовейным прилюбом,
любовейным олюбом
залюбил, прилюбил любанную любицу,
в любрях любнеющую с любиками, любочками, го-любятами.
<1907–1908>. <1912>
«Отсутствиеокая мать…»*
Отсутствиеокая мать качает колыбель.
Дитя продевает сквозь кольца жизни ручки-тучки небыли.
И <любог> отца скачет по полю конским телом буйхвостым.
И полистель войскам взоров дает приказы: «Ряды, стройсь!» Зазвен<ели> тетивы и звенел голубой лад луков.
И ресницы – копья.
Мальчик <с> развевающи<мися> кудрями будущего смеется.
И небовые глаза, и блестит золото звезд в них, и ночь, протянувшаяся бровью.
Зима смеется в углах глаз.
Небистели вьются, кружатся за ресницами.
И звоногрезежн<ые> сыпал торговец каменья.
И девовласый онел был, и зрачкини мойма взяли синель.
И онаста моймом была разумнядь, и северовласая сидела дева.
И черты зыбились толбой, и были онасты ими взоры дев.
И молчаниевлас был лик и оналикий бес.
Многолик таень и теблядины пятнаты моймом.
И тобел широкозеват и вчератая дева и мновый дух.
И было оново его сознание и он<овой> его мысль.
И правдавицы разверзлись нелгущие ресницы.
И онкий возглас, и умнядь вспорхнула в глазовом озере.
Онкое желание.
Оникане и меникане вели сечу, выдерживали осаду взоров юноши. Век с толпой мигов.
Онило моей души.
Сквозил во взорах онух, онелый сон онимая.
И онел, врезающий когти в мойел.
<1907–1908>
«И, всенея, ховун вылетел в трубу…»*
И, всенея, ховун вылетел в трубу и, повселенновав, опять влетел в избенку. И мы лишь всеньма всенеющей воли, волерукого дикана. И белязи были скорбновласы и смехоноги. И небнядинное голубьмо за ними сияло, сиючее, неуставающее.
И волязь стать красочим учился у леших блесне взглядовой, лесной, дикой, нечеловеческой. И смехорукое длилось молчание.
И веселовница нудных рощ радостноперыми взмахнула грустильями. И скорбун по вотчинам Всенязя качался в петле. И грезог-немог полон был тихих ликов. И соноги-мечтоги вставали в мгловых просторах. И то, о чем я пишу, лишь грезьмо грезюги.
Но сонногрезийцы прекрасны и в небесовой мгле. Небесатый своей думой я утихомирился и лег спокойно спать.
И был скорбен незаметный лик. И убегает умиравый в сон.
И вселенаты были косицы за ушами, и волк днешёрстный пришел и не минул: не стало бедночей. Чтыня лукавежная.
И сонеж и соннежь и всатый замыслом и всокий господин читака чтой читок чтоище перечетчик почетчик читомое и ничтожина и всеянин и всень и веснь и всявый ус и ничтовая бровь и веяный голос и всовник и ничтожево и ничтовь и ничтье ничтимь ничтей и ничтак ничтва вселенель ничтыня и лукавда красавда ничтец ничтимка всето ничтота ничтовенство вселенеча меня и была смерть читка чтяка весьтень везда вседа ничтимень.
И соног-мечтог был нами читьбище читьба, читва, читач, <чита>ль читежь читажа, читязь читьмо читавица.
И малочей звенел смехом и мальни лежали на бреге, и малыши звенели вершинами, и малок вселеннел. Так, звукатая временель ясными струилась завитками с дедиканова плеча.
И девиня, страдалая взорами, взметнула озаренными крыльями. Красотей же засмеялся.
И были глубинны синие взоры и сиял змей.
И, разрывая руками мыслоку, радостная вышла на берег дева, сияя устами и телом. И нагочеи смеялись. В смехотянном, в смехотовом венке лике были два озера грустин и смехотучие заревые уста.
Негей кинул венок, но кто его поднял?..
И Вселенномир зыбил, звучал студными ветками.
О, слововаи! припадите к земле, как земичи!
В молчановом ручье омойте пыльные ноги.
И яроба народоструйных вод и весеннекликий юнеж, и вселенноклик, и миромиг, и безумвянные дебри недучих раст.
И в белом месяцовом лике холодные враждунные глаза; и небомойки из хмаровых корыт опрокидывали, лили воду, оголяя локти. На хмаровых лети-полетай копытцах резвилось смешун-дитя.
И смехчие выползали дети из вечностью спаленки, и вечностекафтанный был муж и пожарокудрые личики.
И дыхчие полымем змеи и косматые миристые гласом дива, и постепенно миренело утихающее тихвой величия слово: я! и тонуло в немичии.
И краснево в золотучем, не ясном поле и красночий мыслями и кудрями. И пыхчие снопами радлявого и радостного золота голубочешуйные утра. И вольнва и волнва волнистой и вольной нивы воль. И жнец нивы. И летуницы сладко и ладко гласные. И вопрос им людища тьма-темь-власого: кто вы? и ответ: сладкопёрые.
И желаниешёрстный пес, лютой, злой. И звена звенят серебряной необходимостью. Неоградимое воль.
И бояйца голубева, как зла сил. И земее зёма его лик.
И бедища злостепёрые. И молчанные дворцы и за «а»-рцы.
И вечниканша Беременная собой времовым ростом.
И баймо баянной звучали и звучаль немотострунная, о! замолкнет она, когда струны порвутся руками чужими.
И надело землявый плащ небо и старичие голубо-седых стариковских волос, и ясавец мысли ясной срезает думель и летят негистели мыслоковых осок и поют-поют: «Умиравень милый, умри».
О, счастьеклювая, и ты, черноглазая, легкая-легкая по кустам и деревам порхалица! птичка, приди, приди! О, желтучие уста немвянок Молчановых, серотелых сирот.
