Владимир Смоленский - Собрание Стихотворений

Нет тебя счастливей на земле,
Нет светлей, спокойней и печальней.
Труден путь, но близок берег дальний,
Он уже светлеет в полумгле…
Нет тебя счастливей на земле.

Ты как уголь в тлеющей золе,
Ты как верность светишь сквозь измену,
Верную всему ты знаешь цену,
Знаешь всё о нищете и зле —
Нет тебя несчастней на земле.

На плече высоком — на крыле,
Непосильную доносишь ношу,
Сквозь толпу торгующих святошей,
Каждый в сердце — по тупой игле,
Каждому завидно — на крыле.

Ты один и нет тебя меж ними
Беззащитней и непобедимей.

От бессмысленных дней, от бессонных ночей,
От земной темноты, от небесных лучей,
От любви, что темна, от тоски, что светла,
От свободы, летящей звеня, как стрела,
От бессмертных стихов и от смертных людей
Стало сердце звезды ледяной тяжелей.

Обжигая меня, убивая меня,
Посылая снопы ледяного огня,
В неподвижном, бессмертном, безжизненном сне
Ледяною звездою сияет во мне,
И проснуться нельзя, и нельзя умереть,
Только вечно сгорать, только вечно гореть.

Никакими словами, никакими стихами,
Ни молчаньем, ни криком — ничем
Не расскажешь о том, что ты слышишь ночами,
О том, что закрытыми видишь очами,
Когда неподвижен, и нем,
И глух, ты лежишь, как в могиле, в постели
На грани того бытия,
И в тёмном, надземном, надзвёздном пределе,
Над жизнью и смертью, без страха, без цели
Душа пролетает твоя.
Никому не расскажешь ни словом, ни взглядом,
И сам никогда не поймёшь,
Мир другой, что встаёт над сияющим хладом,
Жизнь другую, которую чувствуешь рядом,
Жизнь — которой полжизни живёшь.

Пиши стихи, за это ты
Бессмертным после смерти будешь,
Твои истлевшие черты
Живыми будут помнить люди.

Слова, сводившие с ума,
— О, как от слов бывает больно! —
Они повторят и весьма
Останутся тобой довольны.

Высокие нахмурив лбы
Над пожелтевшими листами,
Твоей любви, твоей судьбы
Коснутся жадными перстами.

А ты в земле, а ты на дне,
Холодный, страшный, недвижимый,
В ненарушимой тишине
И в пустоте ненарушимой,

Отдал бы, если б только мог,
За миг один, за каплю света,
За вздох один — за слабый вздох —
Всё жалкое бессмертье это.

Разбрасывать и собирать слова,
Уже почти без смысла и значенья,
Уже без страсти и без вдохновенья,
Уже без боли и без торжества.

И почерком разборчивым вписать
В тетрадь еще пять-шесть коротких строчек,
И не забыть ни запятых, ни точек.
Перечитать и отложить тетрадь.

Изнемогая в медленной борьбе,
Где победить и незачем и нечем,
Всё больше горбить сгорбленные плечи,
Всё равнодушней думать о себе

И о других. Так, продолжая жить
Уже с полузакрытыми глазами,
Почти непогрешимыми словами
Научишься о жизни говорить.

Смотри не отрываясь — дни и ночи,
На небеса, на землю, на людей,
Ведь каждый день прошедших дней короче,
Ночей прошедших эта ночь темней.

Ещё прозрачны дни, а ночи звёздны,
Но слышишь скрип уже подгнивших скреп? —
Дыши, дыши, пока ещё не поздно,
Смотри, смотри, пока ты не ослеп,

На звёзды, на людей идущих мимо,
На все твоё, что станет не твоим,
Ведь даже боль твоя неповторима,
Ведь даже смертный час невозвратим.

Ты прожил жизнь — а каждый год, как век,
Ты знал любовь, и боль, и вдохновенье,
Ты стал уже почти не человек,
Уже почти мертвец, почти виденье.

Уж нет различья яви и мечтам,
Равно ничтожны рабство и свобода,
Ты тяжело восходишь к высотам,
Откуда нет возврата, нет исхода.

Ты на краю земли. — Какая тишь,
Какая тьма. Ты руки поднимаешь
— О, как они прозрачны! — Ты летишь,
Ты падаешь, ты умираешь.

В томлении смертном, на смятой постели,
Хрипя, задыхаясь, томясь
От боли и страха… Но ангелы пели,
Над комнатой душной кружась.

Никто их не видел и пенья не слышал
— Все знают, что ангелов нет, —
Томилась душа и стонала всё тише,
И гаснул за окнами свет.

Но ангелы пели, кружась над душою,
Целуя запёкшийся рот,
О вечном блаженстве, о вечном покое,
О славе надзвёздных высот.

Наедине с самим собой
Бессонницей томлюсь и снами,
Бессмыслицу зову судьбой,
А жалобу и боль — стихами.

И жду, когда придёт рассвет,
Который больше не разбудит,
И знаю, что спасенья нет,
И верю, что спасенье будет.

* * * В полночный час, когда луна,
Дрожа от холода и боли,
В голубоватом ореоле
Всплывёт у твоего окна,

Когда дрожащие лучи
Раскалены небесным хладом,
Бесшумно поплывут в ночи,
Чуть слышно зазвучат над садом,

Тогда, сквозь сон и тишину,
В глухой тоске, в тревоге давней,
Ты тихо подойдёшь к окну,
Тяжёлые раздвинешь ставни

И, выходя из темноты
Тропою незаметной глазу,
Ни разу не качнёшься ты,
Нога не соскользнёт ни разу;

С протянутой вперёд рукой,
Тяжёлый, медленный и спящий,
Почти лететь над темнотой
Ты будешь в тишине звенящей.

Пока из ледяных пустот,
Из гулкого земного мрака
Не закричит, не запоет
Какой-нибудь ночной гуляка.

Качнувшись, дрогнет вышина
И поползёт, и свет потухнет,
И тяжело, как камень, рухнет
На камни мёртвая луна.

Гори, гори в тумане белом,
В тумане ледяном гори,
Летящим и горящим телом
Недвижный сумрак озари.

И в тесную мою темницу,
Летя по тесным небесам,
Сквозь узкое окно, как птица,
Слетай ко мне по вечерам.

Плывя над холодом и тленом,
Недостижима и близка,
Скользи, кружась, по пыльным стенам,
По низким сводам потолка,

Чтоб мог я, обжигая руки,
— О, на мгновение всего! —
В сладчайшей и легчайшей муке
Коснуться тела твоего.

Расцветает любовь над болезнью и над нищетой,
Над бессильем и ложью, над сном, над усталыми днями,
Расцветает над жизнью, прекрасной и тёмной мечтой,
Обвиваясь вкруг сердца, впивается в сердце корнями.

Над твоею душой, над дыханием трудным твоим,
Над пустыми словами, над лирою глухо звенящей,
Расцветает, цветением белым и лёгким, как дым,
Разгораясь над сердцем, над миром сияньем дрожащим.

Прорастающий стебель пронзает насквозь бытиё,
О, смертельное счастье, о, бедное сердце твоё!

Огромный мир, объятый мглой и сном,
Где ни начала, ни конца не зная,
Мы, задыхаясь в тесноте, живем
О счастье и бессмертии мечтая.

Он скуден, тленен и неразрушим.
Закрой глаза — есть мир иной над ним.

В котором ты — полночная звезда,
Застывшая в сиянье и молчанье,
В котором я — прозрачная вода,
В которой отражается сиянье.

Над миром этим — мир совсем иной,
Совсем прозрачный и совсем простой.

Семь букв, три слога, слово, имя — ты,
Сиянье из небесной темноты.

Семь букв, как цепь стальная — не порвать,
Семь букв, до смерти их не дописать.

Три слога, три крыла, взметая прах,
Как ветры, пролетают в небесах.

Одно простое слово, но оно,
Как уголь, добела раскалено.

Как высказать тебя, любовь?
Каким молчаньем, криком, пеньем,
Иль бредом, иль стихотвореньем,
С каким безумным напряженьем
Пытался и пытаюсь вновь…
Как высказать тебя, любовь?

Какие тёмные слова
Ждут своего преображенья,
Какое испытать томленье,
Какое пережить мгновенье,
Чтоб только намекнуть едва?..
Какие тёмные слова!

Что надо знать, как надо жить,
Чтоб слов чудесным сочетаньем,
Чтоб звука тайного звучаньем,
Одним огнём, одним дыханьем
Тебя с собой соединить?..
Что надо знать, как надо жить!

Если ты любишь кого-нибудь больше себя,
Если ты веришь кому-нибудь так, как себе,
Если в ответ никогда не любили тебя,
Если солгали, и лгали, и лгали тебе, —

Рано иль поздно об этом узнаешь и ты,
Рано иль поздно — о, если б ты мог не узнать! —
Остановится сердце, окаменеют черты,
И прозреют глаза и уже не сомкнутся опять.

Можешь тогда ты того человека убить,
И Господь не осудит тебя и душа не осудит,
Можешь тогда ты того человека простить,
Но ещё тяжелее тебе после этого будет.

Потому что, убив, ты не сможешь его позабыть,
Потому что, простив, ты не сможешь его разлюбить.

О тяжёлом, неизбывном горе,
О безвыходном, непоправимом,
О своём бессилье и позоре,
О тоске, ползущей чёрным дымом,

Никому не скажешь, скроешь, спрячешь,
И в ночи, в невыносимой муке,
Ты до крови искусаешь руки,
Чтоб никто не слышал, как ты плачешь.

* * * Не плачь, не плачь, все это сон и бред —
И ты, и я, и этот тусклый свет.

И этот тесный дом, и этот низкий свод,
Толкни его рукой — он поплывёт.

Он поплывёт и сгинет без следа,
Мгновенно, без усилья, навсегда.

Не плачь, не плачь, не страшен душный плен
Колеблющихся и прозрачных стен.

О любви, которой больше нет,
О сгоревших днях, о горсти пепла,
О душе, что увидала свет
И от света навсегда ослепла.

О любви… — Молчи душа, молчи,
Привыкай к немой и тёмной доле,
Привыкай, и сердце приучи
К ночи, одиночеству и боли.

Не надейся — непроглядна тьма,
Неподвижна, а за ней другая…
Но глядят два тусклые бельма
Пристально, не видя, не мигая,

А из них, сквозь слёзы, сквозь года,
Сквозь тщету и боль, сквозь клочья дыма,
Свет — тот самый — что сиял тогда,
Нестерпимый и неугасимый.

Храни бесстрастные черты,
Копи надежды и мечтанья
И обо всём, что знаешь ты,
Упорное храни молчанье.

Открытое глазам твоим
Сиянье гибели и славы
Не открывай глазам чужим,
И равнодушным и лукавым.

Пусть ужас твой иль торжество
Чужие не увидят взгляды,
В час гибели ни у кого
Позорной не проси пощады.

И тёмную смиряя кровь,
Таи, за тишиной молчанья,
Неутолимую любовь,
Неугасимое сиянье.

Ты встанешь в некий час от сна,
Завеса разорвётся дыма,
И станет тайна жизни зрима
И отвратительно ясна,

И в правду притворится ложь.
И ты не сможешь… — Ты умрёшь.

Но будет долго тень твоя,
Дрожа в изнеможённом теле,
Не зная сна, не видя цели,
Бродить меж камней бытия,

И будет повторять слова,
Скучать, и лгать, и улыбаться —
Как все, — и будет всем казаться,
Что мёртвая душа — жива.

Проклясть глухой и тёмный мир
Людей, и Ангелов, и Бога,
Мерцанье звёзд, бряцанье лир,
Сиянье у её порога
Проклясть, и ничего не мочь,
О, даже умереть не в силах!
Из смерти в смерть, сквозь бред, сквозь ночь,
Сквозь холод, что синеет в жилах
Сквозь страшные свои мечты…

Есть тишина, ей нет названья,
Ей нет начала, нет конца,
И мёртвое её дыханье
Живые леденит сердца.

Есть тишина — невыносимо
Прикосновенье пустоты —
Она, неслышно и незримо,
Ползёт со страшной высоты.

Небесные колебля своды,
Клубясь меж звёзд и облаков,
В широкие вползает входы
И в щели узкие домов.

Тогда как в ледяных могилах,
Тогда как в непробудном сне,
Крик человеческий не в силах
Возникнуть в мёртвой тишине.

Беззвучно шевеля губами,
Нем человек. И на него
Смерть смотрит тусклыми зрачками,
Не видящими ничего.

Оно исчезает — счастье.
Надежду оставь навсегда.
Так, меж коченеющих пальцев
Ледяная скользит вода.

Оно исчезает навеки,
На одно мгновенье прильнув
К одинокому, бедному сердцу,
Обманув его, обманув…

Оно исчезает плача,
Во след ему не кричи —
Счастье знает, для сердца земного
Смертельны его лучи.

…А всё-таки, наперекор всему,
Как звёздный луч сквозь пустоту и тьму,

Как звук струны сквозь шум, как мысль сквозь сон,
Как милость сквозь незыблемый закон,

Слетает к нам надежда. Всё слабей,
Но всё ж мы можем улыбнуться ей.

Живу как все, живу со всеми,
Не хуже и не лучше всех,
Неслышно пролетает время
И с каждым годом легче бремя
Земного горя и утех.

Привык к земле, её тщетою
Доволен, как и все. — Но вот
Какой-то странной теплотою,
Какой-то страшной высотою
Тревога сердце обожжёт.

Как будто вдруг воспоминанье
О навсегда забытом дне,
Как медленное содроганье,
Как еле слышное звучанье,
Возникнув, смолкнет в глубине,

И ничего не понимая,
Не в силах вспомнить ни о чём,
Руками голову сжимая,
Я плачу о забытом рае,
О счастье отнятом моём.

Исчезла ты из бытия,
Растаяла во мгле и тленье,
И не дождутся воскресенья
Ни тело, ни душа твоя.

Но в мире тишины и сна,
Где ты так глубоко дышала,
Быть может, только ты одна
Средь призраков существовала.

Исчезла ты — и никого…
И пуст и хладен мрак надмирный,
И только слабый голос лирный,
Лишь отзвук плача твоего.

Ты помнишь счастье, что живое билось,
Как пойманная ласточка в руках,
Ты помнишь — море звёздами светилось
И звёзды отражались в небесах.

Ты помнишь мир, огнём и чудом полный,
Как, содрогаясь, отрывался он
От берегов и плыл в лучах, как сон,
Тонул в волнах и вновь всплывал на волны.

Ты помнишь ли, как мы с тобою шли
Не видя смерти и не зная страха,
Уже почти не задевая праха,
По самой грани неба и земли.

Ты помнишь ли? Иль ты уже забыла,
Как я тебя любил, как ты меня любила.

Вот ты ушла, уходят годы следом,
Сливаются с забвением и мглою,
За годом год — в погоню за тобою…
Пустынен путь и страшен и неведом.

В погоню без надежды и возврата
Уходят тени за твоею тенью,
Их гонит в ночь тоска недостиженья
Безумна, безутешна и крылата.

Вслед за тобой, бесследно исчезая,
За годом год — как тающие льдины,
Вслед за тобой, меня навек покинув
И никогда тебя не настигая.

Когда какой-нибудь дурак
Сквозь вещий сон, сквозь вечный мрак,
В живое сердце пальцем тыча
(Рука в чернилах и крови),
Напишет о твоей любви,
Себя при этом возвеличив,

Тогда ты вспомнишь вновь и вновь
Погибшую свою любовь,
Угасшее своё волненье,
Сквозь мутную волну тоски
Почувствуешь её руки
Чуть слышное прикосновенье.

И, может быть, заплачешь ты,
На грязные склонясь листы,
Над мёртвою своей мечтою, —
И несколько сольётся строк,
Написанных в короткий срок
Короткопалою рукою.

Земная жизнь — коротких лет
Неторопливое теченье…
Здесь даже звук, здесь даже свет
Пропитан холодом и тленьем.

День вспыхивает, гаснет вновь…
Не верьте, ничему не верьте,
Здесь нет надежды, здесь любовь —
Напоминание о смерти.

Здесь Бога нет, Он где-то там,
Он где-то — иль нигде — над нами,
Не поднимайте ж к небесам
Глаза, сожжённые слезами.

Примите тлен и нищету
Земли и, вместе с ней сгорая,
Всё разлюбив, всё понимая,
Клонитесь молча в темноту.

От музыки и от вина,
От душного дыханья ночи
Порочные сияют очи,
Как звёзды ангельского сна,

От музыки и от вина,
От пения цыганки пьяной
Ты вновь становишься желанной,
Ты вновь становишься ясна,

От музыки и от вина,
Над дрогнувшим склоняясь миром,
Ты счастьем, верностью и миром
Со мною соединена,

От музыки и от вина,
Безумною мечтой сияя…
Как будто ты не тварь земная,
А вечная моя жена.

Так с мышью играет кошка,
Гладит остреньким коготком:
«Помучься ещё немножко,
Умереть успеешь потом.

Помучься под мягкой лапкой,
Не надейся — не отпущу,
Награжу тебя смертью сладкой.
Награжу — когда захочу».

Не могу оторваться от взгляда
Зрачков твоих, нежно-пустых,
Зверю, тени, чудовищу ада
Каждый вздох мой и каждый стих.

У самого сердца колет
Коготок, то слабей, то сильней,
Никуда не скрыться от боли,
От жестокой и нежной воли
Тёмной души твоей.

Никого не любить, ни себя, ни других — никого.
Ничего не хотеть — даже смерти, не ждать — даже чуда,
Вот, отчаянье стало спокойное, как торжество,
Стало каменным сердце, и камни, и камни повсюду.

Стало каменным сердце, а ты говоришь о любви,
Стало каменным сердце, а ты говоришь о надежде,
Те же звёзды сияют и лгут и сияют как прежде,
Только сердце как камень, а было в слезах и крови.

Надо много вина, чтоб забыть, чтоб поверить опять,
Надо много вина, чтобы сердце согреть ледяное,
За кабацкою стойкой, последнее место земное,
Где мы можем ещё улыбаться, любить и мечтать.

Дай мне руку твою на прощанье — уж близок рассвет,
Гаснут души, и звёзды уходят дорогою млечной
Вот, ещё одну ночь скоротал с пьяной музой поэт,
Вот, ещё одну ночь, а ведь каждая ночь — бесконечна.

Всё давным-давно просрочено,
Пропито давным-давно,
Градом бито, червем точено,
Светом звёздным сожжено.

Всё давным-давно раздарено,
Выменено на гроши,
Выкрадено, разбазарено,
Брошено на дно души.

Все законы непреложные
Твёрдо знает нищета:
Каждая надежда — ложная,
Каждая любовь — не та…

Только смутное томление,
Тёмные, в бреду, слова,
Тёмный сон о пробуждении…
И на самом дне падения
Ожиданье торжества.

Так в безрадостной страсти сгорает холодное сердце,
Так в чаду догорают последние дни на земле…
Буду вечно в аду в свою жизнь с отвращеньем глядеться,
Будет пламя лизать отраженье на мутном стекле.

Будут вечно звучать, вечной болью и вечною ложью,
Все слова, все стихи — о, как мутная гладь глубока! —
Буду снова и с новой клониться на смятое ложе,
Будет снова и снова тоска, и тоска, и тоска.

И последнею болью, которой названья не знаю,
И последнею ложью, которой названия нет,
Будет тихий, покорный, высокий — как будто из рая,
Твой призыв, — твой далекий, печальный и ласковый свет.

Шампанское, и водка, и абсент,
И музыка, и запах ресторана —
Затянутая в смокинг обезьяна
Старухе шепчет сальный комплимент.

Поёт цыган, а важный метрдотель
Склоняется к икающим влюблённым —
Карману и душе опустошённым
Должно быть вреден благодатный хмель.

Он жжёт огнём свинцовые сердца,
Их прочный мир шатается и тает,
Обломанные когти выпускает
Придушенная совесть подлеца.

Уйдём, мой друг, отсюда навсегда,
Мы тоже пьяны, но совсем иначе…
Уйдём скорей, иль ты опять заплачешь
От боли, отвращенья и стыда.

Откроем дверь, пусть ветер пробежит
По волосам, по тихим струнам лиры,
Пусть мир иной, страдающий и сирый,
Заблудших нас и примет и простит.

Уходит жизнь, слабеют силы,
И всё невыносимей жить,
Но голос музы, голос милый
Не в силах сердце разлюбить.

Всё призрачно, всё безнадежно…
Но иногда, но иногда
Далёкий голос, голос нежный
Оттуда долетит сюда,

И сердце вздрагивает. Жадно
Прислушивается. Едва,
Едва он слышен. Беспощадный
Шум, заглушающий слова

Меж Ней и мною. О, как трудно,
Мучительно и сладко мне
Чуть слышный отзвук песни чудной
В блаженном слушать полусне,

И слов разорванных на части,
И звуков смысл воссоздавать,
И тени света, тени счастья
Во мгле и боли прозревать.

Уходи навсегда, исчезай без следа в темноте,
Из которой я вызвал тебя вдохновеньем и страстью,
Я не в силах тебя удержать на такой высоте —
На такой высоте разрывается сердце на части.

На такой высоте слишком страшно, и трудно дышать,
Я тебе возвращаю свободу, моя дорогая, —
Так срываются звёзды, что больше не в силах сиять,
Так снижается пламя, в ночи ледяной догорая.

Я прощаюсь с тобой, я тебе улыбаюсь в слезах,
Я тебе улыбаюсь, от сердца тебя отрывая…
Ты сияла надеждой в моих безнадежных мечтах,
Я прощаюсь с тобою, любя и уже забывая.

Всё глуше сон, всё тише голос,
Слова и рифмы всё бедней, —
Но на камнях проросший колос
Прекрасен нищетой своей.

Один, колеблемый ветрами,
Упорно в вышину стремясь,
Пронзая слабыми корнями
Налипшую на камнях грязь,

Он медленно и мерно дышит —
Живёт — и вот, в осенней мгле,
Тяжёлое зерно колышет
На тонком золотом стебле.

Вот так и ты, главу склоняя,
Чуть слышно, сквозь мечту и бред,
Им говоришь про вечный свет,
Простой, как эта жизнь земная.

Ты встаёшь из ледяной земли,
Ты почти не виден издали,
Ты ещё как сон — ни там, ни здесь,
Ты ещё не явь — не тот, не весь…
Стискиваю зубы. — Смерти нет.
Медленно сжимаю сердце. Свет
Каплями стекает с высоты.
Явственней видны твои черты,
Но слова твои едва слышны,
Но глаза твои ещё мутны,
Будто между нами пролегло
Дымом затемнённое стекло.
Смерти нет. Не может смерти быть.
Надо всё понять и всё забыть.
Страшное усилье. Страшный свет,
Слабый звон… — Ты видишь, смерти нет!

Огромные, двуглавые орлы
Средь вековой, среди российской мглы.

Безумный царь, в кольчуге боевой,
Взнесённый над шипящею змеёй.

В глухом бреду александрийский стих,
Декабрьский ветр в пустынях ледяных,

И плач зурны, и крыльев лёгкий взмах,
И слёзы вдохновенья на глазах.

Надменный взгляд, скрипение пера —
Как ловко мечут карты шулера.

О, как тяжёл и холоден свинец
Высокомерных и пустых сердец.

Усмешкою какой кривились рты,
Когда ты навзничь падал с высоты,

Когда в грязи любовь, в крови снега,
Под шпорой щегольского сапога,

Когда уже не изменить судьбу,
Когда свинец в боку, мертвец в гробу.

Иногда, из далёкой страны,
Из моей страны, из России,
Как будто летя с вышины,
Голоса долетают глухие.

Прислушиваюсь. — Слабый зов,
Иль может быть плач или пенье…
Но только не слышно слов,
Шум мешает и сердцебиенье.

Но смысл, разве он в словах?
Я всё понимаю по звуку —
Отчаянье их и страх
И ненависть их и муку.

Я слышу их много лет
(Теперь они глуше, чем прежде).
В тьму из тьмы, я кричу им в ответ
О гибели и надежде.

И сливается голос мой
С голосами глухими народа
Над его огромной тюрьмой,
Над тесной моей свободой.

Кричи не кричи — нет ответа,
Не увидишь — гляди не гляди,
Но всё же ты близко, ты где-то
У самого сердца в груди.

Россия, мы в вечном свиданье,
Одним мы усильем живём,
Твоё ледяное дыханье
В тяжёлом дыханье моем.

Меж нами подвалы и стены,
И годы, и слёзы, и дым,
Но вечно, не зная измены,
В глаза мы друг другу глядим.

Россия, как страшно, как нежно,
В каком неземном забытьи
Глядят в этот мрак безнадежный
Небесные очи твои.

Они живут — нет, умирают — там,
Где льды, и льды, и мгла плывет над льдами,
И смерть из мглы слетает к их сердцам
И кружит, кружит, кружит над сердцами.

Они молчат. Снег заметает след —
Но в мире нет ни боли, ни печали,
Отчаянья такого в мире нет,
Которого 6 они не знали.

Дрожа во мгле и стуже, день и ночь
Их сторожит безумие тупое,
И нет конца, и некому помочь,
И равнодушно небо ледяное.

Но для того избрал тебя Господь
И научил тебя смотреть и слушать,
Чтоб ты жалел терзаемую плоть,
Любил изнемогающие души.

Он для того тебя оставил жить
И наградил свободою и лирой,
Чтоб мог ты за молчащих говорить
О жалости — безжалостному миру.

Медленно бредёт людское стадо,
Лёгкий жребий тяжело влача, —
Рая нет, но и не будет ада,
Грубый окрик, легкий взмах бича,

Это есть и это вечно было, —
Труд и сон, а по весне любовь,
Эй, Пастух, всей этой тёмной силе
Хлев и корм и бойню приготовь!

Эй, Пастух, ты знаю не ответишь,
Слушай же!.. — Но уж летят с высот
Равнодушные удары плети,
Злобно косится покорный скот —

«Вот ещё один, порядок стадный
Смеет, безрассудный, нарушать.
Всех таких, чтоб не было повадно,
Надо бы копытом растоптать!»

Вызывая ужас и смех,
Он грядёт сквозь кадильный дым,
Средь живых и средь мёртвых всех
Двенадцать идут за Ним.

Но каждый глядит тайком
В окно, в Его вышину… —
Но разве бросишь свой дом,
Свой гроб и свою жену?

Не бросишь! — Распни Его,
Осанна Ему в веках!
— Отчаянье и торжество
В мёртвых Его глазах.

Прикинув и так и сяк,
Душа успокоившись спит,
А в кружке медный пятак
Об её спасенье звенит.

Не пора ль развеять скуку —
Медленно сжимая руку,
Погрозить своей судьбе,
Чтоб тоску рассеять злую,
Горло перервать буржую
(Или самому себе?..)
Не пора ль, в конце бесславном,
Стать рабам разумным равным,
Жить и думать, как они,
Напитав свою утробу,
Завистью, деньгой и злобой
Озарить пустые дни.
Вдохновенье и мечтанье
Сытым счастьем обезьяньим
Не пора ли заменить?
Не пора ль прибавить жиру
И, разбив о камень лиру,
Камнем в небо запустить.
Чтобы быть как все, как эти
Тёмные и злые дети —
Всё предать и всё принять
И о жизни прошлой, смутной,
О высокой, о беспутной
Никогда не вспоминать.

Не стоило так долго жить,
Так много знать, так много видеть,
Чтоб виденное разлюбить,
Любимое возненавидеть.

Не стоило. — Не возражай,
Не спорь — ты знаешь цену слова;
Себя надеждой не смущай
И ложью не прельщай другого.

Средь тёмных душ, и слов, и числ
В небесное глядись сиянье
(Единственный быть может смысл!)
Земное дли существованье

Не для того, чтоб что-то вдруг
Понять или простить кому-то
(Всё прощено, мой нищий друг…)
Но дли, чтоб отдалить минуту

Прощания, вот с этим всем
Ничтожным и прекрасным миром,
Где в шуме умолкала лира,
Ненужная ему совсем.