Михаил Светлов - Улыбка Светлова
— Не волнуйся, старик, — с убежденностью говорил он. — Я к тебе приеду и быстро все сделаю.
Я терпеливо ждал.
* * *
Мы по-прежнему встречались в Доме литераторов и в других местах. Говорили о чем угодно, но не о работе.
Наконец, во время одной из наших встреч, я спросил:
— Когда же ты приедешь?
— Во вторник, — ответил Светлов.
— Пиши обязательство.
Я раскрыл на чистой странице записную книжку.
— На всякий случай сохраню один день в резерве, — улыбнулся он и написал:
И… не приехал.
Мы встретились в Доме литераторов случайно. Я показал ему обязательство. Он сердито посмотрел на меня и написал в той же записной книжке:
Произошел, что называется, крупный разговор. Мы несколько месяцев не встречались.
И все же, ссора ссорой, а книгу надо было заканчивать. Я собрался ехать к Светлову. Но он опередил меня. Он приехал ранним июньским утром. Вошел так, будто мы расстались накануне вечером.
— Старик, — бодро сказал он, — ты лучше поругайся с Ермиловым, — и протянул мне только что вышедшую книгу «Яблочко-песня». На титульном листе было написано:
Затем извлек из кармана пачку исписанной бумаги.
— А я тут кое-что сделал. Давай смотреть.
Это были заготовки эпиграмм для нашей книги.
Светлов не выходил из моей квартиры, пока не закончил всей работы.
Книгу заключает рисунок, сделанный по картине Пукирева «Неравный брак». Он изображает двух авторов. К рисунку — стихи:
* * *
* * *
* * *
Я уезжал в Ленинград. До отхода поезда оставалось несколько часов, и, не зная куда девать время, я зашел в кафе Дома актера. За одним из столиков сидел Светлов.
— Ты уже на взводе? — спросил я шутливым тоном.
— Нет, пока на отделении, — серьезно ответил Светлов.
За соседним столиком кто-то огорчался, что нет осетрины на вертеле.
— Страдания молодого вертела, — усмехнулся Михаил Аркадьевич.
Настроение Светлова обещало веселую беседу. Вдруг он взглянул на часы и заторопился:
— Извини, — сказал он. — Спешу. На свидание с волшебной девушкой. — И тотчас ушел.
Я допил свою чашку кофе и, посидев немного, тоже собрался уходить. Но случилось то, чего я меньше всего ожидал: в кафе вернулся Светлов.
— Что же, — спросил я, — волшебная не пришла?
— Хуже, — удрученно ответил Светлов. — Я забыл, где мы условились встретиться.
У него при этом было такое непривычное выражение лица, что мне захотелось сохранить его в рисунке. Я вынул записную книжку, карандаш и стал делать набросок. Одновременно мы перебирали все возможные места свиданий: памятник Пушкину, Центральный телеграф, станция метро «Охотный ряд», левая колонна Большого театра… Нет, все это было не то.
— Не на горизонте ли? — пошутил я.
— А что? — подхватил Светлов, — об этом можно даже стихи написать.
— Дай, — взял он у меня из рук записную книжку и написал возникшие тут же две строчки:
Прошло года четыре.
Мне снова надо было ехать в Ленинград. Я нашел старую ленинградскую записную книжку и, перелистывая ее — с кем бы повидаться, кому бы позвонить, — обнаружил эту запись.
Я стал припоминать, при каких обстоятельствах она появилась. И, пятясь памятью, вернулся к столику в кафе Дома актера, где мы сидели четыре года назад со Светловым. Я позвонил ему и прочитал эти две строчки.
— Кто это написал? — спросил он. — Это почти стихотворение.
— Вот и доделай его — тут же предложил я.
— А как же автор?
Я заверил, что никаких претензий у автора не будет.
Дня через три Светлов читал мне:
Мы сегодня встретимся с тобой
Там, где небо сходится с землей…
Я бегу, желанием гоним.
Горизонт отходит. Я — за ним…
Как преступник среди бела дня,
Горизонт уходит от меня…
Вскоре стихотворение было доработано и опубликовано в одном из номеров журнала «Москва».
Это произошло в тот затянувшийся период, когда Светлов почти ничего не публиковал.
С рождением этого стихотворения как будто состоялось и волшебное свидание на горизонте. То и дело страницы журналов и газет радовали читателей светловскими стихами.
А спустя года полтора вышла новая книга. Она называется «Горизонт» и открывается этим стихотворением.
* * *
На светловском юбилее было оглашено письмо В. Каверина, в котором он писал: «Я завидую не только таланту Светлова, но и его удивительной скромности. Он, как никто, умеет довольствоваться необходимым».
— Мне не надо ничего необходимого, — возразил Светлов, — но я не могу без лишнего.
О поэте, вокруг которого была создана чрезмерная рекламная шумиха, Светлов сказал:
— У него весь пар уходит на свистки, а не на движение.
Автор детективной пьесы, сразу пошедшей во многих театрах, купил массивные золотые часы с массивным золотым браслетом.
Увидев это сооружение, Светлов усмехнулся:
— Старик, — сказал он, — а не пропить ли нам секундную стрелку?
Светлова попросили написать стихи для агитплаката.
— Думаю, что у меня не получится, — уклонился Михаил Аркадьевич и рассказал об одной встрече с Маяковским, которая на всю жизнь отбила у него охоту писать агитстихи. Я привожу этот рассказ почти дословно.
— Маяковского я любил восторженно, — сказал Светлов, — и, несмотря на его ласковое ко мне, молодому поэту, отношение, всегда понимал разницу между нами и испытывал в его обществе чувство смущения. Именно поэтому я старался не попадаться ему на глаза
Однажды по заказу газеты «Известия» я написал несколько рифмованных лозунгов.
На следующий день, направляясь к Дому писателей, я увидел идущего навстречу Маяковского. Я тут же повернулся и быстро пошел в обратном направлении. Но Маяковский заметил меня и громко, на весь бульвар, крикнул:
— Светлов! Куда вы бежите?! Я вас разыскиваю!
Деваться было некуда. Я подошел к Маяковскому.
Он сухо со мной поздоровался, вынул из кармана газету и сказал:
— Читал «Известия». Вот что, Светлов: я умею агитки писать, я и пишу. А вы не умеете, и не пишите!
Помолчав немного, Михаил Аркадьевич добавил:
— Очень жаль, что Маяковскому не попался навстречу кое-кто из нынешних поэтов «агитплаката».
* * *
Режиссер, известный своей приверженностью к наиновейшим течениям в живописи, сказал о Сикстинской мадонне:
— Удивляюсь, — ее столько столетий так расхваливают, а между тем, она мне не очень нравится.
— Столько столетий она нравится всему человечеству, — возразил Светлов, — что теперь имеет право выбирать, кто ЕЙ нравится.
Из беседы со студентами:
В искусстве обязательно должен наступить такой момент, когда золото начинает серебриться и тогда оно становится еще дороже.
* * *
— Каждый поэт, — сказал Светлов, — мечтает написать такое стихотворение, которое хотелось бы читать шепотом.
Утверждая простоту как высшую форму искусства, Светлов сказал:
— В каждом изысканном блюде есть привкус. А у ржаного хлеба есть вкус, но привкуса нет.
Мы засиделись со Светловым в Доме писателей и уже собирались уходить, когда к нашему столику подошел Юрий Олеша. Он пришел из театра им. Вахтангова с репетиции своей инсценировки романа «Идиот». Его серые, давно нестриженые волосы взъерошены, узел галстука сдвинут.
— Я знаю, что у Вас в альбоме, — сказал он, усаживаясь напротив меня. — Там наверняка есть Светлов. Может быть, даже Катаев. А меня нет.
