Александр Блок - Стихотворения 1912 года

Пустая улица. Один огонь в окне.
Еврей-аптекарь охает во сне.

А перед шкапом с надписью Venena[1]
Хозяйственно согнув скрипучие колена,

Скелет, до глаз закутанный плащом,
Чего-то ищет, скалясь черным ртом…

Нашел… Но ненароком чем-то звякнул,
И череп повернул… Аптекарь крякнул,

Привстал — и на другой сжалился бок…
А гость меж тем — заветный пузырек

Сует из-под плаща двум женщинам безносым.
На улице, под фонарем белёсым.

Старый, старый сон. Из мрака
       Фонари бегут — куда?
       Там — лишь черная вода,
       Там — забвенье навсегда.

       Тень скользит из-за угла,
       К ней другая подползла.
       Плащ распахнут, грудь бела,
Алый цвет в петлице фрака.

Тень вторая — стройный латник,
       Иль невеста от венца?
       Шлем и перья. Нет лица.
       Неподвижность мертвеца.

       В воротах гремит звонок,
       Глухо щелкает замок.
       Переходят за порог
Проститутка и развратник…

Воет ветер леденящий,
       Пусто, тихо и темно.
       Наверху горит окно.
              Всё равно.

       Как свинец, черна вода.
       В ней забвенье навсегда.
       Третий призрак. Ты куда,
Ты, из тени в тень скользящий?

Вновь богатый зол и рад,
Вновь унижен бедный.
С кровель каменных громад
Смотрит месяц бледный,

Насылает тишину,
Оттеняет крутизну
Каменных отвесов,
Черноту навесов…

Всё бы это было зря,
Если б не было царя,
       Чтоб блюсти законы.

Только не ищи дворца,
Добродушного лица,
       Золотой короны.

Он — с далеких пустырей
В свете редких фонарей
       Появляется.

Шея скручена платком,
Под дырявым козырьком
       Улыбается.

И вновь, и вновь твой дух таинственный
В глухой ночи, в ночи пустой
Велит к твоей мечте единственной
Прильнуть и пить напиток твой.

Вновь причастись души неистовой,
И яд, и боль, и сладость пей,
И тихо книгу перелистывай,
Впиваясь в зеркало теней…

Пусть, несказанной мукой мучая,
Здесь бьется страсть, змеится грусть,
Восторженная буря случая
Сулит конец, убийство — пусть!

Что жизнь пытала, жгла, коверкала,
Здесь стало легкою мечтой,
И поле траурного зеркала
Прозрачной стынет красотой…

А красотой без слов поведено:
«Гори, гори. Живи, живи.
Пускай крыло души прострелено —
Кровь обагрит алтарь любви».

Да, знаю я: пронзили ночь отвека
       Незримые лучи.
Но меры нет страданью человека,
       Ослепшего в ночи!

Да, знаю я, что в тайне — мир прекрасен
       (Я знал Тебя, Любовь!),
Но этот шар над льдом жесток и красен,
       Как гнев, как месть, как кровь!

Ты ведаешь, что некий свет струится,
       Объемля всё до дна,
Что ищет нас, что в свисте ветра длится
       Иная тишина…

Но страннику, кто снежной ночью полон,
       Кто загляделся в тьму,
Приснится, что не в вечный свет вошел он,
       А луч сошел к нему.

Был скрипок вой в разгаре бала.
Вином и кровию дыша,
В ту ночь нам судьбы диктовала
Восстанья страшная душа.

Из стран чужих, из стран далеких
В наш огнь вступивши снеговой,
В кругу безумных, томнооких
Ты золотою встал главой.

Слегка согбен, не стар, не молод,
Весь — излученье тайных сил,
О, скольких душ пустынный холод
Своим ты холодом пронзил!

Был миг — неведомая сила,
Восторгом разрывая грудь,
Сребристым звоном оглушила,
Секучим снегом ослепила,
Блаженством исказила путь!

И в этот миг, в слепящей вьюге,
Не ведаю, в какой стране,
Не ведаю, в котором круге,
Твой странный лик явился мне…

И я, дичившийся доселе
Очей пронзительных твоих,
Взглянул… И наши души спели
В те дни один и тот же стих.

Но миновалась ныне вьюга.
И горькой складкой те года
Легли на сердце мне. И друга
В тебе не вижу, как тогда.

Как в годы юности, не знаю
Бездонных чар твоей души…
Порой, как прежде, различаю
Песнь соловья в твоей глуши…

И много чар, и много песен,
И древних ликов красоты…
Твой мир, поистине, чудесен!
Да, царь самодержавный — ты.

А я, печальный, нищий, жесткий,
В час утра встретивший зарю,
Теперь на пыльном перекрестке
На царский поезд твой смотрю.

Сквозь серый дым от краю и до краю
       Багряный свет
Зовет, зовет к неслыханному раю,
       Но рая — нет.

О чем в сей мгле безумной, красно-серой,
       Колокола —
О чем гласят с несбыточною верой?
       Ведь мгла — всё мгла.

И чем он громче спорит с мглою будней,
       Сей праздный звон,
Тем кажется железней, непробудней
       Мой мертвый сон.

Приближается звук. И, покорна щемящему звуку,
       Молодеет душа.
И во сне прижимаю к губам твою прежнюю руку,
       Не дыша.

Снится — снова я мальчик, и снова любовник,
       И овраг, и бурьян,
И в бурьяне — колючий шиповник,
       И вечерний туман.

Сквозь цветы, и листы, и колючие ветки, я знаю,
       Старый дом глянет в сердце мое,
Глянет небо опять, розовея от краю до краю,
       И окошко твое.

Этот голос — он твой, и его непонятному звуку
       Жизнь и горе отдам,
Хоть во сне твою прежнюю милую руку
       Прижимая к губам.

И вновь — порывы юных лет,
И взрывы сил, и крайность мнений.
Но счастья не было — и нет.
Хоть в этом больше нет сомнений!

Пройди опасные года.
Тебя подстерегают всюду.
Но если выйдешь цел — тогда
Ты, наконец, поверишь чуду,

И, наконец, увидишь ты,
Что счастья и не надо было,
Что сей несбыточной мечты
И на пол-жизни не хватило,

Что через край перелилась
Восторга творческого чаша,
И всё уж не мое, а наше,
И с миром утвердилась связь,—

И только с нежною улыбкой
Порою будешь вспоминать
О детской той мечте, о зыбкой,
Что счастием привыкли звать!

Миры летят. Года летят. Пустая
Вселенная глядит в нас мраком глаз.
А ты, душа, усталая, глухая,
О счастии твердишь, — который раз?

Что счастие? Вечерние прохлады
В темнеющем саду, в лесной глуши?
Иль мрачные, порочные услады
Вина, страстей, погибели души?

Что счастие? Короткий миг и тесный,
Забвенье, сон и отдых от забот…
Очнешься — вновь безумный, неизвестный
И за сердце хватающий полет…

Вздохнул, глядишь — опасность миновала…
Но в этот самый миг — опять толчок!
Запущенный куда-то, как попало,
Летит, жужжит, торопится волчок!

И, уцепясь за край скользящий, острый,
И слушая всегда жужжащий звон, —
Не сходим ли с ума мы в смене пестрой
Придуманных причин, пространств, времен…

Когда ж конец? Назойливому звуку
Не станет сил без отдыха внимать…
Как страшно всё! Как дико! — Дай мне руку,
Товарищ, друг! Забудемся опять.