Анатолий Найман - Сборник стихов

скажи чего не говорил
чего само собой не говорил никто другой
чего не говорил никто
запомни что сказал перепиши в тетрадку
подумай но ни в коем случае не вслух
слова-то а? прецизионные почти технически
и собрались в единственную комбинацию
голосо-буквенная единица уникальная
я поэт
что правда знал и прежде
когда еще произносил что произнес уж до того
и что помимо было сказано меня
и что наверно кто только не говорил

пожалуй ты поэт
но не как те кто знал что я-поэт абсурд нелепость
что это как сказать я — ы или я — абракадабра
буквенно-голосовая дырка

ну ладно бы сказал
э да ты поэт или э да он поэт
о себе
                 сказавшем так ладно
складно прецизионно уникально
как никогда никто до этого
а вот брякнул
пусть только самому себе
и ни на миг не сомневаясь можешь сжечь тетрадку
как все какие прежде сжег

после чего — хоть как — молельно — игрово
скажи
произнеси огонь
и тем стяжи свяжи и обнажи
его —
огонь!
…………………..
и больше ничего?
а что еще когда и вещество
он и стихия? не какой-то воздух
нанюхавшийся травки одолонь
взбивающий тюфяк колосьев остроостых
а сам не хлеб не печь и не земли
питательная мгла и жижа
тогда как даже вонь
костра горько-сырая и в пыли
драже окисленные ливнем извлекли
из жил пусть мертвый пусть речей бывало-тертых
но звук звук речи а не ай-люли
……………………………….
осталось первородно твердых
слов и живуче призрачных и ближе
которых нет — один огонь
не пепелящий их вступающих во онь
оглодь огрызь обочь опричь ослонь
сам сам и рядом что-то никого: овый ова ово
все только он не видь не тронь
не слушай не вдыхай он шелкография он пенье
жар-птицы брат яр-конь
вот кто поэт и сам поэзия и их двоих местоименье
………………………………………………………..
скажи огонь

Как оно стучалось,
как не моглось —
так безвозвратно
вбит невидимый гвоздь
в глухие, запертые изнутри ворота.

Тик-тук, бом-бом
Тук-тик, бом-бам

Ты не стучи туда, где не зовут;
ты не зови того, кто не стучит.

Пронеси в руках раскаленную
вынутую
из огня связку —
и выбрось ключи.

Дон-дзынь! дон, дон
Дзынь-дон, дин-дон

На ладонях ключами выжжен след —
завтра он будет узором
крыла бабочки,
послезавтра — она упорхнет в слова,
посмотришь — в ладонях ничего нет.

Встанешь прямо
зовущей тишиной

Ладони сложив
местом для музыки

Столько кругом отголосков,
что слишком сложно различить голос:
налево посмотришь — эхо,
направо — тоже

Будто ходит оно по кругу,
само себя отражает —
и все давно позабыли
того, кто вскрикнул

Что за слово случилось?
Звал ли на помощь,
или радостно восславил
небо и землю —

этого мы никогда не узнаем,
мы никогда его не увидим.

Потерявшиеся во вращении слепого звука,
повторений повторов, удвоений и без того двойного —
мы присоединяем к общему шуму свой невнятный шепот,
возгласы, крики

Шумит земля голосами,
полон голосами воздух

Я встану прямо насколько умею и глаза закрою,
буду молча стоять, как вода и деревья —
в беззащитности своей
становясь сильнее

Навстречу другой тишине тишиной выльюсь,
наполнюсь встреченным — стану единой,
будто тот голос, что не расслышать,
ненайденный, потаенный

Все самое важное я скажу тебе молча,
а неважное, множась, выговорит эхо

Прилетел жук, крылья сложил, и показал: вот.
Я посмотрела на панцирь его,
на колючие тонкие лапки его,
и ответила: это о том.

Ветер подул, подсолнух качнул коронованной головой.
Я посмотрела, как желты короны зубцы,
как стебель держащий тонок и слаб:
да, и это о том.

Включила симфонию Брамса.
Общий голос рос, потом обрывался.
Один, как гобой, человек в тишине.
Пел: да, это о том.

Я в глаза человеку смотрела, и трогала кожу,
И долго лежала с ним молча.
Пока я молчала, любовь говорила.
Да, говорила о том.

Все об одном,
вся об одном,

неявная речь
из глубины яви,

об одном,
единственно важном,

том самом.

Есть расстояние от края до края неба,
сердцем одним измеряемое,
удивлением взгляда
перед распахнутым и огромным,
голубым глубоким.

Есть расстояния, измеряемые шагами,
утренним транспортом,
взглядом, направленным в землю,
чтобы не наступить на пятки спешащего рядом
по асфальту волнистому и
ровному подземному мрамору.

А есть такое расстояние,
какое ничем не измеришь,
кроме времени.

Таково оно между нами:
о нем не скажешь
ни воздухом,
ни землей,
ни взглядом,
ни сердцем.

Но — то тянущимся, то бегущим,
то водоворотом
закручивающимся
временем,
отпущенным мне —
до моего —
отсутствия.

От ветки полнокровной до цветка,
от стебля до травы торчащей,
от насекомых всяких до зверей:
собак, котов и птиц кричащих,
от вечера синеющего до
полного живого дня —
такого плотного и тесного,
какой бывает только летом
неотменимое, неоспоримое
натянуто невидимое нет.

Мы с мамой смотрим на свое нигде.
Его не видит ни сосед, ни яблоня.
Стоит большое лето, как вода —
торжественное в цельности сплошной.

А наше нет качается везде,
отсутствие пронизывает воздух
и проникает все его цвета,
подмешивая строгую прозрачность.

Ее не видят ни сосед, ни яблоня.

Так я не вижу, как другие нет
пересекаются с моим в пространстве общем,
и как из них бьет острая трава,
и белые цветы сияют повсеместно.

Со временем сжимаются они
до капли водяной, и эта капля,
как концентрат любви, проходит в землю,
в ту землю, где они всегда лежат.

И океан присутствия растет
из маленькой неизъяснимой капли.

И стало надо мной другое
Зимнее
И дымка вдалеке

Дорога кладбищем прозрачна и пуста

Туда где бывшее родным лежит в земле
Так близко и так далеко
И камни белые над ним, цветы сухие
И зимнее большое — надо мной

А было впереди — без края; ветер
И камни белые над ним, как облака

Мы через память чистую свою
Становимся свободнее, идем,

Как будто бы летим —
Так медленно, как крупный снег летит

Как смерти нет для снега,
Смерти нет,
Есть здесь и память.

Все, что золотое
Собрать внутри —
И дать прямой ответ
На просьбу
Здесь всего

Ответить золотым своим
Внутри подобьем
Любовью и вниманием
Тому, что здесь сейчас

И что когда-то здесь.