Адам Мицкевич - Стихотворения и поэмы
И конечно, можно Мицкевича – так бывает в большинстве случаев – читать просто, не расшифровывая до конца всех деталей, не прибегая к комментарию, а испытывая радость от общения с великим мастером, ощущая грандиозность и изящество поэтических образов и – насколько это возможно в переводах красоту, мелодичность стиха, находя в волновавших поэта чувствах созвучное современному мироощущению. Мицкевич и так найдет путь к сердцу читателя. Тем не менее напоминание об основных фактах его жизни и творческого пути способно в какой-то степени приблизить поэта к нашему современнику.
***
Поэтом Мицкевич стал на студенческой скамье, в Виленском университете, куда он, сын беспоместного шляхтича, адвоката, уроженец Белоруссии (он родился 24 декабря 1798 г. на хуторе Заосье близ Новогрудка), поступил в 1815 году. Ранние его стихи (еще не романтические) были связаны с участием в тайной молодежной организации – Общество филоматов, то есть "любящих науку" (впоследствии из нее возникла более широкая сеть патриотических кружков – "филареты", то есть "любящие добродетель"). Из лирики, адресованной узкому дружескому кругу (застольные гимны, поздравительные послания и т. д.), проникнутой просвещенческим культом науки и добродетели, жизнерадостностью, верой в силу дружбы, и вырастают произведения, ставшие гимном целого революционного поколения. Призыв бурно-оптимистической "Песни филаретов" (1820) мерить "силы по намерениям", а не "намерения по силам" стал как бы чеканной формулой смелого революционного дерзания. Знаменитая "Ода к молодости" (1820) своей классической формой и образностью в общем, пожалуй, вмещалась в чтимые тогда поэтики, но форму эту прямо-таки разламывал изнутри поразивший читателей романтический,энтузиазм. Молодого современника захватывало в ней все: контраст аллегорических образов Молодости и Старости, то есть смелого самопожертвования и трусливого благоразумия, братства бойцов и эгоизма "существователей", вселенски-космическое видение мира, соответствовавшее грандиозной цели поколения, и страстность обращения к единомышленникам, перед которыми ставились цели, "не охватываемые взором". Здесь были клас-сицистские приемы высокого стиля (обобщающе абстрактные и мифологические образы и т. д.) – и в полный голос зазвучали пафос отрицания старого, скованного "заплесневевшей корой" мира, призыв повести его "новыми путями", заповедь грядущего "мира духа", рождаемого "любовью", "молодостью" и "дружбой", приветствие "зорьке свободы", предвестнице "солнца избавления". "С этого момента, – писал об "Оде" современник, – патриотизм и революция во всем, везде и всегда стали синонимами. Мицкевич толкал в этом направлении умы молодежи на всем пространстве польской земли".
В те же годы Мицкевич (окончивший в 1819 г. университет и служивший учителем в Ковно) создает произведения и иного жанра – цикл "Баллады и романсы", вошедший в сборник "Поэзия" 1822 года, положивший начало польскому романтизму. Споры о романтизме велись в Польше и несколько ранее: выступление Мицкевича стало поворотным, решающим в этих спорах. Некоторые баллады носили программно-полемический характер. В "Романтике" спор между ученым "старцем" и крестьянской девушкой (с ней солидарен автор) обозначил отказ от просветительского рационализма ("мертвых истин") ради "чувства", "веры", "сердца", ради фантастики народных верований, ради романтического тезиса о таинственной связи "видимого" и "невидимого" миров. Это давало, по мнению поэта, возможность проникновения в такие сферы, которые недоступны эмпирическому знанию, но открыты народной общности, не испорченной воздействием цивилизации, сохранившей естественные начала и связи. Одновременно у полемики был и более широкий смысл: энтузиазму, порыву в неведомое отдавалось предпочтение перед ограниченно-самодовольной мудростью, осторожной трезвостью, пассивным преклонением перед очевидностью. А как раз в то время в польском обществе намечался конфликт между действенным патриотизмом (начали создаваться подпольные организации) и национальным оппортунизмом, тенденцией приспособления к. существующим политическим условиям. Лейтмотивом балладного цикла стали поиски "живой истины", стремление проникнуть в "народное сердце". Они имели эстетический аспект: формально правильной красоте, ценимой лишь знатоками, противопоставлялась бесхитростная простота, естественность, идеально воплощенная в народной поэзии.
Но Мицкевич искал в фольклоре не только сюжетно-образной свежести (использование фольклорных мотивов было избирательным, основанным на переработке, стилизации, контаминации) – поэта привлекал в народном художественном мышлении прежде всего нравственный аспект. Фантастический мир баллад, в котором проведена была четкая граница между добром и злом, в котором находили возмездие предательство, неверность, душевная черствость, а за обиженного вступались сверхъестественные силы, – был миром строгих нравственных требований, миром, романтически противопоставленным окружающей действительности. В некоторых балладах ощутим налет сентиментальности, отчасти дань прежнему стилю, отчасти, может быть, отражение отношений автора с Марылей Верещак, несчастливая любовь к которой оставила след во всей жизни поэта и запечатлена им в ряде шедевров любовной лирики ("Прочь с глаз моих!.." и др.). Марыля была "заказчицей" и адресатом этих баллад. В целом балладный цикл Мицкевича был открытием для польской поэзии. Соприкосновению с народной психологией сопутствовали ломка языковых норм, установленных классицизмом, обогащение литературного языка за счет просторечия, говоров. Новизна в изображении человеческих чувств, раскрытие национального характера и простота художественных средств, их разнообразие, владение и лирической, и героико-патетической, и сатирической интонациями, мастерство пейзажа, живость языка, энергичный, богатый ритмами стих – все это помогло Мицкевичу добиться успеха в стремлении утвердить новое направление польской поэзии.
Расцвет лирического дарования Мицкевича приходится на следующий период его творчества, хронологически совпадающий с годами пребывания в России, куда он был выслан в 1824 году, после раскрытия властями филоматско-филаретских организаций, ареста и годичного следствия. (К этому времени он успел выпустить второй томик "Поэзии", в него вошли историческая поэма "Гражина", II и IV части драматической поэмы "Дзяды".) Тяжесть ссылки, продлившейся четыре с половиной года, была для поэта в какой-то степени смягчена благожелательным приемом, который оказало ему русское общество, и приобщением к литературной жизни России. Прибыв из Вильно в Петербург, он вскоре знакомится с литераторами-декабристами К. Ф. Рылеевым и А. А. Бестужевым (им будут впоследствии посвящены взволнованные строки поэтического послания "Русским друзьям"). 1825 год, проведенный Мицкевичем в Одессе (этот город был тогда одним из очагов революционного брожения), ознаменовался созданием множества блестящих лирических шедевров. Совершенная тогда же поездка по Крыму становится поводом для написания знаменитых "Крымских сонетов".
В цикле одесских стихотворений нет и тени подавленности, нет и намека на капитуляцию перед жизненными испытаниями: он изобилует светлыми тонами, характеризуется бурно-радостным восприятием жизни. На лирике Мицкевича лежит печать обретенной внутренней свободы, творческой уверенности. Сентиментально-наивные ноты, налет дидактизма пропадают окончательно. И вместе с тем поэт полностью сохраняет темперамент борца. Романтизм его становится как бы более мужественным и зрелым, выбор трудной, подчас горькой доли ("Нет, лучше, с грозной бурей споря, последний миг борьбе отдать") – более решительным, выстраданным.
Тот факт, что ссылка не ослабила творческой энергии Мицкевича, что талант его засверкал новыми гранями, окреп и возмужал, дал себя знать прежде всего в области интимной лирики. Внутренний мир лирического героя, богатство его натуры, сила развивающегося чувства передавались автором одесских стихов и любовных сонетов во множестве фаз и оттенков, в смене психологических состояний, в показе искренних движений души. Область условно-манерного была сведена к минимуму (можно отнести к ней, пожалуй, лишь несколько идеализированный образ возлюбленной в отдельных стихах и некоторый налет светского "изящества", трактуемого при этом иронически). Нередки зато в этих стихотворениях случаи, когда в лирический мир в изобилии вторгаются реалии окружающей среды, приметы житейской обыденности, иронически воспринимаемой поэтом-романтиком. Неповторимая жизнерадостность и изящество одесских стихотворений находят выражение и в их отточенно-завершенной форме, в пластичности образов и редкой музыкальности (характерно, что многое из этого цикла – даже в переводах – было использовано в русском романсе).
