Иван Бахтин - Поэты Урала. Антология в двух томах. Том 1
Первые пятилетки вызвали в народе волну трудового энтузиазма, Урал тогда стал одним из важнейших центров индустриализации страны, а знаменитая Магнитка прогремела на весь мир и затмила своей славой другие новостройки. И вовсе не случайно, что именно на Магнитке впервые прозвучал голос одного из талантливейших представителей поэтической плеяды 30-х годов Бориса Ручьева. Молодо и задорно, на энтузиастической волне этих лет, писал Ручьев о строителях Магнитогорска:
Мы жили в палатке
с зеленым оконцем,
промытой дождями,
просушенной солнцем,
да жгли у дверей
золотые костры
на рыжих каменьях
Магнитной горы.
Пока пришла «красивая слава» к строителям Магнитки, немало хватили они лиха. Но молодость и энтузиазм взяли свое. И не Магнитка ли закалила характер, сделала человека двужильным, дала ему физические и нравственные силы сберечь себя в испытаниях куда более тяжких, и не только сберечь, но и победить.
Шли — в скалах тропы пробивали,
шли, молча падая в снегу
на каждом горном перевале,
на всем полярном берегу.
В мороз работая до пота,
с озноба мучась, как в огне,
мы здесь узнали,
что работа
равна отвагою войне.
Вот он — уральский характер, советский характер. Не в единичном порыве, не в мгновенном взлете, а в постоянном напряжении, в длительном — на грани человеческих возможностей — испытании. Закалка его подобна закалке уральской стали.
Другой поэт, А. Крашенинников, родившийся тогда, когда писал свои первые стихи Ручьев, оглядываясь на прошлое, ища там истоки силы и жизнестойкости уральцев, размышляет:
Не потому ль варился на Урале
Неповторимой прочности металл,
Что жизнь ему как жертву отдавали…
Уральский металл требовал жертв, в том числе и физических, но причастные к его добыче и выплавке сами закалялись, как металл.
Читатель, наверное, заметил уже, что под влиянием стихов об Урале и уральцах я вовлекаюсь в публицистическое их прочтение. Но не ведет ли к этому сам подбор стихов, целевая установка антологии? Конечно, составители не могли не учитывать, что антология не сибирская, не какая-либо иная, а именно уральская, и что помимо родственной географической связи с Уралом ее авторов должна в какой-то мере быть учтена тематическая связь с этим краем. Иначе какой же смысл в издании региональной антологии.
Но при этом остается в силе и принцип эстетический, поэты должны быть представлены лучшими стихами. Никто с точностью не может сказать, насколько это удалось сделать составителям, ибо эстетические мерки несовершенны, как несовершенен вкус разных людей. Одно бесспорно: в двух томах стихов найдутся произведения на разные вкусы — от изысканных лирико-философских медитаций и буйной игры словом до напряженных публицистических монологов, открыто выражающих гражданские чувства.
А если вслушаться в слова, в ритм стиха, если как следует ощутить его метафорику, то и у Ручьева, и у Сергея Васильева, и у Татьяничевой, и у их более молодых собратьев Валентина Сорокина или Алексея Решетова мы обнаружим следы влияния и заводского фольклора, и крестьянской народной уральской песни, и той речевой традиции, которая ответвилась на Урал от новгородского корня.
В словесном буйстве Василия Каменского не раз послышатся отголоски уральских говоров, корневые звучания диалектных слов. А помните — в поэме «Степан Разин»: «Сарынь на кичку! — Прогремели горы». Какие это горы «прогремели» знаменитый клич? И не здесь ли, на Урале, родилось удивительно звучное слово-образ «звенидень», родилось от слияния солнца, лазурной «бегучей» волны, пения птиц и звона металла?..
А отчего, например, синий цвет господствует в стихах Татьяничевой? Я уже цитировал выше строки о синих уральских горах и реках и о том, что здесь «в синих отсветах металл». Эстетика быта, повседневности, преобразуясь, становится эстетикой искусства. Синий цвет как бы смягчает тот несколько суровый общий колорит, который почти неизменно сопутствует стихам об Урале.
Уральская поэзия после Октября — это советская поэзия со всеми типологическими чертами, в том числе и по периодизации. Естественно, что в ней нашла свое отражение Великая Отечественная война. Уральские поэты представлены в издании «Библиотеки поэта» — «Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне». Уральская антология тоже доносит до читателей голос поэтов-фронтовиков — и тех, кто еще ныне здравствует, и кто не вернулся с полей сражений. Их стихи воспринимаются сегодня как взволнованные живые свидетельства современников грозных событий, их слово звучит как завещание.
Всем известен героический подвиг Мусы Джалиля, его легендарная «Моабитская тетрадь». Но все ли знают, что он с отрочества закалял свой характер и готовил себя к испытаниям, что в тринадцать лет он писал:
Славу смерти геройской я в песне пою.
Друг-рабочий, винтовку возьми — и в поход!
Жизнь отдай, если надо, за волю свою.
Слова поэта, его молодые порывы не разошлись с жизнью. А вот что писал павший на поле боя В. Занадворов в стихотворении с роковым названием «Последнее письмо», адресованном любимой женщине:
Мы четвертые сутки в бою,
нам грозит окруженье:
Танки в тыл просочились,
и фланг у реки оголен.
Но тебе я признаюсь,
что принято мною решенье
И назад не попятится
вверенный мне батальон.
Можно себе представить степень нервного напряжения, волевой собранности поэта, если стихи его, будучи обращены к женщине, к другу, звучат как боевое донесение с поля боя. Это нечто большее, чем просто стихи, ибо со временем они все больше приобретают вес документальности. Их литературное, эстетическое воздействие удесятеряется, когда читать узнает, что автор этих стихов выполнил клятву, он пал смертью героя, но не отступил.
Прекрасен подвиг поэтов, павших на Великой Отечественной: их жизнь и смерть в бою подтверждают верность идеалам, ими же утверждавшимся в поэзии.
Прекрасна поэзия военных лет, полная драматизма, высоких порывов души, самоотвержения и жажды жизни.
Недаром же и в послевоенные десятилетия поэты фронтовой плеяды всегда оказывались на гребне важнейших событий, являя собою пример гражданской активности и понимания насущных проблем современности. А лирический характер, который сложился в стихах поэтов-фронтовиков в его наиболее типических чертах, привлекает своею зрелостью, общественным темпераментом и целеустремленностью. В нем отложилась биография поколения, которому выпала главная тяжесть минувшей войны и которое понесло огромные, невосполнимые потери. И когда Михаил Львов говорит: «У каждого есть в жизни высота, которую он должен взять когда-то», то он опирается на свой опыт, на опыт своего поколения. Об этом говорит не только военная терминология и участие в войне, но и последующая тридцатилетняя биография сверстников Львова.
Разумеется, главной и величайшей проверкой характера, идейной и нравственной закалки стала для этого поколения война. «Я на войне под гул раскатов еще безусым, молодым, пройдя нелегкий путь солдата, стал преждевременно седым», — пишет Л. Шкавро. Но для того, чтобы позднее уже, в зрелые годы сказать: «Россию ж без красного флага представить никак не могу», надо было поэту, его поколению в иных обстоятельствах проявить свой боевой и деятельный характер.
Поэзия 50, 60 и 70-х годов развивалась сложными путями, было время, когда она выходила на авансцену литературного развития, чтобы затем уступить ведущее место прозе. Популяризации поэзии способствовала эстрада, встречи поэтов с читательской аудиторией в клубах и концертных залах. Эстрада подняла тонус гражданственности, нацелила поэзию на актуальные проблемы современности, но она же отрицательно повлияла на эстетические критерии стиха, поощряла некоторую облегченность эстетического вооружения поэзии. Не замедлила сказаться и реакция на это явление — довольно явственно обозначившаяся к концу 60-х годов тенденция возврата к классическим традициям, к гармоническим формам стиха.
Все эти веяния последних лет в той или иной мере не миновали и поэтов Урала, хотя поэтическая волна 50-х годов не выявила здесь ярких дарований. Можно сказать, что развитие поэзии на Урале шло более спокойно, без крутых подъемов и спадов.
И лишь несколько позднее стало очевидно, что в размеренном ритме литературной жизни созревали, набирали сил поэты самобытные и значительные. Это и манси Юван Шесталов, и русский Валентин Сорокин, и удмурт М. Покчи-Петров, и ненец Леонид Лапцуй, и удмурт Флор Васильев…
