Любовь Якушева - Стихотворения и переводы

Я Вас люблю. Не надо уходить.
С мною может что-нибудь случиться:
вдруг оборвется солнечная нить,
которая в окне моем лучится.

Я Вас люблю, я Вас люблю сильней,
чем это видно Вам из Вашей дали.
Зимой я выпускала снегирей,
которые до Вас не долетали.

Я Вас люблю, и в комнате моей,
раскрашивая воздух синим цветом,
живут и вянут васильки полей.
Я Вас люблю. И холодно мне летом.

И для того, чтоб не обидеть Вас,
я со своей влюбленностью прощаюсь,
совсем не плача и почти смеясь.

Она была беспечна и легка,
как песенка безоблачного счастья,
слетевшая ко мне из высока.

А ныне мне — и черствый хлеб как мед,
и как симфонии — несложные напевы.
Меня теперь любой скворец поймет.

Прощай, я тоже не люблю весну.
В груди дрожит и бьется что-то слева,
как бьется рыбка, глядя на блесну.

Легоньким пером любви
расписалось вдохновенье.
Долгожданное мгновенье,
мой покой скорей прерви,

чтобы с неба поутру
птицы пестрые слетели,
чтобы тонкие свирели
зарыдали на ветру.

Я — есмь! Но отступаю пред тобой,
не соглашаюсь и, зализывая рану,
как лис непойманный, бегу ночной тропой,
с ночными вздохами, подобными органу.

Я добровольно укорачиваю тень,
отброшенную мыслями моими,
и добровольно становлюсь значеньем тем,
которое вложил в мое ты имя.

Но я хитра, как лис ночной порой,
коварные утративший движенья.
Я воплощаюсь вновь и следом за пером
свое сквозь буквы вижу отраженье.

И сбрасывая сладкую болезнь, —
быть для тебя и радоваться миру,
я хохочу, как лис лесной, — я — есмь!
И вновь свою настраиваю лиру.

Сон идет, как солнце идет, лучами
гладя землю. Спать не могу, но поздно
гладить руки, щеки твои целуя,
мысли теряя.

Слышу время, глядя в окно ночное,
слышу время, руку кладя на сердце.
Склоны неба ночью к земле приводят
время прощаний.

Там, давно, тебя удержав, смеялась,
там, давно, меня не хотел оставить.
Мы тогда никак не могли расстаться,
птиц перепутав.

Пора печальная,
предчувствие разлук.
Не огорчай меня,
нечаянный мой друг.

Не огорчай меня,
сплети венок из рук.
Пора печальная,
предчувствие разлук.

Пора певучая,
случайная печаль.
И я не мучаюсь,
а говорю: “прощай”.

Смешные случаи!
За них ли отвечать?
Пора певучая,
случайная печаль…

Подожди чуть-чуть, она завянет,
розовая туфелька цветка.
Донце пожелтевшее проглянет
и слетит на землю. А пока
ей осталось время до субботы,
ей осталось жизни на два дня.
А потом субботние заботы
по прощанью посетят меня:
воду пожелтевшую из вазы
в раковину вылью, а цветы
брошу в мусоропровод. И сразу
все забуду, слышишь? Как и ты.

Из одного нас стало двое.
Ты — ветвь моя. Я — твой побег.
Созданье грустное любови,
чья вечна боль и краток век.

Ты убываешь, исчезаешь,
а я от горести пою. —
Как я пою! Какой экзамен
сдаю злодею февралю!

Как я лечусь непостоянством
его морозов и ветров,
его метелей окаянством
…………………….

И незнакомыми словами
знакомый голос говорит.
Пространство рушится меж нами
и под ногами снег горит.

Я — одна из десятка. из ста,
я на все опоздала места…
Ты, наверно, давно перестал
разбирать мои строчки с листа.

Не могу без тебя, не могу!
Вот: сижу на пустом берегу.
Вот: записку твою берегу.
На лету, на бегу, на снегу —
не могу без тебя, не могу!

Жива ли память, друг?
Жива ли память?
Просеивает время нашу жизнь.
У времени на дне осадок горький,
осадок сладкий.
Глупые года!
Так не любить, так слепо убегать,
и лишь теперь бесцельно ворошить
пласты своих потерь.
Жива ли память, друг?
Жива ли память?
Иль, может быть, ты за любовь ко мне
обрел теперь и счастье и покой,
а я расплачиваюсь памятью упрямой
за нелюбовь к тебе,
мой старый друг?

Роза, древо, солнце и дождь обильный
в сердце властно утром вступили.
Слушай!
Ночь ушла, и час наступил запеть мне
голосом легким:

“Роза вянет, древо от ветра гибнет,
солнце гаснет, к мертвой земле прижавшись
дождь разрушил воздух”, - а я, заплакав,
стих написала.

Зачем ты над нами,
Зачем ты над нами,
печальная птица с большими крылами?
Печальнее осени в сердце глядишь,
печальнее листьев под солнцем паришь.

Зачем ты над нами,
зачем ты над нами,
усталая птица с большими крылами?

Усталая, словно несчстный борец,
уставший в объятьях змеиных колец.

Зачем ты над нами,
зачем ты над нами,
упрямая птица с большими крылами?

Упрямей, чем горный поток ледяной,
упрямей, чем лоб под моей сединой.

Чтоб выше стать, нам надо чище петь
и, выдувая звуки из свирели,
ни разу ошибиться не посметь
и ритму не ввернуть ненужной трели.

Не украшать, а медленно тянуть
все выше, выше, — из последней силы.
Пускай уже без кислорода грудь,
пускай от напряженья вздулись жилы, —

звени, поэт! До самой той черты,
пока твое дыханье не прервется
и, умирая, не услышишь ты,
как в твой напев стихающий вольется

мелодия иная, но в ладу
одном с твоим напевом. Легкокрыло
она твой дух подхватит налету
и в миг последний вырвет у могилы.

Только листья, только листья за окном
наполняют нетерпением мой дом.
Только темная горячая листва
манит лепетом живого божества.

Я стою — в который раз! — на рубеже
новой жизни, и душа настороже,
словно четкая за выпуклым стеклом
рыбка черная с вуалевым хвостом.

А вокруг мой заоконный, милый лес
тянет листья, тянет ветки до небес,
легким воздухом захлестывает грудь,
прогоняя нерешительность и грусть.

Я спешу, но осторожная душа
свой покой оберегает. Не спеша
черной рыбкой забивается в песок,
замирает ее рыбий голосок.

Скалярия по небу проплыла
и растворилась.

По соседней кровле
скользнула тень хвоста или крыла
небесной рыбы.
В уголке укромном
жизнь замерла,
желанья, как мальки,
рассыпались по зыби мелководья.
В окошке день висит.
И высоки
лугов небесных тучные угодья.
Где рыба на беленом потолке?
Где тень крыла на выцветших обоях?
Где солнце в лампе? Слезы на щеке?
И как мне жить наедине с собою?