Иван Никитин - Сочинения
1861
Л. П. Блюммеру. 6 января
И. И. Брюханову. 17 января.
Н. А. Матвеевой. 25 января
Н. И. Второву. 30 января.
П. М. Вицинскому. 3 февраля.
Н. А. Матвеевой. 10 февраля.
Н. А. Матвеевой. 17 февраля.
Н. А. Матвеевой. 25 февраля.
Н. А. Матвеевой. 10 марта
Н. И. Второву. 13 марта.
Н. А. Матвеевой. Март.
Н. А. Матвеевой. 27 марта
Н. И. Второву. 3 апреля
Р. И. Домбровскому. 5 апреля.
Н. А. Матвеевой. 19 апреля
Н. А. Матвеевой. 5 мая.
Н. А. Матвеевой. 26 мая
Н. А. Матвеевой. , июня
Н. А. Матвеевой. 23 июня
Н. А. Матвеевой. 7 июля.
М. Ф. Де-Пуле. 1 сентября
Л. П. Блюммеру. [1861].
Примечания.
И. С. НИКИТИН
В центре Воронежа, на месте прежней тихой окраины, посреди высоких современных домов, зажат уголок бывшего Митрофань-евского кладбища с двумя дорогими каждому русскому сердцу могилами. Есть особый печальный смысл в том, что А. В. Кольцов и И. С. Никитин похоронены рядом. В сознании многих поколений эти имена неразрывно связаны между собою. Поэтов роднит не только город, в котором они выросли, но и схожесть жизненной судьбы.
В герценовском мартирологе литературных жертв царизма значится только Кольцов. Но если бы "реестр каторги" был продолжен, туда неминуемо попал бы и другой воронежский стихотворец. Оба не дожили и до сорока лет. Обоих убила гнусная российская действительность.
Даже сам колорит образов у них близок.
Иль у сокола Крылья связаны, Иль пути ему Все заказаны? - восклицал темпераментный Кольцов, вся поэзия которого - порыв к свободному, соколиному полету.
Более сдержанный, замкнутый в себе, Никитин выражал свои чувства иносказательно:
На старом кургане, в широкой степи,
Прикованный сокол сидит на цепи.
Сидит он уж тысячу лет,
Все нет ему воли, все нет!
И грудь он когтями с досады терзает,
И каплями кровь из груди вытекает.
Летят в синеве облака,
А степь широка, широка...
Никитинский сокол из стихотворения "Хозяин" - удивительно емкий по смыслу образ. Комментаторы справедливо считают его символом угнетенной России, опутанной по рукам и ногам цепями рабства. Думается, можно иртолковать образ еще и как горестный автопортрет, как итог многолетних раздумий над участью писателя в крепостнической стране. Прикованный сокол это аллегорический намек на положение русских литераторов, это и сам Никитин, чей блистательный талант был придавлен, заземлен, скован суровыми условиями жизни.
* * *
В воронежском дворнике, который даже внешне, как свидетельствуют очевидцы, напоминал Шиллера, обитала на редкость цельная натура художника. В Никитине беспрерывно шла тяжелая, подчас изнурительная работа духа - по сравнению с нею заботы о постоялом дворе или книжной лавке казались пустяками.
"Памяти сильного человека" - так назвал Иван Бунин свою статью о Никитине (189,) и уже в заглавии приблизился к постижению сущности. Природа действительно наделила Никитина задатками сильной личности. Он немало сделал, но мог бы сделать еще больше! Подчиняясь грубому натиску повседневного быта, Никитин сознательно сузил спектр своих поэтических красок. Ему хотелось, как всякому художнику, обнять мыслью разнообразные проявления человеческого "я", но реальность толкала к темам о девочке-сироте, о грубых нравах извозчиков, о старике портном, который просит могильщика заранее выкопать яму, потому что больной дочери нечем будет потом платить. Ему хотелось уйти от тягостных кладбищенских мотивов, от навязчивых картин нищеты, но он не мог себе этого позволить. Слишком много видел со своего степного кургана зла, страданий и бед!
По никитинским стихам нельзя в полной мере представить человеческий облик автора. Со слов биографа М. Ф. Де-Пуле известно, например, что Никитин любил вращаться в обществе женщин и им нравился. Однако мы почти не найдем у поэта любовной лирики в ее чистом виде. В кругу приятелей Никитина знали как тонкого ценителя шутки, он и сам обладал чрезвычайно развитым чувством юмора, что отразилось на слоге его дружеской переписки. Но тщетны будут попытки отыскать в его произведениях даже намек на эту сторону его личности.
Зрелое творчество поэта отличается крайней степенью внутренней сосредоточенности, собранности. Никитин настойчиво сдерживал порывы своего чувства, боясь вырваться чересчур далеко 8а очерченные для себя эстетические границы. Он сложил, по сути дела, одну песню, выдержанную преимущественно в минорном тоне. Зато пропел ее широко и мощно. Горьким эхом отозвалась она в сердцах людей. Даже прикованный, даже с подрезанными крыльями, сокол оставался гордой и вольной птицей!
* * *
Истоки грустной никитинской интонации коренятся в самой биографии поэта. Иван Саввич Никитин (182, - 1861) родился в семье мелкого воронежского торговца. Безрадостны были его детство и юность. Он сам рассказал об этом в стихотворении "С суровой долею я рано подружился..." (ему автор придавал особое, программное значение, недаром оно открывает сборник 1859 г.):
Но все, что грязного е,сть в жизни самой бедной, - " И горе, и разгул, кровавый пот трудов, Порок и плач нужды, оборванной и бледной, Я видел вкруг себя с младенческих годов.
Он рано пристрастился к чтению, едва узнав от своего первого учителя, сапожника по профессии, что такое грамота. Еще раньше, когда летними ночами убегал к старику караульщику слушать сказки, полюбил природу. Она не только спасала юношу от постылой действительности, но и пробуждала дремавшую в нем потребность творчества.
Тернист путь Никитина к признанию. Мало кому из известных наших писателей довелось перенести столько нравственных терзаний, прежде чем утвердиться в себе.. Выросший в мещанском сословии, Никитин вынужден был долго таить от окружающих свою склонность к литературе, чтобы не стать предметом насмешек. Еще в 1849 году он отправил в "Воронежские губернские ведомости" два стихотворения, подписанные инициалами, и только неуверенность в собственных силах помешала тогда их опубликованию: сочинитель так и не откликнулся на призыв редакции раскрыть инкогнито. Четыре года носил Никитин в душе мучительное бремя сомнений и колебаний, прежде чем вновь рискнул подать о себе весть.
Посылая в ноябре 1853 года редактору "Губернских ведомостей" свои новые стихотворения, Никитин в сопроводительном письме говорит: "Я здешний мещанин. Не знаю, какая непостижимая сила влечет меня к искусству, в котором, может быть, я ничтожный ремесленник! Какая непонятная власть заставляет меня слагать задумчивую песнь в то время, когда горькая действительность окружает жалкою прозою мое одинокое, незавидное существование!.."
Эти строки стали почти крылаты, они фигурируют в любой работе о Никитине - в них с предельной откровенностью вуражен Драматизм положения, в котором находились русские литераторы, выходцы из социальных низов.
Собственную дорогу в поэзии Никитин обрел не сразу. Отсутствие упорядоченного образования, бессистемное знакомство с книгами - все это мало способствовало выработке самостоятельной эстетической системы. Ранний период творчества (первые дошедшие до нас стихи датированы 1849 г.), пора явного ученичества, проходит под знаком разнородных влияний. Избитые штампы отмершей романтической школы причудливо сочетаются с образами природы, в которых уже проглядывает будущий мастер пейзажа; элегиям с искусственным пафосом приходят на смену строки, дышащие подлинной болью за судьбу "меньшого брата". Никитин пытливо ищет свою тему и свой стиль, но пока их не находит. Он еще не видит предмет и смысл поэзии в изображении самой жизни.
Вот почему на первый сборник его стихотворений (вышедший в 1856 г.) "Современник" отняикнулся отрицательной статьей Н. Г. Чернышевского. При этом следует помнить, что критик не мог знать о том, что рукопись сборника пролежала у издателя почти два года и сам автор к моменту ее опубликования на многое в своем творчестве смотрел иными глазами. В художественном сознании Никитина происходят серьезные сдвиги; он начинает понимать, что пел отчасти с чужого голоса. Статья Чернышевского ускорила этот процесс поэтического самоопределения. С 1857 года для Никитина начинается новый, самый плодотворный этап творческой эволюции, прерванный лишь ранней смертью поэта.
"Современник" не остался равнодушным к дальнейшей судьбе воронежского стихотворца. В 1858 году Н. А. Добролюбов благожелательно встречает поэму "Кулак", в 1860 году печатает обширную рецензию на второй сборник стихотворений Никитина (1859), где отмечается, что "мысль поэта возмужала и образовалась, так что уже не нуждается во многих схоластических отвлеченностях, к которым прибегала прежде". За отдельными резкими оценками стоит заинтересованное отношение к Никитину, желание, чтобы тот навсегда избавился от порока подражательности. Добролюбов считал, что талант Никитина мог бы полностью развернуться на воспроизведении "уроков житейского опыта".
