Николай Рубцов - Собрание стихотворений

Бывало,
           вырядимся
                           с шиком
в костюмы, в шляпы, и — айда!
Любой красотке
                       с гордым ликом
смотреть на нас приятно,
                                     да!
Вина
       весёленький бочонок —
как чудо,
             сразу окружён!
Мы пьём за ласковых девчёнок,
а кто постарше,
                      те — за жён…

Ах, сколько их
                      в кустах
                                  и в дюнах,
у белых мраморных колонн, —
мужчин,
            взволнованных и юных!
А сколько женщин! —
                                 Миллион!
У всех дворцов,
                      у всех избушек
кишит портовый праздный люд.
Гремит оркестр,
                       палят из пушек,
дают
       над городом
                         салют!

Старпомы ждут своих матросов.
Морской жаргон
                        с борта на борт
летит,
        пугая альбатросов…
И оглашён гудками порт!
Иду. (А как же? — Дисциплина!)
Оставив женщин и ночлег,
иду походкой гражданина
и ртом ловлю роскошный снег,
и выколачиваю звуки
из веток, тронутых ледком,
дышу на зябнущие руки,
дышу свободно и легко!
Пивные — наглухо закрыты.
Темны дворы и этажи.
Как бы заброшенный,
                               забытый,
безлюден город…
                         Ни души!
Лишь бледнолицая девица
без выраженья на лице,
как замерзающая птица,
сидит зачем-то на крыльце…
— Матрос! — кричит, — Чего не спится?
Куда торопишься? Постой!
— Пардон! — кричу, — Иду трудиться!
Болтать мне некогда с тобой…

Твоя любимая
                    уснула.
И ты, закрыв глаза и рот,
уснёшь
          и свалишься со стула.
Быть может, свалишься
                                    в проход.
И всё ж
            не будет слова злого,
ни речи резкой и чужой.
Тебя поднимут,
                      как святого,
кристально-чистого
                            душой.
Уложат,
           где не дует ветер,
и тихо твой покинут дом.
Ты захрапишь…
И всё на свете —
пойдёт
          обычным чередом!

Я жил в гостях у брата.
Пока велись деньжата,
        всё было хорошо.
Когда мне стало туго —
не оказалось друга,
        который бы помог…

Пришёл я с просьбой к брату.
Но брат свою зарплату
        ещё не получил.
Не стал я ждать получку.
Уехал на толкучку,
        и продал брюки-клёш.

Купил в буфете водку,
и сразу вылил в глотку
        стакана полтора.
Потом, в другом буфете —
дружка случайно встретил
        и выпил с ним ещё…

Сквозь шум трамвайных станций
я укатил на танцы
        и был ошеломлён:
на сумасшедшем круге
сменяли буги-вуги
        ужасный рок-энд-ролл!

Сперва в толпе столичной
я вёл себя прилично,
        а после поднял шум:
в танцующей ватаге
какому-то стиляге
        ударил между глаз!

И при фонарном свете
очнулся я в кювете
        с поломанным ребром..
На лбу болела шишка,
и я подумал: — Крышка!
        Не буду больше пить!..

Но время пролетело.
Поёт душа и тело,
        я полон новых сил!
Хочу толкнуть за гроши
вторые брюки-клёши,
        в которых я хожу…

Мрачный мастер
                       страшного тарана,
до чего ж он всё же нерадив!
..После дива сельского барана
я открыл немало разных див.

Нахлобучив мичманку на брови,
шёл в театр, в контору, на причал…
Стал теперь мудрее и суровей,
и себя отравой накачал…

Но моя родимая землица
надо мной удерживает власть.
Память возвращается, как птица —
в то гнездо, в котором родилась.
И вокруг долины той любимой,
полной света вечных звёзд Руси,
жизнь моя вращается незримо,
как Земля вокруг своей оси!

Я забыл,
            как лошадь запрягают.
И хочу её позапрягать,
хоть они неопытных
                             лягают
и до смерти могут залягать!

Мне не страшно.
                     Мне уже досталось
от коней — и рыжих, и гнедых.
Знать не знали,
                    что такое — жалость.
Били в зубы прямо
                            и в поддых!..

Эх, запряг бы я сейчас кобылку,
и возил бы сено, сколько мог!
А потом
           втыкал бы важно
                                    вилку
поросёнку жареному
                               в бок…

Взбегу на холм
                       и упаду
                                   в траву.
и древностью повеет вдруг из дола.
Засвищут стрелы, будто наяву.
Блеснёт в глаза
                        кривым ножом монгола.
Сапфирный свет
                          на звёздных берегах,
и вереницы птиц твоих,
                                   Россия,
затмит на миг
                    в крови и жемчугах
тупой башмак скуластого Батыя!..
И вижу я коней без седоков
с их суматошным
                          криком бестолковым,
Мельканье тел, мечей и кулаков,
и бег татар
               на поле Куликовом…
Россия, Русь —
                      куда я ни взгляну!
За все твои страдания и битвы —
люблю твою,
                    Россия,
                                старину,
твои огни, погосты и молитвы,
твои иконы,
                 бунты бедноты,
и твой степной,
                       бунтарский
                                       свист разбоя,
люблю твои священные цветы,
люблю навек,
                      до вечного покоя…
Но кто там
               снова
                         звезды заслонил?
Кто умертвил твои цветы и тропы?
Где толпами
                  протопают
                                 они,
там топят жизнь
                        кровавые потопы…
Они несут на флагах
                              чёрный крест!
Они крестами небо закрестили,
и не леса мне видятся окрест,
а лес крестов
                    в окрестностях России…
Кресты, кресты…
Я больше не могу!
Я резко отниму от глаз ладони
и успокоюсь: глухо на лугу,
траву жуют
                 стреноженные кони.
Заржут они,
                 и где-то у осин
подхватит эхо
                     медленное ржанье.
И надо мной —
                      бессмертных звёзд Руси,
безмолвных звёзд
                         сапфирное дрожанье…