Владимир Высоцкий - Нерв (Стихи)

Догонит ли в воздухе, или шалишь,
Летучая кошка летучую мышь ?
Собака летучая - кошку летучую ?...

Входи, я тебе посвищу серенаду,
Кто тебе серенаду еще посвистит?
Сутки кряду могу до упаду,
Если муза меня посетит.
Я пока еще только шутю и шалю.
Я пока на себя не похож,
Я обиду стерплю,
Но когда я вспылю,
Я дворец подпалю,
Подпилю,
Развалю,
Если ты на балкон не придешь...

... что остается от сказки потом, после того, как ее рассказали?...

Много тыщ имеет кто
Тратьте тыщи те.
Даже то, не знаю что,
Здесь отыщите...

Если кровь у кого горяча,
Саблей бей, пикой лихо коли.
Царь дарует вам шубу с плеча
Из естественной выхухоли...

Если друг оказался вдруг
И не друг и не враг, а так.
Если сразу не разберешь,
Плох он или хорош.
Парня в горы тяни - рискни.
Не бросай одного его.
Пусть он в связке одной с тобой.
Там поймешь, кто такой...

...но кажется мне, не уйдем мы с гитарой
На заслуженный, но нежеланный покой...

Я весь в свету, доступен всем глазам.
Я приступил к привычной процедуре:
Я к микрофону встал, как к образам,
Нет-нет, сегодня - точно к амбразуре.
И микрофону я не по нутру
Да, голос мой любому опостылеет.
Уверен, если где-то я совру,
Он ложь мою безжалостно усилит.

Бьют лучи от лампы мне под ребра,
Светят фонари в лицо недобро,
И слепят с боков прожектора,
И жара, жара.

Он, бестия, потоньше острия.
Слух безотказен, слышит фальшь до йоты.
Ему плевать, что не в ударе я,
Но пусть, я честно выпеваю ноты.
Сегодня я особенно хриплю,
Но изменить тональность не рискую.
Ведь если я душою покривлю,
Он ни за что не выправит кривую.

На шее гибкой этот микрофон
Своей змеиной головою вертит.
Лишь только замолчу, ужалит он.
Я должен петь до одури, до смерти.
Не шевелись, не двигайся, не смей.
Я видел жало: ты змея, я знаю.
А я сегодня - заклинатель змей,
Я не пою, а кобру заклинаю.

Прожорлив он, и с жадностью птенца
Он изо рта выхватывает звуки.
Он в лоб мне влепит девять грамм свинца.
Рук не поднять - гитара вяжет руки.
Опять не будет этому конца.
Что есть мой микрофон? Кто мне ответит?
Теперь он - как лампада у лица,
Но я не свят, и микрофон не светит.

Мелодии мои попроще гамм,
Но лишь сбиваюсь с искреннего тона,
Мне сразу больно хлещет по щекам
Недвижимая тень от микрофона.
Я освещен, доступен всем глазам.
Чего мне ждать: затишья или бури?
Я к микрофону встал, как к образам.
Нет-нет, сегодня точно - к амбразуре.

Ожидание длилось, а проводы были недолги.
Пожелали друзья: "В добрый путь, чтобы все без помех".
И четыре страны предо мной расстелили дороги,
И четыре границы шлагбаумы подняли вверх.

Тени голых берез добровольно легли под колеса,
Залоснилось шоссе и штыком заострилось вдали.
Вечный смертник - комар разбивался у самого носа,
Превращая стекло лобовое в картину Дали.

И сумбурные мысли, лениво стучавшие в темя,
Всколыхнули во мне ну попробуй-ка останови.
И в машину ко мне постучало военное время.
Я впустил это время, замешанное на крови.

И сейчас же в кабину глаза из бинтов заглянули
И спросили: "Куда ты? на запад? вертайся назад..."
Я ответить не мог: по обшивке царапнули пули.
Я услышал: "Ложись! берегись! проскочили! бомбят!"

И исчезло шоссе - мой единственный верный фарватер.
Только елей стволы без обрубленных минами крон.
Бестелесный поток обтекал не спеша радиатор.
Я за сутки пути не продвинулся ни на микрон.

Я уснул за рулем. Я давно разомлел до зевоты.
Ущипнуть себя за ухо или глаза протереть?
Вдруг в машине моей я увидел сержанта пехоты.
"Ишь, трофейная пакость, - сказал он, удобно сидеть".

Мы поели с сержантом домашних котлет и редиски.
Он опять удивился: "Откуда такое в войну?
Я, браток, - говорит, - восемь дней как позавтракал в Минске.
Ну, спасибо, езжай! будет время, опять загляну..."

Он ушел на восток со своим поредевшим отрядом.
Снова мирное время в кабину вошло сквозь броню.
Это время глядело единственной женщиной рядом.
И она мне сказала: "Устал? Отдохни - я сменю".

Все в порядке, на месте. Мы едем к границе.
Нас двое. Тридцать лет отделяет от только что виденных встреч.
Вот забегали щетки, отмыли стекло лобовое.
Мы увидели знаки, что призваны предостеречь.

Кроме редких ухабов ничто на войну не похоже.
Только лес молодой, да сквозь снова налипшую грязь
Два огромных штыка полоснули морозом по коже,
Остриями - по мирному кверху, а не накренясь.

Здесь, на трассе прямой, мне, не знавшему пуль, показалось,
Что и я где-то здесь довоёвывал невдалеке.
Потому для меня и шоссе, словно штык, заострялось,
И лохмотия свастик болтались на этом штыке.

Я помню райвоенкомат. "В десант не годен.
Так-то, брат. Таким как ты, там невпротык..." и дальше - смех.
"Мол, из тебя какой солдат, тебя - так сразу в медсанбат..."
А из меня такой солдат, как изо всех.

А на войне, как на войне.
А мне и вовсе, мне - вдвойне.
Присохла к телу гимнастерка на спине.
Я отставал, сбоил в строю.
Но как-то раз в одном бою,
Не знаю чем, я приглянулся старшине.

Шумит окопная братва: "Студент, а сколько дважды два?
Эй, холостой! А правда графом был Толстой?
И кто евоная жена?..." Но тут встревал мой старшина:
"Иди поспи, ты ж не святой, а утром - бой".

И только раз, когда я встал
Во весь свой рост, он мне сказал:
"Ложись!..." - и дальше пару слов без падежей.
"К чему те дырка в голове?!" И вдруг спросил: "А что, в Москве
Неужто вправду есть дома в пять этажей?..."

Над нами шквал. Он застонал,
И в нем осколок остывал,
И на вопрос его ответить я не смог.
Он в землю лег за пять шагов,
За пять ночей, и за пять снов,
Лицом на запад и ногами на восток.

Посвящается Евпаторийскому десанту
За нашей спиною остались паденья, закаты,
Ну хоть бы ничтожный, ну хоть бы невидимый взлет!
Мне хочется верить, что черные наши бушлаты
Дадут нам возможность сегодня увидеть восход.

Сегодня на людях сказали: "Умрите геройски!"
Попробуем, ладно, увидим, какой оборот.
Я только подумал, чужие куря папироски:
Тут кто как сумеет, мне важно увидеть восход.

Особая рота - особый почет для сапера.
Не прыгайте с финкой на спину мою из ветвей.
Напрасно стараться, я и с перерезанным горлом
Сегодня увижу восход до развязки своей.

Прошлись по тылам мы, держась, чтоб не резать их сонных,
И тут я заметил, когда прокусили проход:
Еще несмышленый, зеленый, но чуткий подсолнух
Уже повернулся верхушкой своей на восход.

За нашей спиною в шесть тридцать остались, я знаю,
Не только паденья, закаты, но взлет и восход.
Два провода голых, зубами скрипя, зачищаю.
Восхода не видел, но понял: Вот-вот и взойдет.

Уходит обратно на нас поредевшая рота.
Что было - не важно, а важен лишь взорванный форт.
Мне хочется верить, что черная наша работа
Вам дарит возможность беспошлинно видеть восход.

Вцепились они в высоту, как в свое.
Огонь минометный, шквальный
Но снова мы лезем, хрипя, на нее
За вспышкой ракеты сигнальной.

Ползли к высоте в огневой полосе,
Бежали и снова ложились,
Как будто на этой высотке все-все
Дороги и судьбы скрепились.

И крики "Ура!" застывали во рту,
Когда мы пули глотали.
Шесть раз занимали мы ту высоту,
Шесть раз мы ее оставляли.

И снова в атаку не хочется всем,
Земля - как горелая каша.
В седьмой - мы возьмем ее насовсем.
Свое возьмем, кровное, наше.

А может, ее стороной обойти.
Да что мы к ней так прицепились?!
Но, видно, уж точно все судьбы-пути
На этой высотке скрестились.

Все наши деревни, леса, города
В одну высоту эту слились.
В одну высоту, на которой тогда
Все судьбы с путями скрестились.

Мерцал закат, как блеск клинка,
Свою добычу смерть искала.
Бой будет завтра, а пока
Взвод зарывался в облака
И уходил по перевалам.

Отставить разговоры.
Вперёд и вверх, а там -
Ведь это наши горы,
Они помогут нам.
Они помогут нам!

А до войны вот этот склон
Немецкий парень брал с тобой.
Он падал вниз, но был спасен,
А вот сейчас, быть может, он
Свой автомат готовит к бою.

Отставить разговоры. Вперёд и вверх, а там - 
Ведь это наши горы,
Они помогут нам.
Они помогут нам!

Ты снова здесь, ты собран весь.
Ты ждешь заветного сигнала.
А парень тот - он тоже здесь,
Среди стрелков из "Эдельвейс".
Их надо сбросить с перевала.

Отставить разговоры.
Вперёд и вверх, а там-  
Ведь это наши горы,
Они помогут нам.
Они помогут нам!

В тиши перевала, где скалы ветрам не помеха, помеха,
На кручах таких, на какие никто не проник, никто не проник,
Жило-поживало весёлое горное, горное эхо.
Оно отзывалось на крик, человеческий крик.

Когда одиночество комом подкатит под горло, под горло,
И сдавленный стон еле слышно в обрыв упадет, в обрыв упадет,
Крик этот о помощи эхо подхватит, подхватит проворно,
Усилит и бережно - в руки своих - донесет.

Должно быть, не люди, напившись дурмана и зелья, и зелья,
Чтоб не был услышан никем громкий топот и храп, топот и храп,
Пришли умертвить, обеззвучить живое, живое ущелье,
И эхо связали, и в рот ему всунули кляп.

Всю ночь продолжалась кровавая злая потеха, потеха,
И эхо топтали, но звука никто не слыхал, никто не слыхал...
К утру расстреляли притихшее горное, горное эхо,
И брызнули слезы, как камни, из раненых скал...
И брызнули слезы, как камни, из раненых скал...

Я стою, спиною к строю.
Только добровольцы - шаг вперед.
Нужно провести разведку боем.
Для чего? Кто ж сразу разберет.

Кто со мною? С кем идти?
Так, - Борисов, так, - Леонов,
И еще этот тип
Из второго батальона!

Мы ползем, к ромашкам припадая.
Ну-ка, старшина, не отставай!
Ведь на фронте два передних края:
Наш, а вот он, их передний край.

Кто ж со мною? С кем идти?
Так, - Борисов, так, - Леонов,
И еще этот тип
Из второго батальона!

Проволоку грызли без опаски.
Ночь, темно, и не видать ни зги.
В двадцати шагах чужие каски
С той же целью - защитить мозги.

Кто со мною? С кем идти?
Здесь, Борисов, здесь, Леонов,
Ох еще этот тип
Из второго батальона!

Скоро будет Надя с шоколадом.
В шесть они подавят нас огнем.
Хорошо, нам этого и надо.
С богом, потихонечку начнем.

С кем обратно ползти?
Так, - Борисов, где Леонов?!
Эй, ты жив?! Эй, ты, тип
Из второго батальона.

Наш НП, наверное, в восторге,
Но фуражки сняли из-за нас.
Правильно. Считай, что двое в морге,
Двое остаются про запас.

Кто со мною? С кем идти?
Где Борисов, где Леонов?
Рядом лишь этот тип
Из второго батальона...

Пулю для себя не оставляю.
ДЗОТ накрыт, и рассекречен ДОТ.
Этот тип, которого не знаю,
Очень хорошо себя ведет.

С кем в другой раз идти?
Где Борисов, где Леонов?
Правда, жив этот тип
Из второго батальона.

Я стою спокойно перед строем.
В этот раз стою к нему лицом.
Кажется, чего-то удостоен,
Награжден и назван молодцом.

С кем в другой раз идти?
Где Борисов, где Леонов,
И парнишка затих
Из второго батальона.

Почему все не так? Вроде все как всегда:
То же небо, опять голубое,
Тот же лес, тот же воздух и та же вода,
Только он не вернулся из боя.

Мне теперь не понять, кто же прав был из нас
В наших спорах без сна и покоя.
Мне не стало хватать его только сейчас,
Когда он не вернулся из боя.

Он молчал невпопад и не в такт подпевал,
Он всегда говорил про другое,
Он мне спать не давал, он с восходом вставал,
А вчера не вернулся из боя.

То, что пусто теперь, не про то разговор:
Вдруг заметил я - нас было двое...
Для меня словно ветром задуло костер,
Когда он не вернулся из боя.

Нынче вырвалась, будто из плена, весна,
По ошибке окликнул его я:
"Друг, оставь покурить", - а в ответ - тишина...
Он вчера не вернулся из боя.

Наши мертвые нас не оставят в беде,
Наши павшие - как часовые...
Отражается небо в лесу, как в воде,
И деревья стоят голубые.

Нам и места в землянке хватало вполне,
Нам и время текло для обоих...
Все теперь одному, только кажется мне,
Это я не вернулся из боя.

Мне этот бой не забыть нипочем.
Смертью пропитан воздух,
А с небосклона бесшумным дождем
Падали звезды.

Вон снова упала, и я загадал:
Выйти живым из боя...
Так свою жизнь я поспешно связал
С глупой звездою.

Я уж решил: миновала беда
И удалось отвертеться...
Но с неба свалилась шальная звезда
Прямо под сердце.

Нам говорили: "Нужна высота!"
И "Не жалеть патроны!..."
Вон покатилась вторая звезда
Вам на погоны.

Звезд этих в небе, как рыбы в прудах,
Хватит на всех с лихвою.
Если б не насмерть - ходил бы тогда
Тоже героем.

Я бы звезду эту сыну отдал,
Просто на память...
В небе висит, пропадает звезда
Некуда падать.

Жил я с матерью и батей
На Арбате, век бы так,
А теперь я в медсанбате
На кровати, весь в бинтах.
Что нам слава, что нам Клава -
Медсестра и белый свет.
Помер мой сосед, что справа,
Тот, что слева - еще нет.

И однажды, как в угаре,
Тот сосед, что слева, мне
Вдруг сказал:"Послушай, парень,
У тебя ноги-то нет".
Как же так, неправда, братцы,
Он, наверно, пошутил.
"Мы отрежем только пальцы"
Так мне доктор говорил.

Но сосед, который слева,
Все смеялся, все шутил.
Даже если ночью бредил,
Все про ногу говорил.
Издевался: "Мол, не встанешь,
Не увидишь, мол, жены,
Поглядел бы ты, товарищ,
На себя со стороны..."

Кабы не был я калека
И слезал с кровати вниз,
Я б тому, который слева,
Просто глотку перегрыз.
Умолял сестричку Клаву
Показать, какой я стал...
Был бы жив сосед, что справа,
Он бы правду мне сказал.

Как призывный набат прозвучали в ночи тяжело шаги,
Значит, скоро и нам уходить и прощаться без слов.
По нехоженым тропам протопали лошади, лошади,
Неизвестно к какому концу унося седоков.

Наше время иное, лихое, но счастье, как встарь ищи!
И в погоню летим мы за ним, убегающим, вслед.
Только вот в этой скачке теряем мы лучших товарищей,
На скаку не заметив, что рядом товарищей нет.

И еще будем долго огни принимать за пожары мы,
Будет долго казаться зловещим нам скрип сапогов.
Про войну будут детские игры с названьями старыми,
И людей будем долго делить на своих и врагов.

А когда отгрохочет, когда отгорит и отплачется,
И когда наши кони устанут под нами скакать,
И когда наши девушки сменят шинели на платьица,
Не забыть бы тогда, не простить бы и не потерять...

Небо этого дня ясное,
Но теперь в нем броня лязгает.
А по нашей земле гул стоит,
И деревья в смоле грустные.
Разбрелись все от бед в стороны.
Певчих птиц больше нет вороны!

Колос в цвет янтаря... успеем ли?
Нет. Выходит, мы зря сеяли.
Что ж там цветом в янтарь светится?
Это в поле пожар мечется.
Дым и пепел встают как кресты.
Гнезд по крышам не вьют аисты.

И деревья в пыли к осени.
Те, кто петь не могли - бросили.
И любовь не для нас верно ведь?...
Что нужнее сейчас? ненависть!
Дым и пепел встают как кресты.
Гнезд по крышам не вьют аисты.

И земля, и вода стонами.
Правда, лес, как всегда, с кронами.
Только больше чудес аукает
Довоенными лес звуками.
Побрели все от бед на восток,
Певчих птиц больше нет, аистов.

Воздух звуки хранит разные,
Но теперь в нем гремит, лязгает.
Даже цокот копыт - топотом.
Если кто закричит - шепотом.

Побрели все от бед на восток,
И над крышами нет аистов.

Их восемь, нас - двое. Расклад перед боем
Не наш, но мы будем играть.
Сережа, держись. Нам не светит с тобою,
Но козыри не равнять!
Я этот небесный квартет не покину,
Мне цифры сейчас не важны.
Сегодня мой друг защищает мне спину,
А значит - и шансы равны.

Мне в хвост вышел "Мессер", но вот задымил он,
Надсадно завыли винты.
Им даже не надо крестов на могилы,
Сойдут и на крыльях кресты.
Я - "первый", я - "первый", они под тобою,
Я вышел им наперерез.
Сбей пламя, уйди в облака, я прикрою!...
В бою не бывает чудес.

Сергей, ты горишь, уповай, человече,
Теперь на надежность лишь строп.
Нет, поздно, и мне вышел "Мессер" навстречу.
Прощай, я приму его в лоб!...
Я знаю, другие сведут с ними счеты...
По-над облаками скользя,
Летят наши души, как два самолета,
Ведь им друг без друга нельзя.

Архангел нам скажет: "В раю будет туго".
Но только воротами - щелк,
Мы бога попросим: "Впишите нас с другом
В какой-нибудь ангельский полк".
И я попрошу бога - духа и сына,
Чтоб выполнил волю мою:
"Пусть вечно мой друг защищает мне спину,
Как в этом последнем бою".

Мы крылья и стрелы попросим у бога,
Ведь нужен им ангел-ас.
А если у них истребителей много,
Пусть пишут в хранители нас.
Хранить - это дело почетное тоже,
Удачу нести на крыле
Таким, как при жизни мы были с Сережей
И в воздухе, и на земле.

Я - "Як", Истребитель, Мотор мой звенит.
Небо - моя обитель.
Но тот, который во мне сидит,
Считает, что он - истребитель.

В прошлом бою мною "Юнкерс" сбит,
Я сделал с ним, что хотел.
Но тот, который во мне сидит,
Изрядно мне надоел.

Я в прошлом бою навылет прошит,
Меня механик заштопал,
Но тот, который во мне сидит,
Опять заставляет: в штопор.

Из бомбардировщика бомба несет
Смерть аэродрому,
А кажется, стабилизатор поет:
"Ми-и-и-р вашему дому!"

Вот сзади заходит ко мне "Мессершмидт".
Уйду - я устал от ран.
Но тот, который во мне сидит,
Я вижу, решил на таран!

Что делает он, ведь сейчас будет взрыв!...
Но мне не гореть на песке,
Запреты и скорости все перекрыв,
Я выхожу на пике.

Я - главный. А сзади, ну чтоб я сгорел!
Где же он, мой ведомый?!
Вот от задымился, кивнул и запел:
"Ми-и-и-р вашему дому!"

И тот, который в моем черепке,
Остался один - и влип.
Меня в заблуждение он ввел и в пике
Прямо из мертвой петли.

Он рвет на себя - и нагрузки вдвойне.
Эх, тоже мне летчик - АС!..
Но снова приходится слушаться мне,
Но это в последний раз.

Я больше не буду покорным, клянусь,
Уж лучше лежать в земле.
Ну что ж он, не слышит, как бесится пульс,
Бензин - моя кровь - на нуле.

Терпенью машины бывает предел,
И время его истекло.
Но тот, который во мне сидел,
Вдруг ткнулся лицом в стекло.

Убит он, я счастлив, лечу налегке,
Последние силы жгу.
Но что это?! я в глубоком пике
И выйти никак не могу!

Досадно, что сам я немного успел,
Но пусть повезет другому.
Выходит, и я напоследок спел:
"Ми-и-и-р вашему дому!"

Я полмира почти через злые бои
Прошагал и прополз с батальоном,
И обратно меня за заслуги мои
С санитарным везли эшелоном.

Привезли - вот родимый порог -
На полуторке к самому дому.
Я стоял и немел, а над крышей дымок
Поднимался не так - по-другому.

Окна словно боялись в глаза мне взглянуть.
И хозяйка не рада солдату.
Не припала в слезах на могучую грудь,
А руками всплеснула - и в хату.

И залаяли псы на цепях.
Я шагнул в полутемные сени,
За чужое за что-то запнулся в сенях,
Дверь рванул - подкосились колени.

Там сидел за столом на месте моем
Неприветливый новый хозяин.
И фуфайка на нем, и хозяйка при нем,
Потому я и псами облаян.

Это значит, пока под огнем
Я спешил, ни минуты не весел,
Он все вещи в дому переставил моем
И по-своему все перевесил.

Мы ходили под богом - под богом войны,
Артиллерия нас накрывала.
Но смертельная рана зашла со спины
И изменою в сердце застряла.

Я себя в пояснице согнул,
Силу воли позвал на подмогу:
"Извините, товарищ, что завернул
По ошибке к чужому порогу.

Дескать, мир, да любовь вам, да хлеба на стол,
Чтоб согласье по дому ходило".
Ну а он даже ухом в ответ не повел:
Вроде так и положено было.

Зашатался некрашеный пол.
Я не хлопнул дверями, как когда-то.
Только окна раскрылись, когда я ушел,
И взглянули мне вслед виновато...

Кто сказал: "Все сгорело дотла,
Больше в землю не бросите семя?"
Кто сказал, что земля умерла?
Нет, она затаилась на время.

Материнства не взять у земли,
Не отнять, как не вычерпать моря.
Кто поверил, что землю сожгли?
Нет, она почернела от горя.

Как разрезы, траншеи легли,
И воронки, как раны, зияют.
Обнаженные нервы земли
Неземные страдания знают.

Она вынесет все, переждет,
Не записывай землю в калеки.
Кто сказал, что земля не поет,
Что она замолчала навеки?!

Нет, звенит она, стоны глуша,
Изо всех своих ран, из отдушин,
Ведь земля - это наша душа,
Сапогами не вытоптать душу.

Кто сказал, что земля умерла?
Нет, она затаилась на время...

Сегодня не слышно биенья сердец.
Оно для аллей и беседок.
Я падаю, грудью хватая свинец,
Подумать успев напоследок:

"На этот раз мне не вернуться,
Я ухожу - придет другой.
Мы не успели, не успели, не успели оглянуться,
А сыновья, а сыновья уходят в бой".

Вот кто-то решив: "После нас - хоть потоп",
Как в пропасть шагнул из окопа.
А я для того свой покинул окоп,
Чтоб не было вовсе потопа.

Сейчас глаза мои сомкнутся,
Я крепко обнимусь с землей.
Мы не успели, не успели, не успели оглянуться,
А сыновья, а сыновья уходят в бой.

Кто сменит меня, кто в атаку пойдет,
Кто выйдет к заветному мосту?
И мне захотелось: "Пусть будет вон тот,
Одетый во все не по росту".

Я успеваю улыбнуться,
Я вижу, кто идет за мной.
Мы не успели, не успели, не успели оглянуться,
А сыновья, а сыновья уходят в бой.

Разрывы глушили биенье сердец,
Мое же - мне громко стучало,
Что все же конец мой - еще не конец,
Конец - это чье-то начало.

Сейчас глаза мои сомкнутся,
Я крепко обнимусь с землей.
Мы не успели, не успели, не успели оглянуться,
А сыновья, а сыновья уходят в бой.

От границы мы землю вертели назад
(Было дело сначала),
Но обратно ее закрутил наш комбат,
Оттолкнувшись ногой от Урала.

Наконец-то нам дали приказ наступать,
Отбирать наши пяди и крохи,
Но мы помним, как солнце отправилось вспять
И едва не зашло на востоке.

Мы не меряем землю шагами,
Понапрасну цветы теребя,
Мы вращаем ее сапогами
От себя, от себя.

И от ветра с востока пригнулись стога,
Жмется к скалам отара.
Ось земную мы сдвинули без рычага,
Изменив направленье удара.

Не пугайтесь, когда не на месте закат.
Сутки день - это сказки для старших,
Просто землю вращают, куда захотят,
Наши сменные роты на марше.

Мы ползем, бугорки обнимая,
Кочки тискаем зло, не любя,
И коленями землю толкаем
От себя, от себя.

Здесь никто не найдет, даже если б хотел,
Руки кверху поднявших.
Всем живым ощутимая польза от тел:
Как прикрытье используем павших.

Этот глупый свинец всех не сразу найдет,
Где настигнет, - в упор или с тыла?
Кто-то там впереди навалился на ДОТ,
 И земля на мгновенье застыла.

Я ступни свои сзади оставил,
Мимоходом по мертвым скорбя.
Шар земной я вращаю локтями
На себя, на себя.

Кто-то встал в полный рост и, отвесив поклон,
Принял пулю на вдохе,
Но на запад, на запад ползет батальон,
Чтобы Солнце взошло на востоке.

Животом по грязи... Дышим смрадом болот...
Но глаза закрываем на запах.
Нынче по небу солнце нормально идет,
Потому что мы рвемся на запад.

Руки, ноги на месте ли, нет ли,
Как на свадьбе, росу пригубя,
Землю тянем зубами за стебли
На себя, на себя!

Какой был бал! Накал движенья, звука, нервов,
Сердца стучали на три счета вместо двух.
К тому же дамы приглашали кавалеров
На белый вальс, традиционный, и захватывало дух.

Ты сам, хотя танцуешь с горем пополам,
Давно решился пригласить ее одну...
Но вечно надо отлучаться по делам,
Спешить на помощь, собираться на войну.

И вот все ближе, все реальней становясь,
Она, к которой подойти намеревался,
Идет сама, чтоб пригласить тебя на вальс,
И кровь в висках твоих стучится в ритме вальса.

Ты внешне спокоен
Средь шумного бала,
Но тень за тобою
Тебя выдавала -
Металась, ломалась, дрожала она
В зыбком свете свечей.
И, бережно держа
И бешено кружа,
Ты мог бы провести ее по лезвию ножа.
Не стой же ты руки сложа,
Сам не свой и ничей.

Был белый вальс, конец сомненьям маловеров
И завершенье юных снов, забав, утех.
Сегодня дамы приглашают кавалеров
Не потому, что мало храбрости у тех.

Возведены на время бала в званья дам,
И кружит головы нам вальс, как в старину.
Но вечно надо отлучаться по делам,
Спешить на помощь, собираться на войну.

Белее снега белый вальс, кружись, кружись,
Чтоб снегопад подольше не прервался.
Она пришла, чтоб пригласить тебя на жизнь,
И ты был бел, белее стен, белее вальса.

Где б ни был бал - в лицее, в доме офицеров,
В дворцовой зале, в школе - как тебе везло!
В России дамы приглашают кавалеров
Во все века на белый вальс, и было все белым-бело.

Потупя взоры, не смотря по сторонам,
Через отчаянье, молчанье, тишину
Спешили женщины прийти на помощь нам.
Их бальный зал - величиной во всю страну.

Куда б ни бросило тебя, где б ни исчез,
Припомни вальс, как был ты бел - и улыбнешься.
Век будут ждать тебя - и с моря и с небес
И пригласят на белый вальс, когда вернёшься.

Ты внешне спокоен
Средь шумного бала,
Но тень за тобою
Тебя выдавала -
Металась, ломалась, дрожала она
В зыбком свете свечей.
И, бережно держа
И бешено кружа,
Ты мог бы провести ее по лезвию ножа.
Не стой же ты руки сложа,
Сам не свой и ничей.

На братских могилах не ставят крестов,
И вдовы на них не рыдают.
К ним кто-то приносит букеты цветов
И вечный огонь зажигает.

Здесь раньше вставала земля на дыбы,
А нынче гранитные плиты.
Здесь нет ни одной персональной судьбы
Все судьбы в единую слиты.

А в вечном огне видишь вспыхнувший танк,
Горящие русские хаты,
Горящий Смоленск и горящий Рейхстаг,
Горящее сердце солдата.

У братских могил нет заплаканных вдов
Сюда ходят люди покрепче.
На братских могилах не ставят крестов,
Но разве от этого легче?..

Так случилось - мужчины ушли,
Побросали посевы до срока.
Вот их больше не видно из окон,
Растворились в дорожной пыли.
Вытекают из колоса зерна
Это слезы несжатых полей.
И холодные ветры проворно
Потекли из щелей.

Мы вас ждем, торопите коней.
В добрый час, в добрый час, в добрый час!
Пусть попутные ветры не бьют, а ласкают вам спины.
А потом возвращайтесь скорей,
Ивы плачут по вас,
У без ваших улыбок бледнеют и сохнут рябины.

Мы в высоких живем теремах.
Входа нет никому в эти зданья:
Одиночество и ожиданье
Вместо вас поселились в домах.
Потеряла и свежесть и прелесть
Белизна ненадетых рубах.
Даже старые песни приелись и навязли в зубах.

Все единою болью болит,
И звучит с каждым днем непрестанней
Вековечный надрыв причитаний
Отголоском старинных молитв.
Мы вас встретим и пеших, и конных,
Утомленных, нецелых - любых.
Только б не пустота похоронных, не предчувствия их.

Мы вас ждем, торопите коней.
В добрый час, в добрый час, в добрый час!
Пусть попутные ветры не бьют, а ласкают вам спины.
А потом возвращайтесь скорей,
Ивы плачут по вас,
У без ваших улыбок бледнеют и сохнут рябины.

Сбивают из досок столы во дворе,
Пока не накрыли - стучат в домино.
Дни в мае длиннее ночей в декабре,
Но тянется время - и все решено.

Вот уже довоенные лампы горят вполнакала
И из окон на пленных глазела Москва свысока...
А где-то солдат еще в сердце осколком толкало,
А где-то разведчикам надо добыть "языка".
Вот уже обновляют знамена. И ставят в колонны.
И булыжник на площади чист, как паркет на полу.
А все же на запад идут и идут эшелоны,
И над похоронкой заходятся бабы в тылу.

Не выпито всласть родниковой воды,
Не куплено впрок обручальных колец.
Все смыло потоком народной беды,
Которой приходит конец наконец.

Вот со стекол содрали кресты из полосок бумаги.
Вот и шторы - долой! Затемненье уже ни к чему.
А где-нибудь спирт раздают перед боем из фляги,
Он все выгоняет - и холод, и страх, и чуму.
Вот от копоти свечек уже очищают иконы.
И душа и уста - и молитву творят, и стихи.
Но с красным крестом все идут и идут эшелоны,
Хотя и потери по сводкам не так велики.

Уже зацветают повсюду сады.
И землю прогрело, и воду во рвах.
И скоро награда за ратны труды -
Подушка из свежей травы в головах.

Уже не маячат над городом аэростаты.
Замолкли сирены, готовясь победу трубить.
А ротные все-таки выйти успеют в комбаты,
Которых пока еще запросто могут убить.
Вот уже зазвучали трофейные аккордеоны,
Вот и клятвы слышны жить в согласье, любви, без долгов.
А все же на запад идут и идут эшелоны,
А нам показалось, совсем не осталось врагов.