Алексей Лозина-Лозинский - Противоречия: Собрание стихотворений

Это странный муравейник –
Хаос улиц и домов,
Это вереск и репейник –
Эти заросли лесов.

Муравьи там суетятся,
Тащут разный нужный хлам;
Сообща и управляться,
И работать нужно там.

Строят толпами густыми
Муравейники свои
И дорожки между ними…
Муравьи как муравьи.

Все, растя родную кучу,
Хвалят честность, долг и труд…
Туча родится и тучу
Быстро в ямы волокут.

Рок начертан, приготовлен,
Каждый отдан ремеслу,
Дрессирован, присноровлен,
Каждый втайне склонен к злу.

В каждом в миг, в одно мгновенье
Видишь, в чем он заключен,
Видишь круг его мышленья,
Знаешь всё, что скажет он…

Идеалы и устои,
Закоптелые слова…
Есть присяжные герои,
Мудрецы есть… Ха-ха-ха!

Жизнь по правилам готовым,
Власть привычки, будней нить…
Стать никто не в силах новым,
Круг свой замкнутый разбить.

Муравьи-рабы мечтают,
Копошатся, как рабы,
И от века угнетают
Их несчастия судьбы.

Муравьи-жрецы пророчат,
Говорят, вершают суд,
Господа оружье точат,
Плети тщательно плетут.

Вечны эти три породы:
Вождь, шаман и раб-Дикарь,
Рыцарь, поп, рабы-народы…
И теперь, что было встарь.

Годы, годы, дни и ночи…
Всё по-старому стоит:
Так же трудится рабочий,
Так же собственник следит.

В схемах роется келейник
С сединою в бороде…
Муравейник, муравейник,
Муравейник на звезде…

Нет, я не раб, хоть связан вами;
Я не прощаю вам обид.
Пусть сила скована цепями,
Мне мысль ее освободит.

Я берегу обиды жадно
В подвалах сердца моего,
Считаю молча и злорадно
Проценты с золота всего.

И, выходя из жизни круга
На смерти страшную межу,
Сведу я брата или друга
В подвалы сердца и скажу:

Ты видишь? Вот мое богатство.
Ты мой наследник, мой двойник.
Возьми же всё во имя братства,
Взыщи за всё, как ростовщик.

Истина – странница, странница бедная…
Бродит она по сердцам,
Робкая, нежная, светлая, бледная,
Чуткая к вашим слезам.

В сердце стучится: «Вы звали страданием
Должное каждого дня,
Что же вам стоит хоть раз со вниманием
Выслушать, люди, меня?

Люди, вы слушали песни шарманщика,
Книгам даете года,
Вы за цветистые речи обманщика
Деньги дадите всегда,

Я же, я – рядом, я жду с замиранием,
Жду я пред сердцем у вас…
Что же вам стоит меня со вниманием
Выслушать, люди, хоть раз?

Жизнь коротка, а пути вы не знаете,
Слушайте ж сердце свое»…
Ах, в вашем сердце собак вы спускаете,
Ваших собак на нее!

Взяли на улице злобно булыжники,
Чтобы ее забросать,
Учат вас хитрые, лживые книжники,
Как ей в лицо попадать…

Весь день один, угрюмо-равнодушный,
Я в зимнем сумраке, не двигаясь, лежал.
Без дум, без сил, тяжелый и бездушный,
Я всеми нервами, всем существом молчал.
В моей душе погасли жизни звуки,
И тяжесть пустоты царит в моем мозгу…
Я всё лежу, без страха и без муки,
И будто бы ищу сбежавшую тоску.
Ее огонь меня бы жег и мучил,
Я плакал, плакал бы и я бы проклинал…
Но бури нет, хотя нависли тучи…
И безучастно я не думал и лежал.
Так пагода стоит, толпою позабыта;
Угрюмо оперлась о спящий ряд колонн,
И пылью алтари священные покрыты,
И паутины сеть висит со всех сторон…
И дряхло, и темно, и мертвенно-прохладно,
И звонко в высоте у сводов звуки мрут,
И идолы кругом, уродливы, громадны,
Стоят, глядят, молчат… Они чего-то ждут…

Мне царство грезилось великой тишины,
Последние века задумчивых людей.
Спокойны были все, и нежны, и умны,
Во имя вечных солнечных лучей.

Там жизнь труда – борьбы мечтательным годам
Не говорила нет с насмешливостью злой,
Обсерватория, библиотека, храм
Там береглись молитвенной толпой.

Среди тенистых рощ встречал седой мудрец
С спокойной радостью, как тихий, долгий сон,
Земного бытия торжественный конец,
Предвечного таинственный закон.

Все перестали лгать, никто не оскорблял
Короткого в веках мгновенья своего,
И каждый каждого глубоко уважал,
Как знавшее о Боге существо.

И их любовь была – испуг случайных встреч,
И благодарное, грустящее прости
За взгляд взволнованный, прерывистую речь,
За новый миг, украденный в пути.

Мне царство грезилось великой тишины,
Задумчивых племен средь храмов и полей…
О, неужели злость и глупость там нужны
И люди не поймут других людей?

Мир ваш. Он отдан простакам,
Которым чужд восторг и храм
И мысль которых мыслью сжата.
Но мы напоминаем вам:
Жизнь – свята.

О вы, подобные червям,
Вы преданы пустым делам,
Пустым и низменным усладам.
Но мы напоминаем вам:
Смерть – рядом.

Из сердца вырванным словам
Смеетесь вы… Вы чужды нам,
И все вы нападете разом.
Но мы напоминаем вам:
Мы – разум.

Среди воспетых персонажей
Средневековья, средь пажей,
Жидов, бродяг, принцесс и стражей,
И трубадуров, и царей,
Лишь шут, веселый и проворный,
Мне полюбился глубоко…
Любимец мой лишь шут придворный
За бубенцы, за горб его.
Пред разукрашенной палатой,
Средь пышных рыцарей двора,
Как понимает шут горбатый,
Где глупость, злость, где мишура…
Судьба дала ему прозренье
С большим, страдальческим горбом,
Он видит зло и преступленье,
Всё то, что скрыто под добром.
Я так люблю его остроты
На чванство знати на пиру,
Презренья сдержанного ноты
И слов запутанных игру,
Но шут молчащий, шут не едкий,
С больным, задумчивым лицом,
Шут, собирающий объедки
В пустынном зале под столом,
Вслед даме, гордой и богатой,
Глядящий где-то в уголке,
Ты ближе мне, бедняк горбатый,
Мудрец в дурацком колпаке.

Есть безмолвные, робко бредущие
Без желаний по жизненной мгле,
Неживые, но всё еще ждущие,
Неземные, но здесь, на земле.

Я их знаю по их неуверенным,
По измученным, лживым глазам,
И по лицам, то странно-растерянным,
То застывшим, то отданным снам,

И по голосу четкому, ровному,
По скучающей мысли над всем,
По покорности мертвой условному,
По глухому вопросу «зачем»…