Ян Райнис - Стихотворения Пьесы

Страхов полны и сомнений
И будничных смутных желаний,
Вы все начинаете с «ах!»,
И все кончаете — «но…».

Отдавшись сомнениям этим,
Свободы не обретете, —
Здесь возглас нужен один:
«И все же!» — и в этом залог.

Слабости серая плесень
Не осквернит моих песен,
Мужества чистый родник
В каждое слово проник.

— Всюду — кресты и могилы…
Где же ты черпаешь силы?..
— Братьев отважных семья —
Сила, опора моя!

Жить без лжи мир не может
Жаждет власти построже.
Что делать? — Вот мудреца ответ:
Ты властвуй и лги — покоришь белый свет.
А я говорю: ложь и рабство — рази!
Волю мира преобрази!

Ты жить устал? Устал от муки века?
Что ж, путь свободен, двери широки.
Но презри те, что указал Сенека,
Где примешь смерть от собственной руки.

Иди в другие, чужд привычки ложной,
Где жизнь свою отдать за братьев можно,
Где миги смерти — светлы и легки!

Сердце, полное тепла,
Меч, хранящий нас от зла,
Находиться вы должны
Где, — с которой стороны?..

Сердце, меч, скажите: где вы?..
— Там, где ваше дело, — слева!

Мать Земля потрясена виденьем,
Странный сон ей в забытьи приснился;
Задрожав от радости и жути,
Хочет сбросить цепи сна, очнуться;
Рот немой напрасно ловит слово.

Долго в недрах корневищ таилась
Юность жизни, вырвалась вдруг к свету,
Лик земли ветвями покрывая,
Излучая свет зеленый листьев,
Сладкий аромат надежд дарила,
Подымалась с утренней зарею,
Вешним чудом зацвела над миром.

Скоро еще ярче свет заблещет,
Утро станет жарким полднем солнца.
Почка розой золотистой станет:
Ликованье света беспредельно.

Все живое ощущеньем счастья
Обнимает аромат пьянящий.
Новое предсказанное солнце
Вышло, как цветок, из недр глубоких.
Скоро еще жарче запылает
Пламя дня лучами золотыми,
Пламенем златой цветок алеет.
Каплет пот багровый с лепесточков,
Листья корчатся, горят и гибнут,
Мирный свет и черный мрак приходит,
Ужас вскрикивает над планетой
В судорогах и в поту холодном.

Мать Земля от радости и жути
Задрожала в забытьи глубоком,
Хочет сбросить цепи сна, очнуться,
Рот немой напрасно ловит слово.

— Кто покой мой дерзко нарушает?
Ночью — сном кошмарным, днем — томленьем?
Небывало сладким чувством мая?
Разве вещий вестник появился?
Разве близок века звон весенний?
Что поется мне в извечных песнях,
Что предсказано в седых сказаньях?
Возрожденье и другое солнце?
— Что так сразу все кошмары взвились,
Словно ночь, к рассвету прилипая?

Задрожав от радости и жути
Мать Земля в раздумье погрузилась.
Разве, Мать Земля, ты не познала:
Цвет с плодом не встретятся на ветви,
Должен цвет опасть, чтоб плод налился,
Вещий сон твой весь еще не сбылся,
Сон, воспетый в допотопных песнях
Годы ждать пока еще ты можешь
Возрожденья и другого солнца, —
Для тебя наш год короче часа
А столетье наше дня короче.
Только нам ждать некогда, мы жаждем
Возрожденья и другого солнца.

Время — прочь в закат!
Солнце старое — в могилу!
Сколько ты в крови бродило!
По утрам пары кипят:
Новое, родись, светило!

Нет, я не верю древнему сказанью,
Что счастье к нам вовеки не придет.
Нет, нет, неправда!.. Близится восход.
Мы окна открываем в ожиданье…

И день — хоть кровью брызнет, может быть, —
Он все же — день… Нет, мы не смеем ныть!

При каждом новом громовом ударе
Мы убеждались: труд наш — нерушим.
То зданье, что построил пролетарии,
Не дрогнуло под шквалом грозовым.

Горят деревья. Вся земля разрыта.
Вкруг здания клубится сизый дым…
И жертвы, жертвы… Сколько здесь убито!..

Но зданье — как незыблемый гранит.
Его младое племя отстоит.

Горы и долы,
И грохот стремнины.
Рек раздолье,
Песок зыбучий, —
Все, все препоны
Враги воздвигли,
Чтоб нашу поступь
Остановить.

Через преграды
Идем вперед,
Так же как ветры,
Что над горами
Свободно мчатся.

И ты, колючка,
Сдержать нас дерзаешь?!
И, зацепившись
За край штанины,
Ты вспять нас тащишь!

Сталь боевая,
Вскрикнув, сломалась,
Гневаясь, мечет
Синие искры:

Жизнь моя — битва,
Смерть моя — пламя,
Вспышками молний
Душа моя
Полчища вражьи
Испепелит.

Мы — это сталь!

Наш дом на граните стоит,
И вечен гранит.
Отлит фундамент из стали, —
Твердо мы на ноги встали.

Кругом лежала ночь.
Дремали все недвижно, одиноко,
Объяты страхом; тягостный, глубокий
Сон охраняла ночь.

И если где звенел
Вдруг голос, он звучал так бесприютно…
Лишь тени белые вздыхали смутно:
«О ночь! Где ж твой предел?»

Вновь, как когда-то, ночь…
Кровавый дождь, и буря в бездне черной…
Но молотами бьют бойцы упорно
И не отпустят прочь.

«Нам новый голос прозвенел, —
Поет их молот, — день сиял, хоть краток
Не дрогнем мы, наш шаг не будет шаток.
Мы видим тьмы предел».

Берега омой, ты, Даугава,
Ты должна омыть их, реченька;
Вековечная волна твоя
Не очистила от пятен их;
Как бы в бурю ты ни пенилась,
Не заблещет пена белая:
В самый светлый полдень солнечный
Бьется в ней заката полымя.

Так омой скорей их, Даугава,
Смой следы жестокой памяти,
Пору рабства, время мерзости,
Муки, детям причиненные
На обоих берегах твоих.
Если мало твоих синих волн, —
Собери все слезы детские.

Берега скорей омой свои,
Пусть свободно волны плещутся
Вместе с думами свободными.