Уистан Хью Оден - Избранные стихотворения
Что горлопанят, требуя от книг
Простых сюжетов и идей простых,
Как будто музы склонны к идиотам.
(Хороший лирик — друг плохим остротам.)
Допустим, Беатриче каждый раз
Приходит, опоздав на целый час,
И в ожиданье, сам себя томя,
Ты волен этот час считать двумя.
Но ты пиши: «Я ждал, я тосковал,
И каждый миг без милой представал —
Так-так, смотри, чтоб не остыла прыть! —
Веками слез, способных затопить
Пещеру, где почил Эндимион».
Поэт нехитрой выдумкой рожден.
Но если от тебя Она уйдет,
В долги загонит или вдруг умрет,
То помни: у людей метафор нет
Для передачи настоящих бед.
Твоя тоска должна ласкать других.
«О сладость слез!» — гласит печальный стих.
Оставим мертвых. Средь живых курьез
Не раз бывал объектом страстных грез.
Любимая годна тебе в мамаши,
Косит глазами и ушами машет,
Вульгарна, неопрятна и груба.
Для нас — случайность, для тебя — судьба.
Так пой о том, как снизошла Она,
В ее ладонях — солнце и луна,
В ее кудрях красуются планеты —
Царица ночи, королева света.
Ее ладью семь лебедей влекли,
Чертили знаки в небе журавли,
И легкие стада морских коньков
За нею шли до самых берегов.
Она пришла благословить плоды,
Дать вечный мир и наградить труды.
А если песнопения прервет
В стране очередной переворот,
И утром, как случается порой,
Поэтов заподозрит Новый Строй,
Превозмоги паническую дрожь —
Стихами шкуру ты себе спасешь.
Везде «она» перемени на «он» —
И вот в помпезной оде восхвален
(Твоей подделки цензор не узнал)
Очередной пузатый генерал.
Эпитеты порядка «ангел милый»
Теперь звучат «орел ширококрылый»,
И смещена «владычица щедрот»
«Великим осушителем болот».
И через час ты славен и богат.
Отныне ты — поэт-лауреат,
И ты умрешь в постели мирно, чинно,
А генерала вздернут на осину.
Пусть честный Яго на тебя шипит:
«Лакей, халтурщик, подхалим, наймит», —
Читатели верны своей привычке,
Они возьмут историю в кавычки
И скажут о поэте: «Вот нахал,
Он имени любимой не назвал».
Такой поэт, презревший дарованье,
Есть Бог, забывший о своем призванье.
Он сам себя венчал и развенчал,
Поставив ложь началом всех начал.
В его писаньях правды ни на грош,
В его улыбке сладкой — та же ложь.
И что, как не пристрастье к играм слов,
Заставило его, в конце концов,
Сказать, что правда — таинству под стать
И что о ней прилично умолчать.
ЭЛЕГИЯ ПАМЯТИ ДЖОНА ФИТЦДЖЕРАЛЬДА КЕННЕДИ
Отчего тогда? Отчего там? —
Мы кричим: — Отчего так? —
Небеса молчат.
Чем он был, тем был,
Чем он будет —
Зависит от нас.
От того,
Как мы будем жить,
Помня об этой смерти.
Когда умирает честный,
Что слезы и слава,
Что грусть и гордость?
* * *
"Куда ты,- наезднику молвил начетчик,-
В юдоли той, политой кровью, сгоришь,
Там запах дурмана страшней урагана,
Там в ров для таких храбрецов угодишь".
"Представь-ка,- пытливому начал пугливый,-
Там ворохом праха завалит проход,
Там, как ни глазей, не отыщешь лазейки,
Земля вкругаля из-под ног гам пойдет".
"Взгляни же,- сказал домосед непоседе,-
В седло ль к этой птице садиться спиной,
Вмиг с ветки сорвется, и в шею вопьется,
И крови напьется с мукой костяной".
"Поеду",- начетчику молвил наездник.
"Я справлюсь",- пугливому начал пытливый.
"Тебя,- непоседа сказал домоседу,-
Съест птица, а я вот уеду без следу".
КОЛЫБЕЛЬНАЯ
Любовь моя, челом уснувшим тронь
Мою предать способную ладонь.
Стирает время, сушит лихорадка
Всю красоту детей, их внешний вид,
И стылая могила говорит,
Насколько детское мгновенье кратко.
Но пусть дрожит иное существо
В моих объятьях до лучей рассветных,-
Из всех виновных, смертных, безответных
Лишь ты отрада сердца моего.
Плоть и душа не ведают преград:
Любовникам, когда они лежат
На склоне зачарованном Венеры
В очередном беспамятстве, она
Ниспосылает свет иного сна-
Зарницу истинной любви и веры.
В то время, как пустынник среди скал
С его весьма абстрактным умозреньем,
Настигнутый любовным озареньем,
Испытывает плотских чувств накал.
Уверенность и вера канут в сон,
Как ночью зыбкий колокольный звон,
Который иссякает в дальней дали.
А новомодные педанты в крик:
На все есть цены, оплати, должник,
Все, что им карты мрачно нагадали,-
Все ценности по ценнику тщеты!..
Но эта ночь пусть сохранит до крохи
Все мысли, поцелуи, взгляды, вздохи
Того, что в этом мире - я и ты.
Все бренно - красота, виденья, мгла.
Так пусть дремоту твоего чела
Рассвет ласкает ветерком спокойным,
Пусть наградит тебя он днем таким,
Чтоб взгляд и сердце восхищались им,
Найдя наш смертный мир вполне достойным.
Пусть видит полдень, полный духоты,
Что ты - источник силы животворной,
А полночь, полная обиды черной,-
Как взорами людей любима ты.
Перевод П. Грушко
Примечания
1
«Новогоднее послание» (New Year Letter) — поэма, опубликованная в сборнике The Double Man (1941). В Британии сборник вышел под названием New Year Letter.
2
National Book Award — Национальная книжная премия.
3
Мюзот -- загородное поместье в Швецарии, где в 1923 году Рильке завершил «Дуинские Эллегии»: « Я вышел, чтобы приласкать мой маленький Мюзот, за то что хранил все это для меня и, в конце концов, дал возможность это совершить, и я погладил его, как прекрасное, косматое животное». (Избранные письма Р.М. Рильке 1902-- 1926).
4
Сонет описывает то, что обычно случается, когда мы имеем только частичное понимание ситуации, когда мы мы пытаемся организовать Будущее, приводя наши догадки в систему (строчки 1-4 -- метафизика, закон, политическая философия), что и позволяет нам существовать в этом мире. И мы боимся тех интуитивных прозрений, которые разрушают нашу уверенность в будущем (5-8), показывая нам реальное Прошлое, как нечто ужасное и которое мы пытаемся подавить. Конечно, «Дверь» сама по себе (загадачное It в сонете) подобна загадке из сказок или мифа, на которую герой должен ответить, а разгадка -- Время.
Если бы дверь действительно открылась, то время стало бы трансцендентным. Но, поскольку этого не происходит, мы относимся ко Времени, как к непостижимой силе, закрытой двери, перед которой мы ждем, как в кафкианской метафоре.
Во второй строфе «Это» становится ключом к тому, чего, как нам кажется, мы уже достигли, и что может быть разрушено потоком памяти (неясная седьмая строка, вероятно, символизирует некий постыдный эпизод, который человек пытается подавить в своем сознании).
В первой строфе «Это» действует как протяженность, в которой мы можем вполне аппелировать к власти, как ведущей силе... или ниспровергать ее, если желаем.....
И здесь, в этом шекспировском противопоставлении, содержится намек на весьма пронзительную метафору -- мы можем подражать Богу Ветхого или Нового завета, так что «Будущее нищих», следовательно, в нашей власти и мы можем вытеснить «Это» из подсознания и более того -- сделать «Это» предметом понимания.
В последующих шести строчках с их поворотом образов к теме смерти и откровения показано, что мы не можем обмануть Время с помощью социальных преобразований. Мы знаем, что даже в утопии дверь будет закрыта.
5
Идея неуместности политических методов, в известной степени, прослеживается в этом сонете, раскрывая тему человеческой самоуверенности, к тому же искаженно ощущаемую. Здесь Оден пишет о Пелагианской ереси (IV-V века), касающейся взглядов на Благодать. Пелагий (Морган) -- английский или ирландский монах, распространявший свои взгляды во времена папы Анастасия (399-401 гг.). Пелагий был возмущен учением Св. Августина о необходимости безбрачия, утверждая, что оно ставит под сомнение право человека на свободу воли. Сущность его еретического учения можно свести к следующему:
Адам умер бы, даже если бы не согрешил;Грехопадение Адама причинило вред только ему самому и, в худшем случае, является лишь плохим примером для его потомства;Новорожденный ребенок столь же безгрешен, как и Адам до грехопадения;Человечество не прекратит свое существование из-за Адамова греха и не воскреснет в день Страшного Суда, благодаря искуплению грехов человеческих Христом; Закон древнего Израиля не в меньшей степени, чем Евангелие предлагает равные возможности для человека обрести спасение;По мере развития, пелагианизм позднее полностью стал отрицать сверхъестественное в мире и необходимость в Благодати для спасения. (Из «Modern Catholic Dictionary» by John A. Hardon.)
