Евгений Долматовский - Товарищ мой

Лебеди над Комсомольском...
Их дождались едва.
Крыльев холодным плеском
Наполнена синева.

Снова поры начальной
Напоминает миг
Этот скупой, печальный
Лебедя первый крик.
Чистый, прозрачный, краткий —
Помнишь, звучал он здесь?

...Внизу четыре палатки —
Вот он и город весь.
За братьев своих принимали
Лебеди полотно.
А мы котлованы копали...
Как это было давно!

Как мы здесь тосковали
В трудные дни начал!
Радость поймешь едва ли,
Если тоски не знал!

Белым крылатым войском,
Угол вклинив в закат.
Лебеди над Комсомольском
Крыльями шелестят.

Ветер Приморья, туман Камчатки
Нас наполняют тревогой фронтов.
Летчик наденет шлем и перчатки,
Сядет в кабину, скажет: «Готов!»
Когда на рассвете спешим на работу,
На безмятежной дороге трав
         Стоит истребитель, готовый к взлету,
         Крылья короткие распластав.

Запах бензинного перегара,
Пыль новостроек летит на нас.
За поворотом земного шара
Наши любимые спят сейчас.
У них весной — тревога зачетов,
Другой тревоге учит устав:
        Стоит истребитель, готовый к взлету,
        Крылья короткие распластав.

Вечер дома обовьет туманом,
Листья зашепчутся в тишине,
В сопки пойду по цветам багряным
С миром беседовать наедине.
Дали осыпаны позолотой,
Катится солнца горячий сплав.
        Стоит истребитель, готовый к взлету,
        Крылья короткие распластав.

Ночью играет оркестр на Амуре,
Снова прожектор лучист и далек.
Все мы живем ожиданием бури,
Правда и верность — победы залог.
Будь благодарен за эту заботу,
За то, что всегда у наших застав
          Стоит истребитель, готовый к взлету,
          Крылья короткие распластав.

Ночные прожекторы видели
Заката багровую ленту.
Построившись в ряд, истребители
Дремали под мокрым брезентом.
Усталость пришла после ужина,
И каждому разное снится.
Но летчики были разбужены:
Кричала какая-то птица.
Так жалобно, призывающе,
И кажется — рядышком, близко.
Уснуть невозможно, товарищи,
От этого детского писка.
Со спичками вышли на выручку,
Ворча и ругаясь спросонок.
Расправив подбитое крылышко,
Лежал на траве лебеденок.
Нежданного полуночника
В палатку внеся осторожно,
С ладоней бензиновых летчики
Кормили ватрушкой творожной.
Механик лекарства притаскивал,
Радист уносил их обратно;
Пригрели они его ласково,
Как будто больного собрата.
Поспал лебеденок, оправился...
И утром, туманным и серым,
Он к югу за стаей отправился,
А мы улетели на север.

Весь мир бурливым следом опоясан...
Вот Русский остров. Вот Владивосток.
Знакомый берег все еще неясен,
Вдали мерцает первый огонек.
Своей земли не видели полгода,
Волна листала книгу дальних стран.
Еще бушует зимней непогодой
Великий, или Тихий, океан.

          Стоит звезда высоко-превысоко,
          На старых сопках синие снега.
          Холмы Владивостока,
          Огни Владивостока,
          Родные берега.

Наполнен город песенкою детской,
Ее мотив я слышал так давно.
Моряк танцует в клубе на Посьетской,
С друзьями пьет испанское вино.
Военный марш играют музыканты,
И дарит боцман девушке значок,
Ему врученный в дальнем Аликанте, —
Серебряный холодный кулачок.

            Кружится, вьется золотистый локон,
            Как эта встреча сердцу дорога.
            Холмы Владивостока,
            Огни Владивостока,
            Родные берега.

А все-таки печальны эти танцы!
Сменяет их взволнованный рассказ,
Как бьются за Республику испанцы,
Как ждут и жаждут помощи от нас.
Приморский ветер обдувает ванты,
Торопятся на судно моряки,
И, словно кулачок из Аликанте,
Сжимают и вздымают кулаки.

            Им снова плыть к Испании далекой.
            Прощайте, милые, прощай, тайга.
            Холмы Владивостока,
            Огни Владивостока,
            Родные берега.

Новогодняя ночь на границе...
Черной бурей гремит грузовик.
Легким снегом дорога клубится,
Что идет до луны напрямик.

Поскорей бы к заставе добраться!
Ждет давно пограничный отряд.
На фанерных листах декораций
Перезябшие люди сидят.

Их встречают, родных и любимых,
И в столовую быстро ведут.
Говорят им: «Играйте без грима —
Темновато и холодно тут».

Меркнет жалобный свет керосина,
Расцветает неведомый мир:
Старомодный этюд из Расина
И торжественный, мудрый Шекспир.

А потом с самодельных подмостков,
Вызывая вперед молодежь,
Громогласный
                         встает
                                       Маяковский
Под сплошное веселье ладош.

Время движется быстро и скупо,
Забывает о сцене актер;
Входят люди в морозных тулупах,
А другие уходят в дозор.

Дездемоне, пожалуй, не снились
Ночь такая и Дальний Восток...
И что два отделенья влюбились
В чуть охрипший ее голосок.

Я прошел по Дальнему Востоку,
По земле холмистой и лесной.
Я дышал тревожно и широко
Синею приморскою весной.

Видел я и тот далекий берег,
Где, под рокот медленных валов,
Спит в песке угрюмый старый Беринг
В окруженье пушечных стволов.

В час ночной холодной непогоды
В Спасске я ходил вдоль старых шпал,
Над сырой могилою Лагоды
С непокрытой головой стоял.

Небо синее, как на Востоке,
Пусть всегда сияет надо мной.
Люди сильные, как на Востоке,
Пусть всегда проходят предо мной.

Жить хочу! Хочу вставать с рассветом,
Чистым солнцем умывать лицо.
Разве я сумел бы стать поэтом,
Если б не был рядовым бойцом?

Никогда!
И нашей чистой правды
Не отдам в обиду никому,
Может, в яростном бою,
На травы
Упаду...
Но смерти не приму.

Пусть на пост, в холмистые просторы,
Выйдя накануне новых гроз,
Встанет Юра, старший брат, с которым,
К сожаленью, я недружно рос.

Комсомольская площадь — вокзалов созвездье.
Сколько раз я прощался с тобой при отъезде.

Сколько раз выходил на асфальт раскаленный,
Как на место свиданья впервые влюбленный.

Хорошо машинистам — их дело простое:
В Ленинграде — сегодня, а завтра — в Ростове.

Я же с дальней дорогой знаком по-другому:
Как уеду, так тянет к далекому дому.

А едва подойду к дорогому порогу —
Ничего не поделаешь, тянет в дорогу.

Счастья я не искал: все мне некогда было,
И оно меня, кажется, не находило.

Но была мне тревожной и радостной вестью
Комсомольская площадь — вокзалов созвездье.

Расставанья и встречи — две главные части,
Из которых когда-нибудь сложится счастье.