Наталья Лайдинен - Яблоко
«Мы в начале начал…»
Мы в начале начал,
Все былое исчезло из виду.
В сердце дымкой — печаль.
Я вернусь в Атлантиду,
Там на палевом дне,
Где дворцы не увидели света,
Память нашей планеты.
Плач о давней войне.
Мы другие теперь.
В прошлом — ночь, Кали-Юга.
Мы узнаем друг друга
Через пепел потерь.
Нет рыданий и грусти.
Мы легки, полет между нами.
Бог играет волнами.
А Луна лишь акустик.
«Видит в душах умелый мастер…»
Видит в душах умелый мастер,
Что призванья подолгу зреют.
Мы однажды явились с Марса
На неведомую землю.
Здесь спасались и здесь — спасали,
Обретали иные формы,
В море таяли парусами
И растили свободы зерна.
Отводили мечи расплаты,
Рассыпали пророчеств искры,
Так же плакали над распятым,
Изначальных искали истин,
Устремлялись к любви веками,
Тосковали ночами злыми
О рассвете в небесном храме —
Восхитительном Иерусалиме.
«Время с древних камней стекает…»
Время с древних камней стекает
Желтым мхом — ядовито зелье!
Нестерпима судьба людская
С дня восстания Азазеля.
Страсть предшествовала паденью,
Горечь снов и чужих амбиций.
Так и бродит он — черной тенью —
И привычно читает лица,
Бесконечно меняет маски,
Собирает разлуки — данью,
Но ни в ком не находит ласки,
Милосердия, состраданья.
«Опять расстаемся, любимая, Солнце…»
— Опять расстаемся, любимая, Солнце!
Там вечность, здесь — пара минут.
Вдруг эхом крылатым рассвет встрепенется:
А встреча лишь сон, мрак в глубинах колодца…
— До скорого! Если меня не убьют.
Я тенью у окон: мой рыцарь, мой сокол!
Далекий прочерчен маршрут.
Приказами выжаты сроки и соки.
Ну сколько нас будут испытывать, сколько?
— До скорого, если тебя не убьют.
Повсюду мы рядом — небесным отрядом,
Невидимый глазу редут.
Мы встретимся снова — над раем и адом,
Пройдемся парадом, засветим Плеяды.
Мы любим — и нас не убьют.
«Если надо строить стены, рыть рвы…»
Если надо строить стены, рыть рвы,
Целить в души — чувства снарядом,
В твою армию призовусь рядовым,
Чтобы просто быть с тобой рядом.
Если надо — сброшу светлый десант,
Пусть лучистой сталью из ножен
Обожжет небесный талант,
Оставляя души без кожи.
В наступленье, в огненный бой,
Клятвой сердца, высшей присягой.
Лебедем полечу за тобой,
Будут знаки победы на стягах!
Если надо — не опущу головы,
Кто бы нам чего ни пророчил,
В твою армию призовусь рядовым
И умру за любовь звездной ночью.
«Небесную читаем Камасутру…»
Небесную читаем Камасутру
В других глубинах, звездных измереньях.
Мы расстаемся. Так земное утро
Вновь обрывает таинство творенья.
Ты исчезаешь, но рубцом по коже
Крыло любви. В плаще трепещет ветер.
И ты в веках по мне скучаешь, Боже,
А я люблю сильнее всех на свете.
«Милый…»
Милый!
Напиши мне письмо, помаши крылом на балконе,
Пошурши опавшей листвой, разбуди ночными звонками.
В небеса колесницы умчат огнекрылые кони…
И не просто столетья — другие миры между нами.
Мы с тобой повстречались. Наверное, чья-то оплошность.
Старый мастер дремал, мы нарушили святость границы.
Но я знаю тебя в моем будущем. Видела в прошлом!
И касаюсь тебя через сны и чужие ресницы.
Сбрось скорей ярлыки. Страсть — живая великая сила.
С ней мы приняли свет и спасали друг друга, сгорая!
Если Бога когда-то о чем-то всем сердцем просила, —
Чтобы мы в этот раз на земле не покинули рая.
«Я купаюсь в твоей любви…»
Я купаюсь в твоей любви!
Ливни счастья, страстей торнадо,
Радость слившихся половин.
— Ничего на земле не надо!
Пали цепи давным-давно,
Небо — нашего дома крыша.
Меж созвездий всегда темно,
Только слышно, как боги дышат.
Мы к своей планете летим назад.
Наш маршрут — перекрестки улиц.
Надо мной сверкают твои глаза,
Что с рождения — улыбнулись.
«Мы вылетаем из матрицы…»
Мы вылетаем из матрицы,
Наши души сливаются.
Глаз не свести с твоего лица:
Не глаза на нем — солнца!
Ты меня из-под земли достал,
Дьявольский победив оскал.
Нам теперь не считать до ста:
Вечности голубеет сталь.
«Я помню все, буду помнить…»
Я помню все, буду помнить,
Когда разрушатся цепи.
Шторм, нашей близостью полный,
Мир, оказавшийся целым,
Шелк флейт и шепот тимпанов,
Частотный пульс эхолота…
Восторг голландских тюльпанов
В твоих высоких широтах.
«В небе время парусом реет…»
В небе время парусом реет,
В море вечность жжет глубиной.
Флаг святого Андрея
Всюду рядом со мной.
Как небес сияющий символ,
Как огонь в полярном снегу…
Я с тобою стала счастливой.
Я впервые не лгу.
«Маргарита узнала, что Мастер…»
Маргарита узнала, что Мастер
Оживил ее старые сны.
Он во власти безумства и страсти,
Пусть апрельские дни — холодны.
До Луны тысячи километров.
Здесь совсем другие края.
Он сошел к ней северным ветром,
Все истоки жара тая,
Растопил полярные льдины,
Озарил звездой небосвод.
— Маргарита… Мы снова едины,
И земля нашей близости ждет.
«С мгновенья рухнувшего рая…»
С мгновенья рухнувшего рая,
До зарева, что поутру,
Ты всех морочишь, вовлекая
В чужую странную игру,
В ней нет универсальных правил,
Победы — определены.
Людей с ума сходить заставил,
Разрушил их простые сны.
Но я твоей не буду пешкой,
Я королева. Принят бой!
Знай, в рукаве орел ли, решка,
Но ты играешь сам с собой.
«Скажешь: блажь! Или скажешь: драма…»
Скажешь: блажь! Или скажешь: драма!
На поверку — просто игра столетий,
Межпланетная голограмма,
Страсть Монтекки и Капулетти.
Шпагой — в сердце стального мира
Бродят всюду скитальцы ночи,
Но дождями — печаль Шекспира
И сценарий, что кровоточит.
«Этот карточный мир только отраженье…»
Этот карточный мир только отраженье,
Мы с тобой здесь призрачные герои.
От Адама и Евы — души движенье
И давно расписаны главные роли.
Будь собой — не будет иных отличий,
Все мы лишь актеры на маскараде.
Но узнаем друг друга в полете птичьем
И в земные игры войдем едва ли.
Я была служанкой, была царевной.
У тебя всегда свистят рядом пули.
Но тебе и мне хватит силы древней:
Мы очнемся вместе в другом июле.
И не будет рано, не будет поздно.
Нам споют в ночи золотые птицы.
И в ладони лягут густые лозы…
Бесконечный сон. Он давно нам снится.
«Прошла пора тревог, обид…»
Прошла пора тревог, обид,
И расставанье стало благом.
Любовь небес во мне звенит
И укрывает высшим стягом.
Тюрьма дрожит и будит миф,
Друг друга вечно ищут пары…
А ты один, как старый гриф
Цыганской выцветшей гитары.
«Священной лилией Саронской…»