Алла Кузнецова - Живучее эхо Эллады

Проступок совершив невероятный,

Жена Геракла потеряла сон…

Заторопился Лихас в путь обратный —

Послу сидеть на месте не резон.

– Какое повеление, царица,

Есть для меня?.. Что мужу передать?

– Я думаю, Гераклу пригодится

Для празднества (прикрыть обновой стать)

Добротный плащ, который вечерами

В тоскливом одиночестве ткала.

А старый… тот, наверное, кострами

Давно прожжён – ни вида, ни тепла!

И подала послу дорожный ящик,

Закрытый наглухо: – Не открывай в пути:

Бог Гелиос – губитель настоящий

Для разноцветья пышного! Прости,

Но есть ещё одно предупрежденье,

Хотел бы он того иль не хотел,

Когда начнутся жертвоприношенья,

Чтобы Геракл немедля плащ одел!

Ещё скажи, что ни один из смертных

Не должен примерять подарок мой!

Всё остальное я сама, наверно,

Скажу ему, когда придёт домой.

Умчался Лихас, правя колесницей,

А Деянира, сдерживая плач,

Торопится взглянуть на половицы,

Где натирала кровью Несса плащ.

О, ужас!.. Шерсти ком, которым тёрла,

В лучах восхода начисто истлел —

И горе подступило комом к горлу:

– О мой Геракл!.. Зачем же Несс велел?..

Он лгал мне, глупой, отомстить желая,

За смерть свою – жестокости каприз!

Прости меня, прошу и заклинаю!

Несчастный мой, вернись ко мне!.. Вернись!..

Прошло немного дней – и Гилл вернулся.

Измучен, бледен – горести печать —

Увидев мать, увы – не улыбнулся,

Стал, ненависти полон, восклицать:

– О мать! Я не боюсь тебя обидеть —

Ты заслужила много страшных слов!

Одно из трёх желал бы я увидеть,

Не веря в материнскую любовь:

Чтоб не было тебя среди живущих,

Чтобы не мне ты матерью была,

Иль чтобы разум твой работал лучше,

Когда ты мужа смерти предала!

От ужаса вскричала Деянира:

– Что говоришь ты матери своей?!

Наслушался ли пьяного сатира

Иль подлых и бессовестных людей?

Кипели в зле вопросы и ответы,

Обидой переполнились сердца.

– Молчи! Не от людей я слышал это —

Глазами видел бедного отца!

Он признан был на острове Эвбея,

Могуч! Прекрасен! Счастлив! Полон сил!

Потом я видел, как отец слабеет…

Когда он жертву Зевсу приносил,

Одев свой плащ, что соткан «благоверной»,

С улыбкой доброй глянул на меня

И ликовал, воздев благоговейно

Ладони к небу в отблесках огня!

Как в жарком солнце, яд лернейской гидры

Весь вспенился – и к телу прикипел

Подарок твой! Видать, кентавр был хитрым:

Сам подыхал, а отомстить успел!

В затишье между приступами боли

Отец рукой посла к себе призвал:

– Скажи мне, Лихас, кто тебя неволил,

Чтоб я вдвоём со смертью пировал?

Посол назвал тебя!..

«Зачем вы, боги,

С проклятьем перепутали хвалу?» —

Вскричал отец. Схватив посла за ноги,

Ударил им о голую скалу!

О мой отец!.. Каким он был могучим —

Теперь его несут от корабля!..

Ты погубила лучшего из лучших,

Кого носила с радостью земля!

И Деянира, проклиная остров,

Ушла к себе от пыток отдохнуть,

И меч калёный обоюдоострый

Вонзила в изболевшуюся грудь.

Смерти просит Геракл,

да не слышит ответа.

– Отнесите, прошу,

на вершину Оэты [22] !..

На костёр погребальный

меня положите

И скорее… Скорее

его подожгите!..

Сколько можно страдать?

Нет терпенья от боли!..

Гилл, мой сын! Ты исполнишь

отцовскую волю?

– О мой добрый отец,

я не буду убийцей!

Разве любящий сын

на такое годится?!

– Для меня в этот час

смерть от жизни дороже!

Плащ срывает с кусками

расплавленной кожи:

– Ты не будешь убийцей,

принимая решенье,

Ты целителем будешь,

исцелив от мученья!..

Смерть – спасенье от мук

непомерных и страшных!..

Почему я не вижу

героев отважных?.

Почему меня боги

оставили в горе?

Я очистил от скверны

и землю, и море!..

И опять – забытьё.

Гилл промолвил: – Герои!

Прав, пожалуй, отец!..

И наутро горою

Шли в молчанье глубоком

к вершине Оэты

И взирали с надеждой

на царя Филоктета [23] …

… Филоктет поджигает

костёр в поднебесье —

Плачут люди и ветры

в пустом редколесье!

Ярко вспыхнуло пламя —

огонь разгорелся,

Только ярче костра

били молнии Зевса.

Прокатились громы,

воссияли зарницы —

И Афина с Гермесом [24]

в золотой колеснице

Совершили деянье

в молчании строгом —

Вознесли на Олимп

сына вечного бога.

Стал бессмертным Геракл,

как обещано было.

Гера страшную ненависть

тут же забыла,

И наутро, созвав

обитателей неба,

В жёны дочь отдала,

вечно юную Гебу.

Лета прячет века, как подводные рифы,

Для земных оставляя поверья и мифы,

Ищем в толще страниц лик, свершавший возмездья,

И в мерцании звёзд, где Геракла созвездье.

Эгей, достойный отпрыск Пандиона,

Прогнав сородичей (семейство Метиона),

Что посягнули на Афинский трон,

Ни совести, ни права не имея,

Спокойно царствовал, всё зная, всё умея,

Да жаль, наследником он не был наделён.

На склоне лет и дни бегут по склону —

И царь заторопился к Аполлону

В святые Дельфы, чтобы вопросить:

Чем провинился? Где тому причина,

Что не дано ему дождаться сына?

За столько лет нельзя ль его простить?..

Ответ оракула – намёки, недомолвки —

Эгей не понял. «Жаль, но мало толку, —

Вздохнул несостоявшийся отец. —

Всё прорицанье – что горох о стену!..

Схожу-ка я к Питфею в Троисену,

Пусть растолкует, всё-таки – мудрец!»

Всё выслушал премудрый царь и понял:

Вопросу, что Эгею сердце донял,

Быть разрешённым – народится сын!

Он подвигами Грецию восславит

И там же, где Эгей сегодня правит,

Взойдёт на трон властителем Афин.

Но не сказал про то Питфей Эгею,

Соображал, душой благоговея

Пред замыслом, что шёл ему на ум:

«Отдам хоть завтра замуж дочь за друга,

Чтоб породили мне героя-внука

Без лишних хлопот и без лишних дум.

И будет знаменита и почтенна

Возглавленная мною Троисена,

Что родиной героя нарекут,

А где-то в пору старости предзимья

Восславят люди и Питфея имя,

Уверовав, что царь силён и крут.

А вслух сказал:

– Всё сам поймёшь наутро!

Эгей подумал: «Это – вправду мудро!»

И приложился к старому вину

И прочим яствам, взглядом соловея.

Всё Эфра подавала, дочь Питфея,

Она же отвела его ко сну.

«О бог Эрот!.. Пронзи его стрелою!..

Взмолился царь Питфей, уйдя в покои. —

О Афродита!.. Возвести любовь!..

От этого никто не пострадает —

Сердца у смертных от любви не тают,

А детский смех возвеселит мой кров!»

И бог Эрот пронзил-таки Эгея!..

Любовью чистой к Эфре пламенея,

Дождался сына! Мудрая жена

Молчит, не задавая ссоре тона,

Что мальчик не его, а Посейдона

(Упрям тот бог – при чём же здесь она?!

Есть муж, есть сын – да это ли не счастье?!).

Но вот Эгей, обременённый властью,

Засобирался в Аттику – пора!

Давно пора: пустует трон в Афинах!

Удачи суть не только в старых винах,

Удача – в силе царского двора!

Печаль объяла и жену, и мужа.

Не обходя расползшиеся лужи,

В безмолвии, сочтя судьбу виной,

Продрогшая в порывах злого ветра

С любимым шла заплаканная Эфра,

Оставив Троисену за спиной.

Где скалы начинались у дороги,

Собою представляя гор отроги,

Эгей, стащив сандалии и меч,

Оставил их под крайнею скалою,

Приподнимая глыбу над землёю

Усилием своих могучих плеч.

– Когда наш сын Тесей в младые лета

Накопит сил скалу подвинуть эту,

Чтоб меч мой и сандалии достать,

Тогда и присылай его в Афины!

Я по вещам своим узнаю сына,

А встречи миг годами буду ждать!

Носила Эфра в сердце память эту.

Подрос Тесей (на радость ей и деду) —