Николай Заикин - Промежутки бытия

Когда приходят холода,
А в стенах щели,
Дом не нагреешь никогда,
Как бы ни грели.

А если общая беда,
То и в отдельной
Избе не скрыться никуда
В тоске похмельной.

Конечно, надо бы не пить,
А делать дело.
Да где сговорчивость купить
Души и тела?

Их не заставишь, как ни тщись.
Силёнок мало.
Ломала праведная жизнь.
И доломала.

Всем потакаем – а как же иначе? —
И подтыкаем под бок одеяло
Немощным старцам и детям тем паче.
Благоприятствуем и оделяем.

В самом конце (как и в самом начале)
Каждый беспомощен (был или будет).
Маятник жизни вот так раскачали.
Редкий из нас его ход позабудет.

Дай нам Бог с пути не сбиться,
По которому летим,
Не отчаяться, не спиться,
Обрести, чего хотим.

В этой жизни всё летуче,
Быстро, призрачно подчас,
Чтобы жить, других не муча,
Хоть чему-то научась.

Дай нам Бог Тебе молиться
Столько лет и столько зим,
Сколько время наше длится,
По которому сквозим,

Не задерживаясь тоже
Ни в начале, ни потом…
Подари возможность, Боже,
Хоть задуматься о том.

Настя, Настенька, душа,
Дивная девица,
Будем с мамой не спеша
На тебя дивиться.

Потому что твой приход
Неожидан, ярок —
Навсегда, на каждый год,
На всю жизнь подарок.

Заплачу́, потом запла́чу —
Груз такой не по плечу.
«Надо было жить иначе!» —
С опозданием кричу.

«Как… иначе? – сверху слышу
Голос сбивчивый в ответ. —
Горше, выстраданней, лише?
Вариантов… больше… нет…»

Обрубая ветки-то,
                    дерево не вылечишь,
Корни заболевшие
                    надо бы лечить.
У дурных родителей
                    дитятко не вынянчишь,
Будет жизнь такую же
                    по свету влачить.

Переулки-улочки,
                    шумные скворешники!
Вот уже и молодость,
                    кажется, прошла.
Хоть давно и умники,
                    да большие грешники…
И судьба для каждого
                    вариант нашла.

Что малозначимо, то и свободно.
А остальное – не богоугодно.
Так и подумаешь, если внимаешь
Жизни своей и не всё понимаешь.

Сводишь концы рассуждений с концами
Поздних раздумий, ища с мудрецами
Успокоение в книжном общенье,
Сверхпонимание и всепрощенье.

Снова ощерился век-беспредел,
Больно кусает.
Только теория маленьких дел
Лечит, спасает.

У большинства не в почёте она.
Есть и моднее.
А для меня даже очень годна.
Выживешь с нею.

Выбор такой не случаен отнюдь.
Нету амбиций.
Лишь бы немного ещё отдохнуть.
Лишь бы отбиться.

Безродный поручик! На нём всё и держится славно.
Ему по привычке и брезговать, в общем-то, нечем.
Он всё, что поручат, всегда выполняет исправно.
А мы и себе с удовольствием противоречим.

На нём-то и держится этот извечный порядок,
Пусть многим не люб, а другим – абсолютно противен.
Но с ними и весь разговор удивительно краток,
Поскольку поручика ум всё равно примитивен.

Давайте поищем себе подобающий выход.
Его и до нас преумнейшие люди искали.
Забудем совсем преимущества суетных выгод,
А вспомним о близких, кого небеса приласкали.

Посмотрим на опыт печальный уже издалёка,
Спасти попытаемся зёрна от бешеных плевел…
Над грешной землёй воспарим во мгновение ока,
Вглядимся туда, где в полях зацветающий клевер.

Словно ничейное, прошлое брошено.
О милосердии молено, прошено.
Но недостаточно, холодно, мало.
Совесть уставшая долго дремала.

Срок подошёл. И она просыпается.
Время, как мелкий песок, осыпается.
И укрывает прошедшее плотно,
Неузнаваемо, бесповоротно.

Не ходи туда, откуда
Скоро будешь убегать.
Что имеешь, чти как чудо
И умей оберегать.

Пусть на это хватит мощи,
Драгоценностей в горсти.
Потерять намного проще,
Чем когда-нибудь найти.

Исключения из правил
Редки, да и не для нас.
Всё, что мог, в себе исправил,
Изменил в последний раз.

Пришла нежданная беда,
А виноваты вместе.
Любовь гнездится, как всегда,
В незащищённом месте.

Его и сделали таким
Покинутым мы сами.
Распалась связь между тугим
И слабым парусами.

И ничего уже теперь
Не выправишь по ходу.
Число ошибок и потерь
Испортило погоду.

Брать новый курс пришёл черёд,
Спасительно влюбиться,
Спокойно двигаться вперёд
И к берегу прибиться.

Спасибо, говорю, беда,
Не по пути нам вместе…
Любовь гнездится, как всегда,
В незащищённом месте.

Каждый сам себе поэт
До тех пор, пока он молод.
Песню звонкую поёт
К наковальне льнущий молот.

А когда мехам уже
Не раздуть огонь гудящий,
Воцаряется в душе
Звук унылый, уходящий.

Наклонности сердца и выкладки разума.
Грешим многократно, а молимся разово.
На судные дни
                    оправдания впрок припасаем.
Но этот вопрос
                    никого, кроме нас, не касаем.

Что будет потом, и задуматься боязно.
Мелькают перроны за окнами поезда.
Куда же он мчится,
                    и в крепкой ли сцепке вагоны?
В руках провожающих
                    свечки с огнём да иконы.

Всё ближе и ближе конечная станция.
Оркестров там нет с искромётными танцами.
Но все туда едут.
                    А многие просто несутся.
Надеются, видно,
                    что так от всего и спасутся.

А что имеет ценность
                    в конце пути земного?
Задуматься об этом
                    не стыдно и не ново.

Но ясного ответа
                    никто не получает.
А тот, кто знает это,
                    молчит, не поучает.

Прежние люди кончаются,
Новые ход набирают.
Те устают, истончаются,
Эти сильней напирают.

Смена идёт постоянная.
Скорости не убавляет.
Пристальная, окаянная.
Выбора не оставляет.

Окрестности жизни исхожены заново,
А к сердцевине-то не подступиться.
Вдали полыхает огромное зарево,
И надо бы всё же поторопиться.

Царица Небесная! Мы-то все олухи.
Ушедшее время так догорает.
Толкаются в спину багровые сполохи.
Пожарище быстро нас догоняет.

Никем же не мучимы, сами ся маем
И смысла мучения не понимаем.
Так страждущий хочет воды или хлеба
Как высших даров всемогущего неба.

А кто насылает мучительный голод,
Когда, измочаленный, рвёшься за город
И там не находишь ни капли покоя,
Мечтаешь давно и напрасно о коем?

Душевная тяжесть, сердечная смута.
О них с облегченьем не скажешь кому-то
В надежде на то, что поймут и обнимут.
Способностей этих чужие не имут.

К себе возвращаемся снова и снова.
Усердно цепляется слово за слово.
Как будто спасительной речи внимаем…
Никем же не мучимы. Сами ся маем.

Беспредельно – невозвратное былое,
И тоска – как под аванс грядущих бед.
Прячем маленький остаток под полою,
Он пока что обихожен и согрет.

Но всё легче драгоценнейшая ноша,
Тяжелее неширокие шаги…
Не надеяться, что кто-нибудь поможет,
Хоть бы в этом, Всемогущий, помоги.

На почву щедрую дождям
Не грех пролиться.
Ушедшим памятью воздам.
И жизнь продлится.

Густа забвения трава.
Спасают дети.
Пока я жив, и ты жива
На этом свете.

Быть может, и меня спасут.
Не позабудут.
Две дивных доченьки растут.
Надеждой будут.

А что потом произойдёт,
Никто не знает.
Трава забвения цветёт.
И отцветает.

Тем внутренним светом он только и выжил,
Как будто узоры незримые вышил.
Полотнище жизни стелилось за ним,
А он оставался и горд, и раним.

Поэтому вышел рисунок неровным.
Непросто живётся тельцам да и овнам.
Как, впрочем, и всем, кто не жил без стыда.
Такое и стоит большого труда.