Иван Котляревский - Энеида
Часть пятая
Беда не по деревьям ходит.
Еe отведает любой.
Беда беду с собой приводит.
Она — устав судьбы людской.
Эней в беде — как птичка в клетке;
Запутался, как рыбка в сетке,
Теряясь в мыслях, молодец.
Как будто целый свет сплотился,
На горемыку напустился,
Чтоб сокрушить его вконец.
Неслась война зловещей тучей
На стан троянцев, и Эней
Грозы страшился неминучей,
Свою погибель видя в ней.
И как волна волну сменяла,
Так дума думу прогоняла.
Он духом был изнеможен,
Его надежды были бренны,
И, опасаясь перемены,
К Олимпу обращался он.
Спала беспечным сном ватага,
Эней лишь потерял покой.
Всё думал о войне бедняга,
Бродя по берегу с тоской.
Сердешный обессилел с горя,
Улегся на песке у моря,
Но долго не смыкал он глаз.
И впрямь, легко ли сном забыться,
Когда теснит судьбы десница,
Когда фортуна против нас?
О сон, мы у тебя во власти.
Усталым придаешь ты сил,
Ты прогоняешь прочь напасти,
Нам без тебя и свет не мил.
Приносишь слабым подкрепленье,
В тюрьме невинным утешенье,
Злодеев муками страшишь.
Влюбленных сводишь ночью поздней,
К добру приводишь злые козни.
Тот жалок, от кого бежишь!
Энея мысли одолели,
Но сон таки свое берет!
Когда иссякнут силы в теле,
В нем непременно дух замрет.
Энею снится старичище:
В колтун свалялись волосища,
Обшито тело тростником.
Седой, взлохмаченный, кудлатый,
С косматой бородой, горбатый.
Он подпирался посошком.
«Не ужасайся, сын Венеры, —
Промолвил камышовый дед. —
Не огорчайся свыше меры!
Ты натерпелся горших бед.
Войны не бойся, жди подмоги:
С тобою — олимпийцы-боги.
Они опасность отвратят.
Моим словам поверку сделай:
Ищи свиньи под дубом белой,
С ней — тридцать белых поросят.
Промчится тридцать лет отныне,
И заведешь с Юноной лад.
На месте, где ютятся свиньи,
Иул построит Альбу-град.
Но ты и сам не просчитайся!
С аркадянами побратайся!
У них с латинцами вражда.
На помощь призовешь аркадян —
И Турн пропал, будь он неладен!
Всё войско перебьешь тогда.
Настало время пробужденья.
Вставай с молитвой и не трусь!
Меня ты знаешь, без сомненья:
Я Тибром издавна зовусь.
Я водами от века правлю.
Тебя в несчастье не оставлю!
Я не упырь, не черный дух.
Здесь будет град над городами!
Так предначертано богами!»
Промолвил дед и в реку — плюх!
Эней проснулся, встрепенулся.
Он после ночи стал бодрей.
Водою тирбской всполоснулся,
Прочел молитву поскорей.
«Челны, — сказал он, — снаряжайте
И сухарями нагружайте!»
К подножью дуба бросил взгляд,
И дрожь по телу пробежала:
Там белая свинья лежала,
С ней — тридцать белых поросят!
Их заколоть велел он: свиньи
Пойдут Юноне на обед,
И, жертву принеся богине,
Эней избавится от бед.
На два челна троянство село.
Пустились вниз по Тибру смело
К Эвандру — помощи просить.
Леса, луга, пески и воды
Дивились: что за мореходы?
Отколь у них такая прыть?
Как долго плыл Эней — не знаю.
Однако в праздник наш герой
К желанному причалил краю.
Шел у Эвандра пир горой.
В ту пору, будучи под мухой,
Трудился царь над варенухой,
И хмель бродил уж в головах.
Все были в опьяненье сладком,
Но перетрусили порядком,
Троян увидя на челнах.
«По воле или по неволе?
Из горных или дольних стран?
Вы — с миром или биться в поле?» —
Аркадский крикнул им горлан.
«Троянец я, Эней отважный,
Как вы — латинцам враг присяжный, —
С челна последовал ответ. —
С дружиной издалёка еду
К царю Эвандру на беседу.
О нем наслышан целый свет».
Паллант, Эвандра сын красивый,
Навстречу гостю поспешал;
Поклон отвесивши учтивый,
К отцу радушно приглашал.
Смышлен царевич был аркадский.
Эней Паллаита обнял братски,
С ним общий отыскал язык.
Эвандра увидав с попами,
Со старшиною и панами,
Троянец брякнул напрямик:
«Мол, так и так, — ты справедливый,
Достойный царь, хотя и грек!
Тебе я друг, пока мы живы,
Латинцам недруг я навек.
Просить хочу твою особу.
Не дашь ли войска мне в подсобу.
Чтоб нашим насолить врагам?
Я, кошевой Эней Троянец,
Как бесприютный оборванец,
По всем скитаюсь берегам.
К тебе пришел не без отваги:
Не знал, какой найду привет?
Отведаю медку иль браги?
Брататься будем или нет?
Я руку дам тебе в задаток.
Она, поверь, не трусит схваток
И злейших не щадит врагов.
Со мной геройская дружина.
Ей довелось терпеть безвинно
Людские козни, месть богов.
Меня ужасно допекает
Рутульский Турн, собачий сын:
Латина к битве подстрекает.
Грозит сожрать меня, как блин.
Я затяну очкур на шее
Иль утоплюсь в пруду скорее,
Чем пану Турну покорюсь.
Не у него в горсти фортуна!
Еще в кулак зажму я Турна!
Дай рать — с постылым поборюсь!»
Эвандр Энею молчаливо
Внимал и ус крутил, добряк.
С усмешкой, поглядев пытливо,
Троянцу отвечал он так:
«Эней Анхизович, присядьте!
Здоровья попусту не тратьте.
Господь наш милостью богат!
Вам войско снаряжу в подмогу,
Дам провианту на дорогу,
Отсыплю и мешок деньжат!
Не погнушайтесь хлебом-солью.
Галушки кушайте, борщок!
Не церемоньтесь, ешьте вволю
И — на подушки, на бочок.
За мной не будет остановки:
Мы на заре, без жеребьевки,
Полки сколотим — и в поход!
Даю — на дружеской основе,
Не ставя никаких условий,
Люблю я крепко ваш народ!»
Уж для голодного троянства
На всех столах стояла снедь.
Иные поостыли яства,
Пришлось их снова разогреть.
Рассольник подали с гренками,
Рубцы, похлебку с потрохами,
И куры с фаршем были тут,
Еще язык лежал говяжий;
Столешницы ломились даже
От изобилья вкусных блюд.
Где смачно естся, там и пьется —
Так слышал я от земляков.
В утробе уголок найдется
Всегда для лакомых кусков.
Эней со свитой не дремали,
Во здравье чары поднимали,
А также и за упокой.
Все гости выпили чин чином
За процветанье батьки с сыном,
«Ура» крича наперебой.
Троянцы спьяну разбрехались
И, небывальщину плетя,
С аркадянками женихались,
Кто — так, а кто и не шутя.
Эвандр ударился в рассказы
Про Геркулесовы проказы:
Как злого Кака он убил,
Какие Как чинил всем беды
И, в честь Геракловой победы,
Какой устроен праздник был.
Все крепко залили за ворот,
Едва держались на ногах.
Эней побрел с Эвандром в город,
Дорогу щупая впотьмах.
Он спать остался на ступеньках,
А царь пополз на четвереньках
И в хате под прилавком лег.
Там было старику вольготно.
Он в бурку завернулся плотно
И захрапел, как только мог.
Окутал сумрак пеленою
Равно и трезвых и хмельных.
Троянцы спали с перепою,
Забыв о горестях своих.
Венера, соскочив с полатей,
Простоволосая, в халате,
К Вулкану кралась босиком,
Как будто с ним и не венчалась,
А скрытно по ночам встречалась
И в кузню бегала тайком.
На то и женская уловка,
Чтоб нас новинкой приманить:
Куда как хороша плутовка,
А ей охота — краше быть!
Венера устремилась к мужу.
Все прелести у ней наружу.
Косынку сорвала сама,
Обтянут стан донельзя, ворот
Чуть не до пояса распорот.
Кто поглядит — сойдет с ума.
Кузнец Вулкан, суровый с виду,
Ковал для Зевса молний пук,
Но задрожал, узрев Киприду,
И молот выронил из рук.
Венере мигом стало ясно,
Что потрудилась не напрасно.
Она Вулкана в губы — чмок!
На шею кинулась, повисла,
Отяжелела и раскисла.
Глаза уперла в потолок.
Вулкан и сам размяк, что кваша;
Венера — ну мотать на ус:
Скорей на приступ! Ломит наша!
К нему теперь я подобьюсь.
«Вулканчик, миленький, красивый,
Мой друг надежный, справедливый,
Ты крепко любишь ли меня?»
— «Люблю со всей сердечной страстью,
Клянусь тебе кузнечной снастью!» —
Сказал поспешно бог огня.
Хитрец к Венере с миной сладкой
Прильнул умильно, не дыша;
Так льнет к просителям украдкой
Писец, чернильная душа.
Венера начала мздоимца
Молить за своего любимца:
«Энею моему, Вулкась,
Доспехи скуй из меди, стали, —
Ни меч, ни пуля чтоб не брали, —
И чистым золотом укрась!»
«Ох, для тебя, моей утехи, —
Вулкан с одышкой молвил так, —
На диво сделаю доспехи:
Палаш, и панцирь, и шишак.
Щит супротив клинков рутульских,
Не хуже табакерок тульских,
Покрою золотом я сам;
Там будет и насечка с чернью
(Фигурки, притчи, изреченья)
И побрякушки по краям».
Кто станет осуждать Венеру?
Все жены так морочат нас.
Иная, по ее примеру,
Дня просьбы выбрав добрый час,
К супругу на колени вскочит,
Целует, ластится, щекочет,
Голубит, гладит, жмется, льнет,
Лепечет: «Родненький, красавчик…»
И, каждый развинтив суставчик.
По-свойски дело повернет.
Летит на тучке втихомолку
Венера в Пафос отдохнуть;
Торопится в свою светелку,
Чтоб на защелку дверь замкнуть,
Красу измятую расправить,
Щипцами пряди раскудрявить,
Примочки к пятнам приложить.
Киприда для сынка родного
Собой пожертвовать готова
И в кузнице с Вулканом жить.
Хромой Вулкан подручных будит.
Собрав свинец, железо, медь,
Он кузнецов работать нудит,
Велит металлы разогнуть.
Меха раздули попроворней,
Заполыхало пламя в горне.
Вулкан без устали кует,
Потеет, злится, смотрит зверем
И колотушки подмастерьям,
Чтоб не ленились, раздает.
Уж солнце верх взяло над, мраком
Пробило шесть, и кто-нибудь
Уже закусывал со смаком,
Успев как следует хлебнуть.
Трещали воробьи, сороки,
Багрила потаскуха щеки,
Открылись лавки и лари.
Укладывался спать картежник,
И молотком стучал сапожник,
Спешили в суд секретари.
А наши харкали, стонали.
Их разбирал вчерашний чад.
Они похмелье проклинали.
Никто и жизни был не рад!
Вздыхая, льдом протерли очи,
Чтоб освежиться после ночи,
И стал бодрей троянский род.
Хлестнув горелки духовитой,
Собраньем Речи Посполитой
Решили двинуться в поход.
По сотням тотчас рассчитали
Аркадских резвых пареньков.
Их числить ратниками стали,
Им дали в сотники панов,
Значки с хоругвью войсковою,
Бунчук с пернатой булавою,
Запас недельный сухарей,
Мушкеты, пики с палашами,
Бочонок серебра — рублями.
Муки, пшена, колбас, коржей.
Палланта подозвал родитель:
«Доколе в бабки, мол, играть?
Ты будешь войска предводитель.
Я снарядил Энею рать.
Иди, служи на бранном поле,
Чем с девками гонять на воле
Да голубей таскать у всех!
Ты с нынешнего дня начальник.
Запомни: батька — твой печальник!
Ленивый сын — отцовский грех.
Ступай! Послушен будь Энею.
Не прячься под его крылом.
Он славен доблестью своею,
Владеет ратным ремеслом.
Не бойтесь недругов, аркадцы!
Хлещите в ус и в рыло, братцы!
Ваш атаман — Паллант, он — хват.
Деритесь храбро, умирайте,
Врагов Энеевых карайте!
Вам гетманом — Эней, мой сват.
Прошу, Анхизович, покорно:
За хлопцем присмотрите там!
Он — малый с головой, бесспорно,
Читать обучен по складам,
Да дурень — молодой, горячий,
Неосторожный, нетерпячий…
Легко ему попасть в беду.
Не дай господь — убьют беднягу!
Я заживо в могилу лягу,
Как рак на суше, пропаду.
Берите рать, ступайте с богом!
Зевеса воля такова».
Все угостились за порогом,
Эвандра слушая слова.
«Радушно встретят вас лидийцы
И против Турна-кровоиийцы
Пойдут с охотой воевать.
Мезентий ими помыкает,
Теснит, на чинш не отпускает,
Они готовы бунтовать».
Взвилось над головами знамя,
Геройски зашагала рать.
Пошли иные со слезами.
Кто покидал жену, кто — мать,
У третьего была зазноба.
Судьба следит за ними в оба,
Отнять заветное грозя.
Для милой мы терять готовы
Клейноды, животы, обновы,
Но чести нам терять нельзя!
Итак, бойцы глаза утерли,
Питейным славно подкрепясь;
Они под марш унылый перли,
А во главе — троянский князь.
И за ближайшим буераком
Расположились бивуаком;
Эней порядки наводил.
Паллант по армии дежурил,
Очей ни разу не зажмурил;
Троянец по лесу бродил.
Но в полночь самую глухую
Эней, желая задремать,
Увидел тучку золотую,
На ней свою родную мать.
Бела, румяна, круглолица,
Кровь с молоком, как говорится,
А носик вздернутый слегка;
Благоухая, возлежала,
Доспехи чудные держала
Венера, глядя на сынка.
«Эней, надень скорей доспехи!
Их выковал тебе Вулкан.
Теперь получат на орехи
Рутульский Турн, Бова, Полкан!
Булат ломается и гнется,
Как только панциря коснется,
Егo и пули не берут.
Рубись, коли, сражайся, бейся
И на Юпитера надейся.
Тебе уж носа не утрут!»
Приятный запах испустила:
Амбре и мяту, базилик;
На тучке в Пафос покатила.
Эней издал восторга крик!
Надел Вулкановы доспехи,
Любуясь ими без помехи,
Привесил к поясу палаш.
Насилу поднял шит чудесный
(Нелегок был презент небесный)
И загляделся витязь наш:
На том щите посередине,
Где чернь с насечкой золотой,
Томилась муха в паутине,
Паук толкал ее ногой.
Поодаль плачущий Телешик
Из миски уплетал кулешик.
К нему по гладкому щиту
Злодейски крался змей крылатый.
Он семиглавый был, рогатый,
А хвост — без малого с версту.
Набор отменный на заломах,
Чеканка дивная была:
Фигуры витязей знакомых
И, в назиданье, их дела.
Всё так искусно, живо, с толком:
Иван-царевич с серым волком,
Катигорох, Кузьма-Демьян,
Кашей, дурак со ступой новой, —
В семье последыш непутевый, —
И славный рыцарь Марципан.
Троянец, натянув доспехи,
Готовил недругам подвох;
Он пана Турна для потехи
Надумал захватить врасплох.
Но, замысел Энея зная,
Ирисю шлет Юнона злая
К его сопернику в шатер:
Рутула пробудить от спячки,
Разбередить его болячки,
Чтоб он в табак Энея стер!
Пан Турн, зевая, ждал вертепа.
К нему Ирися как шмыгнет!
Ночной порой рутул свирепый
С тоски хлестал ахтырский мед.
Любя Лависю, был он в горе,
Печаль топил в питейном море,
Армейский соблюдал закон:
Кто в карты не на ту поставил,
Хвать пунша — и беду поправил!
И точно так же — кто влюблен!
«Ты что? — Ирися щебетала. —
Сидишь без дела и клюешь?
Напала лень? Ума не стало?
Добро троянцам отдаешь?
Отъелся кот— и не до мышки!
Знать, не поймет Панько Оришки.
Уж если ты такой байбак,
Куда тебе с Энеем биться!
С Лавинией не лезь любиться.
Ты годен лишь гонять собак.
Не дремлет настоящий воин;
Как ты, без просыпу не пьет,
Смекает, мыслит, — будь спокоен! —
Такой всех недругов побьет!
К чертям! Живей опохмеляйся!
Подмогой спешно заручайся!
Ты новой Трои не щади!
Эней подался на чужбину,
Лихую сколотил дружину.
Не оплошай теперь, гляди!»
Пихнула столик; вся посуда —
Бутылки, чарки — кувырком!
Осталась лишь осколков груда.
Турн отшвырнул ее пинком.
Все страсти в голову толкнулись,
Любовь и злоба в нем проснулись.
Он бушевал, осатанев.
Рычал, троянской жаждал крови,
Ревел: «На штурм!» — и в этом зове
Сливались ненависть и гнев.
Собрав немедля пеших, конных,
Для битвы Турн построил рать.
Головорезов беспардонных
Послал под крепость — задирать.
А сам верхом на Белоглазом
Два корпуса на приступ разом
Повел, — верней сказать, помчал.
Отряд с Галесом и Мезапом,
Чтоб укрепленье взять нахрапом,
Вдоль Тибра двинулся на вал.
Троянцы заперли ворота,
Энея терпеливо ждут.
Познав превратностей без счета,
Не стали унывать и тут.
В предвиденье осады скорой,
Давай везде крепить затворы,
Колоды громоздить плашмя.
Глядели в башенные щели,
А носа высунуть не смели.
Шептались, трубками дымя.
И порешили всей громадой,
Когда рутул на них напрет.
Отсиживаться за оградой, —
Пускай он штурмом вал берет.
Троянцы так и поступили.
Свинец проворно растопили;
Живица начала бурлить;
В котлах кипели деготь, масло.
Смола, — гостям незваным назло.
Кто сунется — чтоб сверху лить.
Ко рву приблизившись вплотную,
На Белоглазом Турн скакал.
Пустивши конных врассыпную,
Как оглашенный, выкликал:
«Сюда, трусливые троянцы!
На бой, шкодливые поганцы!
Зарылись в норы, как кроты.
А где Эней ваш — бабий праздник?
Сидит за прялкой, безобразник?
Наколобродил — и в кусты?»
Pутулы под командой Турна
Срамили, лаяли троян;
Врагов ругали нецензурно.
Честили хуже, чем цыган.
К ним тучами пускали стрелы,
И всадники, не в меру смелы,
Пытались перепрыгнуть ров.
Трояне уши зажимали,
Обидной брани не внимали,
Но каждый биться был готов.
Пан Турн заскрежетал зубами:
Сидят себе — и ни гугу!
Как быть? Таранить стены лбами?
Не выйдет, хоть согнись в дугу
Не зря, наверно, говорится,
Что злоба — сатане сестрица.
С ней впрямь не расстается бес.
Со зла придумал Турн уловку
Под сатанинскую диктовку.
В башку его сам черт залез!
Велит раздуть огонь гигантский
Пан Турн у тибрских берегов.
Он хочет флот зажечь троянский
И доконать своих врагов.
За дело принялись вояки
(Вредить другому склонен всякий),
Готовят гибель кораблям.
С трутом древесным, с фитилями,
С лучиной, с жаром, с головнями
Бегут, неся огонь к волнам.
Сперва затлело, закурилось,
И пламень голубой взвился,
А там и солнце закоптилось, —
Такой дымище поднялся!
От нимфы Турновой, в тревоге,
Чихали на Олимпе боги;
Угар богиням в ноздри лез;
Они метались, точно козы,
Дым ел глаза, бежали слезы;
Как винокур был сам Зевес.
Венеру за душу щипало,
Что с флотом поступили так,
И сердце горько замирало:
Ведь сядет сын на мель, как рак!
В слезах печали и унынья
Вскочила в тарантас богиня.
На облучке сел Купидон,
И на кобыле сухопарой
К Цибеле поспешили старой —
К яге помчались на поклон.
Цибела, — знают в каждой школе, —
Была родная мать богов.
Она смирилась поневоле,
Когда осталась без зубов.
Тихонько на печи сидела,
С кулешиком лепешку ела,
Не лезла в Зевсовы дела.
В знак уваженья из корчаги
Сливал ей Зевс остатки браги
Той, что Юнона лишь пила.
Брехней недаром докучала
Венера Зевсу много раз:
Такая вышла ей опала,
Что показать нельзя и глаз.
Теперь Цибеле поклонилась
И за услугу посулилась
Купить ей сбитню на алтын.
Лишь просит-молит: «Поищи ты
У Зевса для троян защиты,
Чтоб флота не лишился сын!»
Любила сладости старуха,
Как перед сбитнем устоять?
Была к тому же стрекотуха,
Охотница язык чесать.
Едва стащив Цибелу с печи,
Взял Купидон ее на плечи,
В хоромы Зевсовы понес.
Зевес, узрев такую гостью,
Сгреб молча оселедец горстью,
Насупил брови, сморщил нос.
С дороги покряхтев маленько,
Цибела кашлять начала,
В подол сморкнулась хорошенько
И дух пять раз перевела.
«Сатурнович, помилосердствуй!
Своей родимой поусердствуй! —
Слезливо шамкала она. —
Бессмертных смертный унижает
И только что не бьет, а лает.
Гора моя посрамлена.
Мою ты знаешь гору Иду,
Где лес и с капищем алтарь.
Я из-за них терплю обиду,
Какой не снес бы твой свинарь!
На сруб я продала Троянам
(Твоей молельни прихожанам)
Дубков и сосен — строить флот.
Уста Юпитера велели,
Чтоб эти брусья не истлели,
Переходя из рода в род.
Взглянув теперь на Тибра воды,
Ты видишь — корабли горят?
Их палят Турновы уроды
И крепко всех богов костят.
Еще не то тебе подстроят!
Спусти им — власть твою присвоят.
Дадут нам киселя тогда!
Расхитят лес, разроют Иду,
Меня раздавят, словно гниду,
Тебя прогонят навсегда».
«Не беспокойтесь, пани матка! —
Зевес с досадою сказал. —
Всех проучу, и будет гладко;
Ваш Турн, анафема, пропал!»
Взглянул, мигнул, махнул рукою
Над Тибром, чудною рекою, —
И врозь поплыли корабли;
Как гуси, в воду окунулись,
В сирен проворно обернулись,
А те и песни завели.
Войска рутульские в испуге
Дрожали от таких чудес.
И стон прошел по всей округе.
Мезап дал драла и Галес.
Тут порскнули и рутуляне,
Как от дождя в шатер цыгане.
Обратно повернула рать.
Один лишь Турн совался всюду,
Давая толкованье чуду,
Бегущих силясь перенять:
«Ребятушки, мол, не робейте!
То божье знаменье для нас.
Свой страх откиньте и рассейте.
Пришлось сказать Энею — пас!
Чего мы с вами не спалили,
То боги сами потопили.
Теперь троянцы в западне.
Живьем их в землю втопчем, вдавим,
Всех разом на тот свет отправим.
То воля божья, верьте мне!»
Но велики у страха очи.
Спасался каждый, кто как мог,
И возвращаться не охочи,
Летели все, не чуя ног.
На поле Турн один маячит,
А войско врассыпную скачет.
Пан Турн огрел коня хлыстом
И шапку на глаза насунул,
Во все лопатки в лагерь дунул,
Конек лишь завертел хвостом.
Глядеть на бегство пана Тура
Троянцам было по нутру;
Дивились оборотням бурно
И толковали всё к добру.
Ума, однако, не теряли
И Турну зря не доверяли:
С врагом воюешь — не плошай!
Он побежал — ты не гоняйся,
Он струсил —ты остерегайся.
Разок скиксуешь и — прощай!
Двойную стражу выставляют
На башнях для ночной поры
И фонари уж заправляют,
Чтоб их повесить на шнуры.
Вдоль вала ходят караулы.
Всё стихло. Улеглись рутулы.
Лишь кое-где блестит огонь.
Как видно, в Турновом обозе
Не помышляли об угрозе.
Храпеть оставим этих сонь!
На страже возле главной башни
Стояли Низ и Эвриал.
Не сыщешь удальцов беcстрашней!
Их черт веревочкой связал.
Хоть были крови не троянской, —
Иной какой-то, басурманской, —
Но знали службу казаки.
Молодцеваты, крепки, ловки,
Пошли к Энею по вербовке;
Водили дружбу земляки.
«Забраться бы сейчас к рутулам! —
Так Эвриалу Низ шепнул. —
Хоть перережь их всех огулом —
Никто б ногой не шевельнул!
Храпят, как видно, с перепою.
К ним тайной подкрадусь тропою,
Энею доблесть покажу.
Покруче заварю я кашу,
Разинь хранящих ошарашу,
На нож я сотню посажу!»
«Как! Ты — один? Меня оставишь? —
Спросил у Низа Эвриал. —
Сначала ты меня удавишь,
Чтоб я от земляка отстал!
С тобой не расставался сроду —
С тобой пойду в огонь и воду!
Не побоюсь и смертных мук.
Трусливый — дружбы не достоин!
Мне говорил: «Умри как воин!» —
Покойный батька мой, сердюк».
«Потыкай пальцем в лоб сначала!
Oт рыцарства с ума не спять! —
Прикрикнул Низ на Эвриала. —
Есть у тебя старуха мать!
Ей, бедной, немощной и хворой,
Не сын ли должен быть опорой?
Ты для нее обязан жить!
Легко ль ей будет без приюта,
Под гнетом лет и скорби лютой,
Скитаясь в людях, слезы лить!
Вот я, к примеру, сиротина.
Расту, что во поле горох,
Такая у меня судьбина:
Эней — отец, а матерь — бог.
Хоть пригожусь чужой отчизне.
А если б я лишился жизни —
Кому от этого печаль?
Тебя убьют — родимой горе.
Сойдет она в могилу вскоре.
Ужель тебе ее не жаль?»
«Разумно, Низ, ты рассуждаешь,
А все-таки не прав кругом!
Меня в одном ты убеждаешь,
Умалчиваешь о другом.
Где общее добро в упадке —
Отца и мать покинь для схватки!
Ты долг обязан исполнять.
Энею дали мы присягу,
И за нею костьми я лягу!
Над этим разве властна мать?»
Низ увидал, что спор напрасен.
Обнявшись крепко с земляком,
Он тут же вымолвил: «Согласен!»
И в ратушу пошли молчком.
В палату, где со старшиною,
Готовясь к завтрашнему бою,
Сидел Энеев сын Иул,
Явились пареньки честные,
Врата покинув крепостные,
Когда сменился караул.
«Стояли под одной из башен
Мы с Эвриалом на часах.
У недругов огонь погашен.
Спокойно спят они впотьмах.
Мы можем по тропе укромной
Прокрасться в лагерь ночью темной,
Насквозь пройти рутульский стан
И срочно донести Энею,
Что злобный Турн с ордой своею
Суется в крепость, как шайтан.
Пускай дозволит нам громада!
Мы дернем — счастья попытать.
Пока не встало солнце, надо
Энея-князя повидать».
— «В столь смутное для Трои время
Полно отваги наше племя!» —
Раздался одобренья гул.
И все троянцы, без изъятья,
Раскрыли смельчакам объятья.
Братину им поднес Иул.
Как сын Энея и наследник,
Похвальную сказал он речь
И Низу подарил «победник»
(Так величал Иул свой меч).
Дня дорогого Эвриала
Не пожалел того кинжала,
Что у вдовы стащил отец.
Чины сулил им за услугу,
Обоим обещал по плугу,
Земли под пашню и овец.
Был Эвриал дружка моложе:
Ему двадцатый шел годок;
Не ус темнел на белой коже,
А первый мягонький пушок.
Но воин был — храбрей не надо,
Силач и рыцарского склада.
А прослезился наш казак:
Ведь он с родимой разлучался,
Шел умирать и не прощался.
Он, сердцу покорясь, размяк.
«Иул Энеевич! Не дайте
Загинуть матушке моей.
В нужде, в несчастье помогайте,
Заместо сына будьте ей.
Вы маменьку любили тоже.
Я у своей —одна надежа! —
Промолвил нежный Эвриал. —
Вверяю вам покой мамашин!
Мне смертный бой теперь не страшен.
Умру за вас, как обещал!»
Иул в ответ: «Напрасно тужишь!
Твой труд, поверь, не пропадет.
Ты, Эвриал, нам честно служишь,
Не зря кладешь за нас живот.
Считай меня роднее брата!
Старушку сберегу я свято.
Довольствие назначу ей,
Паек, одёжу и квартиру;
Пшена, муки, яиц и сыру
В избытке — до скончанья дней!»
Давайте-ка с отважной парой
Отправимся в рутульский стан!
Зашел за тучи месяц ярый,
И на равнину пал туман.
Порой полночной всем рутулам —
И сотникам и есаулам —
Уснуть сивуха помогла.
Себя заботой не тревожа,
Вблизи костров потухших лежа,
Беспечные не ждали зла.
Там часовые на мушкетах
Валялись, будто напоказ.
Храпели пьяные в пикетах.
Встречая свой последний час.
И, стражу сняв передовую,
Пошли друзья наудалую.
«Из рутулян повыбью блох! —
Промолвил Низ. — Управлюсь духом,
А ты к земле приникни ухом,
Чтоб не застигли нас врасплох».
Сперва Рамента он проведал,
Башку отсек в один момент,
Составить завещанья не дал;
К чертям навек пошел Рамент.
Кто сколько проживет на свете,
Он по руке гадал, — заметьте, —
Не мысля о конце таком.
Мы часто ворожим, пророчим, —
Да только не себе, а прочим, —
К цыганкам бегая тайком.
На Рема и его героев
Обрушился отважный Низ.
Передушил он ложкомоев
И прихлебателей-подлиз,
А их начальника, облома,
Притиснул, как Фому Ерема;
Затем, подняв дареный меч,
Схватил за бороду густую
Он супостата и пустую
Макитру отделил от плеч.
Серран в сорочке, без кафтана,
Покушав досыта, уснул.
Низ ворвался в шатер Серрана,
Мечом по пузу полоснул.
И вслед за этим, словно в ступе,
Зад сплющил с головою вкупе.
Из мужа получился рак:
Торчала голова конфузно
Меж ног, и поднималось гузно.
Картинно умирал бедняк!
И Эвриал, попав к рутулам,
Без дела тоже не стоял.
Подобно земляку, огулом
Постылых в пекло отправлял.
Нигде не встретивши отпора,
Колол и резал без разбора,
Трудился, как в овчарне волк.
Косил подряд простых, вельможных,
И выборных, и подпомощных.
Кого сгребет, того и — щелк!
А Регус прискакал с пирушки,
Разделся, жженки выпил он
И повалился на подушки,
Егo уже клонило в сон.
Но Эвриал кинжал Иула
Воткнул в раскрытый рог рутула
И горемыку приколол,
Ни дать ни взять, как цветик алый
Прикалывает к покрывалу
Дня украшенья женский пол.
Остервенясь, в шатер к Мезапу
Рванулся было Эвриал,
И тот его зажал бы в лапу, —
Да земляка он повстречал.
Хоть Низ был сорванец немалый,
Лихой, запальчивый, удалый,
Однако удержал дружка:
«Врагам пустили кровь нехудо!
Пopa улепетнуть отсюда,
Чтоб не намяли нам бока».
Как волк в овчарне втихомолку
Смиренных потрошит ягнят,
Как хищный хорь, подобно волку,
Терзает в темноте цыплят,
Как, накуривши дымом серным,
В ночи с нахальством беспримерным
Без шуму крадут бурсаки
Гусей, индюшек, уток жирных
Из хлева у гевалов мирных
(Чем промышляют и дьяки),
Так наши смелые вояки,
В рутульский стан сумев залезть,
От крови красные, как раки,
Энея защищали честь.
А где любовь к отчизне светит —
Там вражья сила гибель встретит.
Там сердце крепче, чем свинец.
Не властна там судьба-злодейка.
Там жизнь — алтын, а смерть — копейка.
Там рыцарь, хват —любой птенец.
Итак, задав рутулам жару,
Бродили Эвриал и Низ,
Как музыкан ты по базару,
Хотя от крови грунт раскис.
Поляк, об этом беспокоясь,
Жупан бы подоткнул по пояс,
А наши перли напролом.
Спешили удальцы к Энею —
Похвастать храбростью своею
И рассказать о Турне злом.
Уже из лагеря счастливо
Ушли два дюжих молодца:
Лаптишки хлюпали, и живо
Стучали смелые сердца.
Явился месяц из-за тучи,
Рассеялся туман летучий,
Всё предвещало добрый путь.
И вдруг навстречу из долины
С полком латинские дружины —
Волсент! Как нашим улизнуть?
Они, попавши в передрягу,
Бегут быстрее гончих псов.
Бедняги к лесу дали тягу
От супостатов, от врагов;
Так пара горлинок невинных
Летит — спастись в лесах пустынных
От хищных ястреба когтей.
Но если суждено быть худу —
Оно тебя найдет повсюду.
Не скроешься за сто морей!
Наездники и пехотинцы
Пустились догонять вояк.
Опушку окружив, латинцы
Им не дают уйти никак.
Часть войска по лесу шныряла
И выследила Эвриала.
Проворный Низ на вербу влез.
Попался, как волкам овечка,
От вербы этой недалечко
Дружок его, головорез.
И Низ увидел Эвриала,
Над коим тешились враги.
Душа его затосковала.
Зевесу крикнув: «Помоги!» —
Копье в латинцев он пускает,
Сульмону сердце пробивает,
Тот сразу валится, что сноп.
Как будто не было Сульмона!
Не охнув, не издавши стона,
Зевнул в последний раз и — хлоп.
Стрела со свистом полетела
И Тагу врезалась в висок.
Его безжизненное тело
На желтый падает песок.
Волсент, бойцов утратив пару,
Клянет невидимую кару
И в ярости, как вол, ревет:
«За кровь моих Сульмона, Тага
Ответишь головой, бродяга!
Ступай за ними «обормот!»
Без лишних слов на Эвриала
Он замахнулся палашом.
Вся храбрость Низова пропала,
И сердце стало кулешом.
К Волсенту мчится что есть силы:
«Творишь пеккатум, фратер милый,
Ты морс невинному несешь:
Я — стультус, лятро, нечестивец,
Злодей, неквиссимус, убивец!
Постой! Ты кровь напрасно льешь!»
Рука Волсента не сдержалась:
Головку с плеч срубил он вмиг,
И кавуном она каталась.
Невнятно лепетал язык.
Кораллы губ уже синели,
И щеки алые бледнели.
Густых кудрей свалялся шелк,
Померкли молодые очи,
Покрывшись мглою вечной ночи,
И голос навсегда умолк.
При виде трупа Эвриала
Рассвирепел его земляк,
И, выпуская злости жало,
К Волсенту ринулся смельчак.
Как молния летит сквозь тучу,
Промчался сквозь латинцев кучу,
Врага настиг в один момент.
Схватил его за чуб рукою
И в сердце меч всадил другою —
Дыханье испустил Волсент.
Как искра с порохом зажженным
Должна исчезнуть заодно,
Так Низу с ворогом сраженным
Погибнуть было суждено.
Осатаневшие латины
Не пощадили казачины
И голову ему снесли.
Так Низ и Эвриал дружили,
Так жизнь отважно положили,
Посмертно славу обрели.
Из крепких сучьев и брезента
Носилки смастерив, латынь
Поволокла на них Волсента,
Которому пришел аминь.
А две казацкие головки
С собой помчали, как дубовки,
Швырнув их попросту в мешок.
Но в лагере об эту пору
Застали, как на бойне, гору
Печенок, легкого, кишок.
Как только небосклон зарделся,
Светильник Феба запылал,
Пан Турн покушал, огляделся
И снова биться пожелал.
Ударить приказал в клепало,
Чтоб войско сразу выступало,
И прихватить велел с собой
Казачьи головы для смеху,
Чтоб за недавнюю потеху
Троянцам отплатить с лихвой.
Но в крепости, по уговору,
Молчком сидел троянский род;
Запрятались, как мыши в нору,
Когда вблизи мяучит кот.
При этом были все готовы
Погибнуть ради Трои новой
И чашу смертную испить,
Чтоб отстоять свою свободу,
Не покориться сумасброду,
Затрещину ему влепить.
Рутулы налетели бурно.
Троянцы сдачи дали так,
Что брюхо скорчило у Турна
И расчесал икру вожак.
Велит он, вне себя от злости,
На глум поднять убитых кости,
Чтоб лютых недругов кольнуть:
На жерди перед самым валом
Несчастных Низа с Эвриалом
Головки буйные наткнуть.
Троянцы с вала различали,
Чьи головы вблизи торчат,
И горькой предались печали,
Утративши таких ребят.
Ужасный слух про их кончину
Потряс троянскую дружину,
И слезы проливала рать.
Оцепенев от скорбной вести,
Едва не умерла на месте
Старуха, Эвриала мать.
Как будто разум потеряла:
Седые волосы рвала
И в грудь со стоном ударяла,
Лицо щипала и скребла.
Вдоль вала бегала бабуся.
Когда же голову Эвруся
Она узнала на колу —
Еще сильнее заметалась:
Вопила, ерзала, каталась
И распростерлась на валу.
Истошным голосом завыла:
«Сыночек, свет моих очей!
На то ль тебя я породила,
Чтоб сгинул от лихих людей?
Чтоб ты в недобрую годину
Увел старуху на чужбину
Свой век в сиротстве коротать?
Моя ты радость и отрада!
Моя заслона и ограда!
Ты на кого покинул мать?
Куда идти убогой, хворой?
Кто злую долю облегчит?
Кто будет мне в беде опорой?
Кто участь горькую смягчит?
Теперь прощайте все поклоны,
Что получала во дни оны
От вдов, девчат и молодиц
За брови дивные собольи,
За очи ясные сокольи…
Ты был красою вечерниц!
Найти бы мне твой труп казацкий
И тело белое обмыть.
Назло дружине супостатской
В могилу с честно проводить.
О боги!Я ли в том повинна,
Что вы единственного сына
Дозволили обречь на смерть
И молодецкую головку
Над бедной матерью в издевку,
Как тыкву, насадить на жердь?
Недолго наживет на свете,
Рутулы, ваш собачий род!
Пусть вас казнят родные дети!
Пускай издохнет ваш приплод!
Как жаль, что я не зверь, не львица,
Не кровожадная волчица,
Чтоб вас, убийцы, растерзать!
Чтоб, исторгая рев из пасти,
Рвать сердце с требухой на части,
Мослы с рычаньем разгрызать!»
Тут не один троянский воин
Сочувственные слезы лил.
Прощаньем горестным расстроен,
Асканий нюни распустил.
Сильнее всех сморкался, хлипал,
На недругов проклятья сыпал
Энея доблестный сынок.
С поклоном подступивши, бабку
Схватил Энеевич в охапку,
В землянку с вала уволок.
А тут кричат и трубят в трубы,
В свистелки дуют и в рога,
Вопят, брат брата лупит в зубы,
Враг налетает на врага.
Тут — ржанье конское и топот,
Там — гомон, стукотня и ропот,
Смятенье, сто напастей злых!
Так сбитень пенится горячий,
Так в кабаке шумит подьячий.
Хоть, вправду, выноси святых!
—Гей, муза! —к панночке стыдливой
Взмолюсь. — Приди, хоть на часок!
Прошу тебя, не будь спесивой
И помоги сложить стишок.
Ты дай мне силу и уменье,
Чтоб мог я описать сраженье.
Здесь должен твой звучать язык!
Ты, девка, слышно, не брыклива,
Да жаль, от старости сварлива.
Прости! я брякнул напрямик,
И в самом деле провинился:
Девицу старой объявил,
Хоть с ней никто и не любился,
Не женихался, не шутил.
Ох, сколько муз таких на свете,
Во всяком городе, в повете!
Покрыли б доверху Парнас.
Я музу кличу не такую:
Веселую и молодую;
А старых — залягай Пегас!
Рутулы кинулись на стены,
Карабкаются, как жуки.
Свирепый Турн, покрывшись пеной,
Кричит: «Дружнёнько, казаки!»
Троянцы тоже не зевают,
Швырять каменья поспе
