Александр Коренев - Черный алмаз
Лишь конца ее хлыстик плясал бы, а чулки на полу спали змеями.
Не послание — стих,
А стихи — это грезы богов, а не всякая там байка бойкая,
Грежу я — чтоб воочью, на ощупь, вплотную, впритир:
А не то—ни строки тебе более, адресатка далекая.
ЧЕРНЫЙ ПРИЛИВ
(ПАМЯТИ ЛЮДЫ)
НАПОМИНАНИЕ
Когда в соседнем доме
вор стащит вещь,
Мы начинаем тоже
добро стеречь.
Так что ж мы забываем
о ней,
что каждый день
Обходит дом за домом
и крадет
людей!
ПЛАМЯ
Что же теперь?.. Понемногу тлеть?
Как дистрофик пленный
к хлебу тянется,
Как нутром спаленным
к водке пьяница,
Как солдат с окопов
к бабе рвется,
К гибели я рвусь! не быть! сгореть!
Ты отмучилась... боль затая,
Отсияла, как осенний лучик,
Хоть была всех белоснежней, лучше,
Не спасла тебя земля твоя!
И на Красной площади любви к тебе.
Памяти,
моей
к тебе — любви —
Сам сожгусь, затрепетав, не вытерпев,
Пламенем себя обвив!
«Нет!» — любой обслуге и округе
Всяких мудрецов, певцов, толпе тупой.
Оболью себя бензином муки
И раскаяния перед тобой...
1977.
НАВЕЧНО
Открою шкаф — как все поникли платья!
Выдвину ящик — слезы бус ее, камней.
А рукопись... пришли прощаться, плача,
Стихи толпою — о ней, о ней!
И слов-то нет!.. Я полон горем, жалостью.
Так в поле воет вьюга, темнота.
Все — сберегу или раздам, — пожалуйста!
Но с этой ношей буду навсегда.
Наряды, редкости — родным и детям.
А боль свою, страданье — никому.
Не подарить, не поделиться этим!
И нежность к ней хранить мне одному.
1977.
РОЯЛЬ
Это не роща, это не рощи черный обрез,
Это не роща, что вписана в поле неровным овалом,
Это — огромный рояль под навесом небес
С лиственным плеском мгновенной игры небывалой!
Это сентябрь Софроницкий — взахлеб, наразрыв, дотла,
В клавишах веток неистов, в листве серебристой...
Это же, боже мой, ее же, ее же игра,
Людины пальцы проносятся вьюгой искристой!
Это не роща, это не роща, не роща — рояль,
Не ветер, не ветер, а скрябинский взлет и прорыв
В недра галактик, в такую лазурную ярь!
В еще не явную вам гениальность игры.
И то не небо, не нимб, а золотое кольцо
Кос ее светится, и в белом мареве дня
То ее облик, ее все в сияньи лицо
Близится, реет, жалеет, сжигает меня!
То ее светом сияют любые края
С облака, что клубится над головой...
Это не солнце — лицо! Это не роща — рояль!
Это сентябрь Софроницкий разрывает мне сердце игрой!
окт. 1977.
ЧЕРНЫЙ ПРИЛИВ
Черный прилив! Плещется море нефтью,
На сотни верст все берега отравив.
Смольные трупики птиц, сети нагружены смертью...
Только ли в море бывает черный прилив?
Жизнь наша тоже простерлась к закату полого.
Так получается, что иногда, хоть плачь,
Лодке судьбы твоей в бесконечных волнах
одиноко,
В мутных волнах обманов, обид, неудач,
Где же та гавань, любовь, спокойнее полдня,
Что светом своим, лаской лазоревых глаз,
Светом своей доброты как музыкой полнясь,
Смотрит на нас? Ждет и болеет за нас?
Танкеры тонут, все дохнет от мути зеленой.
Как я давно не знал передышки в пути.
Где я найду существо с душой озаренной?
Гавань такую разве на свете найти?
Может случиться, может, море глубоко, —
Господи боже мой, неужто пучину не минем?!
Ежели лодке твоей слишком уж плохо,
Черным приливом облепит ее, и аминь!
апр. 1978.
СТАРЫЙ ЯЩИК
Хоть вся эта ретра,
любовь к неновому,
Смешна мне,
хобби дурех и нерях,
Печалюсь по ящику почтовому,
Который висел на моих дверях.
Скворешник надежд,
обещании, желаний:
Почтовый ящик
жилья моего.
Как много тогда открыток, посланий
Со света всего ныряло в него!
Он каждое утро
выкладывал вести,
Когда открывал я его —
в пролет
Он гулко грохотал своей жестью,
Так жеребенок весело ржет.
Уедет, бывало, моя королевна.
Уже там белеет конверт большой.
Какой он был домовитый, верный,
Железный, а с доброй такой душой!
Пускай доставка
ведется иначе,
Пускай век блоков, схем, ЭВМ,
А я по старому ящику плачу.
Кому печаль свою повем?
Я плачу... по женщине настоящей.
Тогда я был счастлив и независим,
Тогда в скворешник почтового ящика
Так часто влетали птенцы ее писем!
1979.
КЛОУН
Ты мне близок, милый клоун, очень,
Потому что — так сосредоточен,
Так — на цыпочках, так тих,
Хочешь зайчик на полу схватить.
Хвать! А он увиливает снова,
Не поймать нам зайчика такого,
Он как сон! О, он как сон:
Слишком зыбок, слишком невесом.
Вновь крадешься, терпелив, как дервиш.
Ты мне близок, чудик ты мой милый:
Тем, что не лавируешь, а — веруешь!
Тем, что ловишь свет — неуловимый!
Что мечта влечет, а не любая...
Тем, что плюхаешься, расшибаясь.
Цирк смеется. Но творишь ты это
Ведь не ради смеха — ради света.
И глазеют все, и веселится каждый:
Вот какой забавный дурачок!
Слушай, клоун, а вот я однажды
Зайчика поймал... да не сберег...
янв. 1979.
РАЗЛУЧЕНИЕ
Если б — всего-навсего разлука:
В разных странах мы, краях, лесах:
Если бы мы были друг от друга
Хоть на самых крайних полюсах.
Вся война, эвакуация
(Как оно и было в прошлый раз),
Плен, который лагерем наказывается,
Если бы разъединили нас.
Если б лишь пространство или время
Не давали мне тебя любить…
О, все это пустяки, поверь мне!
Ведь жива надежда: «встрече быть!»
Господи, любые льды и реки,
Горы, можно все преодолеть!
Но меж нами, разлучив навеки,
Встала — смерть.
1979.
ИМЯ ТВОЕ
Мертвые зовут живых,
Один закон над нами:
Сначала теряем любимых своих,
Потом уходим сами.
Но ради них, любимых,
Ради их жизни — в нас, —
Чтоб ни было, жить должны мы.
Чтоб свет их не погас.
Теперь я Тебя носитель.
Я Имяносец твой.
Хоть режьте меня, казните,
Я должен шагать: живой.
Я знамя Твое простер
Над выправкой офицера.
Вот так — шаг держит — парламентер —
Уже в наводимых прицелах.
март 1986.
ПРОЩАНИЕ
(через десять лет)
Кончено. Ушла. Ушла напеки.
И меж нами: не моря, не твердь,
Господи, и не хребты, не реки...
То, что непреодолимо: смерть!
О, все кончено! Мы отлюбили.
Ты ушла, простилась с миром сим,
Не узнавши новых Черных былей
(С нас довольно войн и Хиросим).
Не услышав всех речей геройских,
Что там — может не гадать твой дух —
Только показуха перестройки?
Или перестройка показух?
Что сидеть чиновники, как дрофы,
Будут вечно, что дурак — турист,
Не аварии, не катастрофы,
Нет: безмозглость и авантюризм!
Господи, как хорошо, что сердцем
Не зайдешься вновь, от всех невзгод.
Там, где с мельницами бьется Ельцын,
Долговяз и худ, как Дон-Кихот.
Облака рыданьями разлуки
Где-то вновь прольются на поля...
А меж нами реки, словно руки,
Удивленно развела земля.
дек. 1987,
БРОДЯЧАЯ СОБАКА
По кладбищу бродит стороной
Собака, костлява и тосклива,
Все более мелькая у одной
Могилы, где пустынная крапива.
