Людмила Зыкина - Песня
Важно еще заметить, что пела она — и до войны, и в военные годы — без микрофона.
Теперь, постигнув многие премудрости музыкальной теории, я вижу: там, где Русланова неожиданно меняла ритм, даже разрывала слова, переставляла ударения, она — вроде бы нелогично на первый взгляд — добивалась своеобразного, ни с чем не сравнимого звучания.
Руслановский шедевр «Я на горку шла» поражает уж вроде бы совсем немыслимым словесным образованием: «Уморехнулся…» Но какой непередаваемый народный колорит привносит в песню это словечко — забыть трудно.
Война…
Сколько потрясений, волнений, переживаний связано у каждого с этой бедой, всколыхнувшей всю великую страну, затронувшей буквально всех — от мала до велика.
В годы войны песня стала могучей мобилизующей силой, она сражалась на фронте, она трудилась в тылу.
В те годы деятели искусства с особой гордостью обращались к родной истории, к родной народной песне. Национальная основа в песне заявила тогда о себе особенно решительно и властно. В раздольном русском многоголосье, в задушевных русских напевах хора имени Пятницкого советские люди чувствовали дорогой сердцу образ Родины, непобедимой России. В годы войны художественный руководитель хора В. Г. Захаров был удостоен Государственной премии.
Фронтовые бригады — явление, навсегда вошедшее в историю советского искусства, опровергло древнее изречение: «Когда говорят пушки, музы молчат». Нет, музы не молчали. На самой передовой, под крыльями боевых самолетов, звучали песни Клавдии Шульженко, кстати, первой исполнившей на фронте «Вечер на рейде»; прямо с танка пели веселые куплеты Юрий Тимошенко и Ефим Березин, прошедшие с войсками путь от Киева до Сталинграда, а потом обратно на Запад до Берлина; на разложенной перед окопом плащ-палатке танцевали Анна Редель и Михаил Хрусталев, а Леонид Утесов, заглядывая в лицо юному солдату, сжимавшему автомат, по-отечески говорил:
Ты одессит, Мишка,
А это значит,
Что не страшны тебе
Ни горе, ни беда.
…В конце 1943 года Лидия Андреевна Русланова в составе концертной бригады приехала во второй гвардейский кавалерийский корпус под командованием Героя Советского Союза генерал-лейтенанта Крюкова. В это время в одном из его полков проходило собрание, на котором было зачитано письмо колхозницы, — она передала государству свои трудовые сбережения, чтобы на эти деньги сделали пушку для ее сына-артиллериста. Потом выступила Лидия Андреевна. Она сказала, что тоже жертвует свои средства, чтобы построить на них батарею из четырех «катюш». Три месяца спустя Русланова снова прибыла в часть и торжественно «вручила» бойцам свой подарок.
Десятый минометный гвардейский полк громил врага на Западном фронте, штурмовал немецкие укрепления на Одере. Руслановские «катюши» приближали долгожданный День Победы.
В Берлин в мае сорок пятого Л. Русланова прибыла вместе с ансамблем донских казаков под управлением Михаила Туганова.
Никогда не забудется ставший легендой концерт Руслановой у поверженного рейхстага. Лидия Андреевна исполняла под гармошки с колокольчиками русские народные песни «Степь да степь кругом», «Ай да Волга, матушка-река», «По диким степям Забайкалья» — и солдаты, только что закончившие свой последний бой, солдаты, сломавшие хребет фашистскому зверю, плакали, не стыдясь слез. Потом отгремело ее незабываемое:
Ва-а-ленки, ва-аленки!
Не подшиты, стареньки…
«Валенки»… Пройдет время, и валенки-то носить перестанут, а песню петь будут, песня останется людям.
Популярность Руслановой была безграничной. Одно только ее имя приводило в концертные залы людей и в тридцатые, и в семидесятые годы.
Народ наш любит песню, ценит ее исполнителей. Но в признании народном с Руслановой не мог соперничать никто из ее коллег. Даже железнодорожное расписание было бессильно перед ее популярностью — мне рассказывали, как у глухого разъезда на Сахалине толпа людей простояла целую ночь, чтобы хоть краешком глаза взглянуть на «Русланиху». И поезд остановился…
Выйдя из самой гущи народа, Лидия Русланова своими песнями воздвигла себе памятник в человеческих сердцах.
В последние годы миллионы людей видели ее на телевизионных экранах. Она вспоминала свою жизнь, пела песни, снова и снова вела разговор со своими многочисленными корреспондентами — друзьями-фронтовиками, юными слушателями.
Было что-то неувядаемое в ней. Ее молодые глаза сияли, люди тянулись к ней сердцем, как к своей, родной, и это придавало ей силы.
В августе 1973 года Лидия Андреевна еще пела в Ростове. Когда «газик» выехал на дорожку стадиона и раздались первые такты песни, зрители встали. Стадион рукоплескал, и ей пришлось совершить лишний круг, чтобы все разглядели ее — одухотворенную и удивительно красивую.
То был ее последний круг почета… А потом, в Москве, тысячи людей пришли проститься с ней. Стоял сентябрьский день: багрянцем отливала листва в разгар бабьего лета, и золотились купола Новодевичьего. Она смотрела с портрета на пришедших проводить ее — молодая, в русском платке…
Я бросила, как принято, три горсти земли в могилу и отсыпала еще горсть — себе на память. Горсть русской земли — той, на которой выросло и расцвело дарование замечательной актрисы и певицы.
Глава VII
Дороги, дороги…
За последние годы я выступала во многих странах мира — в Европе и в Азии, в Америке и в Австралии…
Впервые за границей мне довелось побывать в 1948 году с хором имени Пятницкого. Это была поездка в братскую Чехословакию на известный теперь музыкантам всего мира фестиваль искусств «Пражская весна». Встретила нас столица Чехословакии цветением сирени, в Праге наступал щедрый на солнце и краски май.
Необычайно сердечной была встреча на вокзале, прямо на перроне начался импровизированный концерт — зазвучали русские, чешские, словацкие песни.
Вечером, выйдя из отеля, я попала на огромную площадь, где пели, танцевали и веселились молодые пражане. Как-то вдруг я очутилась в самом центре карнавала: вокруг поминутно возникали и рассыпались большие и малые хороводы юношей и девушек в национальных костюмах. Они окружали какую-нибудь замечтавшуюся парочку, и тогда влюбленным приходилось целоваться — иначе их не выпускали из круга… Вот и я, замешкавшись, уже не могла вырваться из хороводной круговерти. Наверное, у меня был испуганный вид, потому что все вокруг весело хохотали, а я от неожиданности только и успела проговорить:
— Ой, мамочка!..
— Да она же русская! — кто-то радостно прокричал в толпе, и над площадью полились русские мелодии.
Дружба наших славянских народов, наших культур выдержала все испытания. Я лишний раз убедилась в этом, снова приехав в Злату Прагу много лет спустя.
Как и в тот памятный мне первый приезд, на землю Чехословакии пришел май. Как и тогда, пьянящим ароматом цветущей сирени был наполнен воздух. 9 Мая, в День Победы, состоялся концерт, а затем чешские друзья пригласили нас на дружеский прием в маленькое кафе одного из сельскохозяйственных кооперативов. Стали рассаживаться, и я подумала: «Почему же за праздничным столом так мало молодых?» Спросила у наших радушных хозяев — те как-то смущенно объяснили, что все отправились на стадион смотреть футбол.
Но часов в десять вечера в кафе ввалилась шумная ватага — мальчишки и девчонки. Увидели праздничное застолье, однако к нам не подошли — сели в уголок, заказали кофе. Встал председатель кооператива, поднял рюмку сливовицы и, прежде чем произнести тост, представил гостей из Москвы. С нами за одним столом находился тогда майор Фролов — во время войны он был заброшен в Словакию для связи с местными партизанами. Его фамилию называют в тех краях с большим уважением и почтением. Дошла очередь до меня. И слова «лауреат Ленинской премии» прозвучали с какой-то многозначительной торжественностью.
И вдруг те самые явившиеся со стадиона мальчишки и девчонки зааплодировали. Они аплодировали не мне, их взволновало упоминание имени Ленина.
Обстановка сразу разрядилась. Я подошла к ним, и молодые люди приняли меня в свою компанию.
А потом мы пели. В маленьком кафе звучали и чешские, и словацкие песни, и «Стенька Разин», и «Вниз по Волге-реке», и «Катюша», и «Подмосковные вечера», и «Течет Волга»…
Наши песни…
Они стали настоящими проводниками идей дружбы, по ним судят о Советской стране, о ее людях на всех континентах земного шара. Я часто задумываюсь над тем, что если тысячи людей в концертах подтягивают «Течет Волга», рассказывающую о русском характере, русском человеке, то это уже не просто пение, а нечто большее. По сути, это утверждение наших морально-этических принципов, свидетельство того, что во всех странах у нас становится все больше друзей.
