Омар Хайям - Рубаи. Полное собрание

Растенье Истины возможно ли найти,
Коль в этом мире так запутаны пути!
Неведомая ветвь порой скользнет в горсти…
Всегда нам наугад, как в первый день, брести.

К чему ни прикоснусь, не вижу все равно,
Случайно внешнее иль сутью рождено.
Допустим, вырос перл — в жемчужнице разбитой,
Допустим, шах сидит — в углу, где так темно…

Снаружи в этот свод не проникает свет;
Что можно распознать, не ведая примет?
Любой предмет возьми: реален ли предмет?
Посмейся и отбрось: обман, предмета нет.

Секретней всякого секрета — Бытие.
Свет, заблудившийся вне света, — Бытие.
Ты в деле преуспел? Но и на этом деле —
Примета бренности, помета: «Бытие».

Чей разум охватить вселенную спешит
И, будто конь Бораг, по небу путь вершит,
Тому до цели миг останется… Но небо
Закружит голову и наземь сокрушит.

Все наперед дела для нас предначертали,
Смешав добро и зло в узорах на Скрижали.
Что предначертано, то и вручают нам.
Нелепы хлопоты, бессмысленны печали.

Была дождинка, но с морской водой слилась.
Была пылинка, но средь пыли улеглась.
Вот во вселенной нам случилось появиться —
Повиться мошкаре… И тут же скрыться с глаз.

Отставил я дела, закрылся на засов
От благодетелей — ничтожеств и столпов.
И руку мне подать теперь лишь друг готов:
Такой же, как и я… Но сам-то я — каков?

О! Ты — моя печаль, Бижан в тюремной яме!..
А ты, Сохраб-мудрец, растерзанный во храме!..
За Сиявуша мстя, себя разрушил мир!..
Мне сердце извело сказанье о Рустаме.

Как ни вникаю в жизнь, головоломной вижу,
Саму вселенную насквозь никчемной вижу.
Хвала Всевышнему! Где ни открою дверь,
Там на себя капкан во тьме укромной вижу.

Затерян меж дворцов, бесславен я и мал,
Уже за тридцать мне, а счастья не видал.
Мне так же горестно, как гостю-бедолаге:
Хоть выпивки полно, на свадьбу опоздал.

Ты в мире видишь, дух, чужбину — почему?
Ты ни дворцу не рад, ни чину — почему?
Ты был божественным владыкой, а сегодня
Низвергнут в скорбную пучину… Почему?

Я сердце упрекал: греховное, оно
Страшится смерти там, где воспарять должно.
И в замешательстве мне отвечало сердце:
«Я от рождения на смерть обречено».

Хоть в облике моем блистательно сплелись
Пылающий тюльпан и стройный кипарис, —
Минутные цветы в тараб-ханэ столетий,
На что мы, не пойму, Художнику сдались?

Как сердцу этот мир считать своим охота,
Не век, а вечность быть царем земным охота!..
Про Смерть-охотницу бедняге невдомек,
А ведь уже, след в след, идет за ним охота.

«Иосиф — это я, и луг — Египет мой;
Рубинами богат ларец мой золотой».
— Чем, роза, убедишь меня, что ты Иосиф? —
«Рубашкою в крови — приметой роковой!»

Не сам я выбрал жизнь, идея не моя
Пройти кровавый путь земного бытия.
Мне быть или не быть, Он без меня решает.
Был сам собой — когда? и где? и был ли я?

Возможно ль думать так, что нет Тебя со мной,
Коль я не вдохновлен молитвою ночной?
Иль по природе я далек от сути Божьей?..
Но вся природа — Ты, природы нет иной.

Так часто мне, слепцу, добром казалось зло!
Так много зла добро на свет произвело!
И растерялся я: просить о чем, Всевышний?
Уж Ты придумай сам, что мне бы впрок пошло.

Те ласки в младости, о, Боже, как понять?
И годы радости, их тоже — как понять?
Теперь усердствуешь в обидах и гоненьях.
Да, стал я грешником, и все же — как понять?

Немало нагрешил я на своем пути,
Но все же светится надежда впереди:
Ты обещал помочь, когда мне будет плохо.
Мне нынче плохо так, что худшего не жди.

О друге я мечтал… Но им не стал никто.
Как руки простирал!.. Не сострадал никто.
Недаром сказано: «Просящий безутешен».
Того, о чем прошу, здесь не видал никто.

Геенной огненной пускай тебе грозят,
И степь и горы пусть геенной обратят,
Но Боже упаси с ничтожеством сдружиться!
Дружить с ничтожеством — как пить смертельный яд.

Коней рассудка мы в пути к Тебе загнали,
В притоне воровском приют себе сыскали…
Заветные Врата найдем теперь едва ли,
Ни мига радости не будет в век печали.

В постройке кольцевой без окон, без дверей
Скитальцы, узники бессмысленных путей,
Мы все беспомощны, как птицы средь сетей,
Мы жертвы времени, и страхов, и страстей.

Площадку вкруг холма для скачек нам нашли,
Из девяти небес шатер нам возвели,
Мой дух на пегую кобылу посадили
И в гулкий колокол ударили вдали.

Брыкливый небосвод поймали под уздцы,
Приладили седло и звезды-бубенцы…
В тот день Всевышний Суд решил и нашу участь —
Позорно падаем от легонькой трусцы.

О сердце! У судьбы смягченья не проси,
От круговерти лет спасенья не проси.
Лечение искать — свои мученья множить.
С мученьями смирись, леченья не проси.

Уютным домом мир сочли вначале мы.
Но только скорбь и боль везде встречали мы.
Успехом труд, увы, не увенчали мы.
Сердцами омертвев, ушли в печали мы.

Вглядись, коль ты не слеп, во мрак могильной ямы.
Потом взгляни на мир, бушующий страстями.
Какие грозные им правили цари!..
Любой из них, смотри, растоптан муравьями.

Изнеженную жизнь вообразив, затем
Так долго мучиться, искать ее — зачем?
Порочный этот круг никак ты не покинешь;
А впрочем, этот круг покинешь, став ничем.

Как спутники, и ты глазами не востер.
Пытаться хоть за шаг судьбу провидеть — вздор.
Мы слепо мечемся, а небо возглашает:
«Сплетается Ткачом задуманный узор».

Под чашей неба жизнь безрадостно пуста.
Кого, пока он жив, не мучит суета?
Хоть миг бессмертия — и то, увы, мечта.
Так в чем же цель твоя, без цели маета?

Скитальцы набрели на караван-сарай.
Угрелись, хоть совсем его не покидай!..
Но нет. Отсюда всех, как на мосту, торопят:
Эй, не задерживай, ступай себе, ступай!

Огни, плывущие по куполу дворца,
Способны с толку сбить любого мудреца.
А не боишься ли, порвется нить рассудка?
Благоразумнее — не поднимать лица.

Несчастья начеку. Смотри не провинись —
Свой жребий получив, за лучшим не тянись.
Черкнув, коснулась Кисть черновика Творенья…
Теперь черту судьбы не сдвинешь вверх иль вниз.

Что предписал Калам, тому иным не стать.
Коль все оплакивать, то как больным не стать?
За век ты можешь слез излить, наверно, море,
Но даже капелькой удачи им не стать.

Возник я на земле без пользы для небес,
Их не украсило и то, что я исчез.
Пригнать меня сюда, прогнать меня отсюда —
Хоть намекнул бы кто, какой им интерес?

Где польза от того, что мы пришли-ушли?
Где в коврик Бытия хоть нитку мы вплели?
В курильнице небес живьем сгорают души.
Но где же хоть дымок от тех, кого сожгли?

Ты, ради жалких благ вседневно суетясь,
И думать позабыл: все ближе смертный час.
Хотя б на миг очнись, взгляни хотя б однажды,
Как Время яростно и слепо топчет нас!

Коль небеса к добру склонить не в нашей воле,
То восемь их иль семь, тебе не все равно ли?
Коль так и так умрем, важна забота, что ли,
В могиле муравьи сожрут иль волки в поле?

Эй, суфий-простачок! Ты Божество зовешь.
Но Бог и там, и тут. Отколь Его зовешь?
Коль ты с Ним заодно, тогда с чего зовешь?
Коль ты с Ним незнаком, тогда кого зовешь?

Итак, он твой, дворец под голубым шатром?
Как можно быть таким наивным простаком,
Ждать пира, позабыв о кошельке пустом,
Ночлежку для бродяг приняв за отчий дом!

Зачем вперед глядеть, зачем терзаться впрок?
Плачевен твой удел, провидец и пророк.
Стань весел, отвлекись от мировых тревог.
Ни слезы, ни мольбы не поколеблют рок.

Среди любивших мир найдешь ли одного,
Кто волей собственной покинул бы его!
О жизни вечной ты мечтать, конечно, волен…
Любой из них мечтал не хуже твоего.

Старательный гончар! Тебе и невдомек,
Что и тебе уйти уже назначен срок.
И тот печальный день не так уж и далек,
Когда твой прах возьмут и вылепят горшок.

«Вчера» уже прошло, и вспоминать не стоит.
И «завтра» днем надежд воображать не стоит.
От «завтра» и «вчера» подмоги ждать нельзя.
Сегодня веселись! Жизнь обижать не стоит.

Раб тела ветхого, страстей его и боли,
Ты будешь по свету кружить, мой друг, доколе?
Уходят. Мы уйдем. Еще придут. Уйдут…
И нет ни одного, кто надышался б вволю.

На сцену Бытия чуть опоздали мы,
Ступенькой ниже всех смиренно встали мы.
У жизни свой расклад, ей не до наших жалоб.
Скорее бы конец! А то устали мы.

Не знал ты сна, еды, не вздумали пока
Помучить простака Четыре шутника:
Они свои дары крадут исподтишка,
Пока не станешь тем, чем был во все века.

Невежда, в этот мир не вникший, ты — ничто,
Под легким ветерком поникший, ты — ничто,
Тебе от бездны шаг, и шаг до новой бездны!..
На миг меж двух «Ничто» возникший, ты — ничто.

Постыдно забывать, как скоро прочь пойдем,
На зыбкой пустоте пытаться строить дом.
Взгляни: вселенная — холодный звездный ветер —
Швыряет пыль в глаза строителю хором.

Уроки, что весь век ты получал, — ничто.
И все, чему других ты обучал, — ничто.
Бывать и там и тут случалось… Ну и что?
Как если б на боку весь век лежал, — ничто.

Твой ум, познавший мир, — в дороге вздох один.
Твой дух, вобравший мир, — о Боге вздох один.
Коль даже вздох один на вздох другой умножить,
Сколь ни подсчитывай, в итоге — вздох один.

Допустим, у тебя добра не счесть, и что ж,
Намерен вечно жить, покуда все сочтешь?
Твой каждый вздох тебе однажды был одолжен,
И долго ли понять, что должен быть платеж.

Да, ты действительно везуч, без похвальбы.
Но, хоть удачно сшит халат твоей судьбы,
Понежиться в шатре не очень-то надейся,
Четыре колышка которого — слабы.

Фигурки — ты да я, а небеса — игрок;
И в этом истина, таков наш общий рок.
Вот коврик Бытия; зевак позабавляем,
А отплясал свое, и снова в сундучок.

Вот на кого-нибудь находит: «Это — я!»
Как золотой мешок он ходит: «Это — я!»
И вот он преуспел, дела свои наладил,
Вдруг из засады Смерть выходит: «Это — я!»

О небо! Силу ты в насилье обращаешь,
Рубашку счастья рвешь и гнилью обращаешь.
Чуть встану на ветру, ожечь огнем решаешь,
Воды глоток, и тот ты пылью обращаешь.

Все, что скопили мы, просыпалось из рук.
Кровавый урожай сбирает Смерть вокруг.
Хоть бы вернулся кто поведать об ушедших!
С дорог Небытия донесся хоть бы звук!..

О небосвод! Наш мир истерзан злом твоим,
Разбой давным-давно стал ремеслом твоим.
Земля! Рассечь тебя — и засверкают перлы:
Какой бесценный клад прикрыт ковром твоим!

Когда бы смог я жизнь от рока оградить,
От пут добра и зла себя освободить,
Отсюда б не ушел!.. А если откровенно,
В презренный этот мир не стал бы и входить.

Исполнен небосвод глумлением и злом;
Он рад, когда судьба захлестнута узлом:
Где только углядит клейменного страданьем,
Вмиг выжжет то клеймо — уже своим клеймом.

Жестокий небосвод мольбою не гневи,
Исчезнувших друзей обратно не зови.
Вчерашнее забудь, о завтрашнем не думай:
Сегодня ты живешь — сегодняшним живи.

Здесь каждый дар небес — не слезы, так беда;
Чуть горе отойдет, навалится нужда…
О жизни на земле узнать бы нерожденным,
Навек бы зареклись они идти сюда.

В том храме говорил стотысячный Иса,
На тот Синай всходил стотысячный Муса,
Покинул тот дворец стотысячный владыка, —
Стотысячная часть!.. Едины — небеса.

Что делаешь, гончар?! Одумайся, пойми,
Ты по невежеству глумишься над людьми.
Хосрова голову и пальцы Феридуна,
Хоть их-то с колеса гончарного сними!

Ликуй! Немало бед пророчат звезды нам,
Пока внимаем мы небесным письменам.
Но все ж на кирпичи сгодится наша глина,
Построят люди дом, а может, даже храм!

Печально, что до нас нет дела небесам,
Забвенье суждено делам и именам…
Без нас кружился мир, без нас кружиться будет,
Вселенной все равно, и больно только нам.

Ты дивным видишь мир?.. Но это как взглянуть.
Спроси у стариков, согласны ли? Ничуть.
Едва ли здесь и ты, мой милый, загостишься…
Пока не выплескан, себе плесни чуть-чуть.

Пусть императором китайским стать ты смог,
И все цари земли лобзают твой порог!..
Зачем? Уж лучше век беспечного веселья:
Аршина три земли — один у нас итог.

Пускай ты век, и два, и десять проживешь,
Однажды сгонят прочь с насиженных рогож.
Хоть жалкий нищий ты, хоть падишах, в итоге
Со всеми прочими в одной цене пойдешь.

Не нашим циркулем очерчен этот круг,
Не к нашей выгоде его богатства, друг.
Но надо миг-другой своей добычей сделать,
Вину их посвятив и локонам подруг.

О благости судьбы, прошу, ни слова здесь.
Себе с красавицей добудь хмельного здесь.
Не уходить бы прочь!.. Но нет такого здесь,
И не встречали мы того, кто снова здесь.

Рисунок Бытия реален ли? Ничуть.
Постигни эту мысль и умудренным будь.
Присядь, вина испей, повеселись немного:
От жизни-выдумки полезно ускользнуть.

Вина, когда испить кто просит, — лучше нет.
Струна над суетой возносит — лучше нет!..
Но Смерть, из края в край, весь мир в труху разносит…
Хмельного просит дух: подкосит — лучше нет.

Мой друг, приди сейчас! Поверь, что «завтра» нет,
И все, что есть у нас, — сегодняшний рассвет.
А завтра — догонять, покинув этот свет,
Людей, бредущих прочь уже семь тысяч лет.

Мы обитатели сегодняшнего дня.
Печаль о завтрашнем — загадка для меня.
К чему безумствовать? Живи, свое Сегодня
Как величайшее сокровище ценя.

Кто побывал в раю? Кто видел ад, о сердце?
Неужто кто-нибудь пришел назад, о сердце?
Что нам названия незнаемых вещей!..
Надежды наши, страх — все наугад, о сердце.

Не спорьте с мудростью, стократ она права,
На поиск радостей зовут ее слова:
«Пойми, что время — серп. Коль лук-порей собрали,
Он отрастает вновь. Но ты ведь не трава!»

Здесь толпы меж могил пока вольны блуждать,
Без вервий святости и пут вины блуждать.
Все те, кто здесь решил от радостей бежать,
В том мире скорбными осуждены блуждать.

Пусть скатерть трезвости вином я загублю,
Но допусти к тому, что всей душой люблю!
А завтра Ты меня сожжешь или согреешь,
Я и возмездие, и милость восхвалю.

Приход наш и уход на кольцевом пути;
Начала и конца у круга не найти.
Кто суть его постиг, скитальцев просвети:
Пришли откуда мы? Должны куда уйти?

Где сокровенный друг, чтоб внял таким словам:
Не так уж хорошо когда-то жил Адам.
Бродил комок земли со скорбью пополам
И скоро отдых дал истерзанным стопам.

Здесь много до тебя мужей и жен бывало,
Звенели празднества со всех сторон, бывало.
И плоть твоя спешит вновь обратиться в прах:
Гулял во всяческих обличьях он, бывало.

Алеющих степей тюльпановый покров —
Бесчисленных царей пылающая кровь.
Фиалки — родинки пленительных красавиц,
Напомнить о себе явившиеся вновь.

Я в Тусе видел сам на башне угловой,
Как птица плакала над мертвой головой:
«Владыка Кей-Кавус! Взгляни на город свой.
Где гул колоколов? Где барабанный бой?»

Коль век ни сократить, ни удлинить нельзя,
Ценить не стоит жизнь, но и винить нельзя.
Увы, тебе и мне доставшиеся судьбы —
Не воск, руками их перелепить нельзя.

Миг детства: подошел и нам учиться срок.
Миг зрелости: детей скликаем на урок.
Внемлите старику, каков итог ученья:
Пришли мы как вода, ушли как ветерок.

Никто, ни стар, ни млад, не загостится тут.
Из тьмы и вновь во тьму цепочкой нас ведут.
Иные здесь царить намеревались вечно…
Ушли. И мы уйдем. Еще придут. Уйдут.

Любой из этих роз — увянуть навсегда,
И жемчугам сиять — недолгие года.
Что ж — плакать?.. И твоя в бесславье канет слава,
И след мой на земле сотрется без следа.

Искатель счастья! Жизнь — как промелькнувший миг.
Струящаяся пыль — царя Джамшида лик.
Великие дела людей и мирозданья —
Обман, виденье, сон, случайный взгляд и вскрик.

«Нетленная любовь!..» — вне сердца?! Где ж она?
«Горящий дух!..» — где плоть, что им обожжена?
«Раб Божий!..» — нет, мой друг, мы все рабы рассудка.
Красивым словесам на деле грош цена.

Себя за дервишей считавших, сколько их!
Слепцов, стезею лжи шагавших, сколько их!
Чушь про «алеф и лям» болтавших, сколько их!
Скотов, чужую честь поправших, сколько их!

В чести невежество — вот что обидно мне;
Чем сердце отогреть, так и не видно мне…
Сменю религию, зуннаром опояшусь:
В исламе — грешник я, в исламе — стыдно мне.

О сердце! К идолу на пиршество приди,
Там потеряй себя и вновь себя найди.
От власти Бытия, испив из кубка Смерти,
От грез Небытия себя освободи.

Пристрастием к вину и к озорству живу,
Молясь любви, гульбе и мотовству, живу.
Что за вопрос для всех — мое существованье?
Я знаю и без них: коль я живу — живу!

Мы Человека чтим вершиною творенья.
Вникая в эту мысль, похоже, ты в сомненье,
Тогда — испей! Мое заветное вино
Роднит людей с людьми и просветляет зренье.

Вот мы, и девушки, и хмель, и звоны чаш,
И вера во Христа, и виночерпий наш…
Поклонники вина, мы холосты и юны,
Нам и бесстыдство — бред, и добродетель — блажь.

Здоровье, молодость, любовь, и вешний сад,
И плеск ручья, и блеск вина, и нежный взгляд!..
Ах, кубок утренних хмельных благоуханий,
Рулады соловья и струн веселый лад!

«Зачем, — спросил кумир, — вы падаете ниц,
Склоненных, никогда не вижу ваших лиц?» —
«О! Красота твоя слепит невыносимо,
Нас не спасает тень опущенных ресниц».

Мы — в древнем храме том, где наша вера — страсть,
Где мудрого жреца живительная власть.
Кудрями бы подруг сердца опутать всласть,
Лишиться разума, упиться и упасть!

Задумав магом стать, я в харабат спешил,
И пояс уж на мне зороастрийский был…
Отколотил меня служитель харабата,
Пожитки вышвырнул и харабат помыл.

Коль нет того, что есть, да не про нашу честь,
Иль есть, но хоть и есть, числа изъянам несть, —
Коль даже в мире есть, проверь, такого — нету,
Когда же в мире нет, поверь, такое — есть.

Ухабов на твоем пути полным-полно,
Так нужным для тебя сочли давным-давно.
Причина — вроде бы случайный шаг твой, но
Споткнешься точно так, как было суждено.

О, как вселенная прекрасна и нежна,
Тобой единственным навеки пленена!..
Но что увидишь ты, вглядевшись беспристрастно?
Клеймом распутницы отмечена она.

Чем жить, когда грядет и для миров конец?
Кровинка, Божья тварь, без долгих слов — конец…
Допустим, словно Ной, бессмертье заслужил я.
И — нет конца?.. Да нет, в конце концов — конец.

Нет времени, Омар, присесть и отдохнуть:
Существование — из бездны в бездну путь.
Да, первая из них уж не страшна ничуть;
Вторая — близится, и все огромней жуть.

О, горе! В нашу плоть воплощено Ничто,
Каймой небесных сфер окружено Ничто.
Мы в ужасе дрожим с рождения до смерти:
Мы — рябь на Времени, но и оно — ничто.

Нас мучат день и ночь: то «стой!», то вновь «иди!».
То вниз, то снова вверх, иного нет пути.
И только трудная дорога перед нами,
И только долгая дорога позади.

Все те, которым так вначале ликовалось,
До упоения пилось и целовалось,
От полной пиалы едва отпили малость,
Как подкосила всех смертельная усталость.

И вот ушел твой дух в загадочную тьму,
И новый человек живет в твоем дому.
И невдомек ему и прочим новоселам,
Что ходят-то они по телу твоему.

Мне горестно смотреть, когда гончар жесток.
Он глину мнет и бьет, и на любой пинок:
«О, смилуйся! Ведь я, как ты, была живая!..» —
Все время слышится из глины голосок.

Кто — истинным путем считает лишь ислам,
Кто — логику и мысль, с сомненьем пополам…
И тех и этих Страж однажды остановит:
«Вы заблудились! Путь лежит ни тут ни там!»

Пока у кочевой тропы сидишь, о сердце,
Средь вер и ересей свою найди ж, о сердце.
Потом, уединясь, где глушь и тишь, о сердце,
Глядишь, ты кое-что и разглядишь, о сердце!