Юрий Колкер - Млечное
скатываются планеты.
Где твоя милость, боже?
Где ты, Марина, где ты?
11 июля 1970
* * *
Это только игра, игра —
слова весёлые…
За окошком ветра́, ветра́,
деревья голые.
За окошком дожди, дожди,
но́са не высуни.
Если хочешь, живи один
с белыми высями.
Отвори балконных дверей
створки-локоны —
и останется плач дерев
около,
и останется слов игра,
кофточкой свесится…
На порог не пускаю страх
нового месяца.
На порог не пускаю дум
бинты и простыни —
вот я просто сижу и жду,
брошенный взрослыми…
12 июня 1970
ЭПИТАФИЯ ХЛЕБНИКОВУ
(палиндром)
Рим и лев — герб, а муза — разума брег, Велимир.
13 июня 1970
Любимая, слова легки...
Т .К.
Любимая, слова легки —
и только жребий труден.
Но будут все-таки стихи,
и равных им не будет —
Не потому, что лучше ты,
чем все, кто был мне мил,
но потому, что лучше ты,
чем этот целый мир.
25 июля 1970
ГОРОЖАНЕ
И. З.
Что нас держит в столицах,
ты не скажешь, сестрица?
Нас какие тревожат
впечатленья, не скажешь?
Год нечаянно прожит —
не заметили даже.
Подвести бы итоги,
на себя оглянуться —
мы ведь люди, не боги
и не раки на блюдце…
Нас какие науки
до седин беспокоят?
А искусство? От скуки
есть ли средство какое?
Нанизать горизонты
на мизинцы, на зависть —
как заманчиво это!
Импозантны, как зонтик,
синяки под глазами —
не уснуть до рассвета.
Бесприютные ночи!
Мой Онегин не начат —
где-то бог был неточен,
чей-то план неудачен…
Что таилось веками
с геометрией рядом —
угадать бы, где камень
философский упрятан!
29 июля 1970
ПЕСНЯ
Обо мне пускай не плачет
южный город Нью-Мишель —
я пускаюсь наудачу
в океан людских земель.
Амазонка тихо дремлет,
Нил сверкает на пути…
Только все людские земли
мне вовек не обойти.
И поскольку нет у суши
ни начала, ни конца,
в человеческие души
я пускаюсь и сердца.
Может, счастье улыбнётся
в этой сутолоке мне?
Может, милая вернётся
наяву или во сне?
10 августа 1970
* * *
Безумием дарит ночь меня…
Дня кошмары смешав,
строчками внеурочными
страшен ее ландшафт…
Мысли мои порочные!
Немощь моя! о ночь!
Дня ты чернее.
Клочьями
Сумрак влачишь пивной.
Кто я? Страшен вопрос этот
мне, который не я.
Утро просплю без просыпу,
простыню скомкав дня.
Утро просплю. Тяжёлые
веки гардин подняв,
гарпии приближённые
примутся за меня.
Призрак мой облысевший
зеркалу скажет: нет.
Да, мой двойник! Мои пеший!
Мой антипод во сне!
Мой последний, который,
правды не убоясь,
лезвием приговора
бденья нарушит связь…
12 августа 1970
БЬЯНКА КАПЕЛЛО
Венеция. Мост через канал. Направо палаццо Капелли, налево доходный дом. На мост поднимаются Аллори и Бонавентури.
АЛЛОРИ
Вот здесь тебе почтенная матрона
Охотно комнату отдаст внаймы.
Я у нее живал когда-то сам,
О чем без сожалений вспоминаю.
(Бьянка в сопровождении кормилицы приближаются с набережной;
входят в боковую дверь дворца.)
Однако что с тобой?
БОНАВЕНТУРИ
Постой, Аллори!
Ты видел?
АЛЛОРИ
Да, девчонка хороша.
Хотел бы знать я, кто она.
БОНАВЕРНУРИ
Мадонна!
АЛЛОРИ
Ну, нет уж! Богоматери черты
Должны быть мягче. Эта синьорина
Хоть и не подняла ресниц, в глазах
Своих таит недюжинное пламя
И вся она — не кротость, но гордыня.
Нет, я Христа родительницы образ
С нее писать не стал бы!
БОНАВЕНТУРИ
Ты в уме ли?
Или на родине у нас, в Тоскане,
Ты видел равных ей?
АЛЛОРИ
Допустим, нет.
Что ж из того? Христова мать блондинка!
БОНАВЕНТУРИ
Она брюнетка, ибо вот тот облик,
Который ей единственно сродни!
Но спор ненужный бросим…
(Из дворца выходит слуга с корзинкой.)
Эй, приятель!
Кому ты служишь?
СЛУГА
Господам Капелли.
(в сторону)
От иностранцев нынче спасу нет!
Глядишь, и ног не унести: сердиты.
БОНАВЕНТУРИ
Скажи нам имя юной синьорины.
СЛУГА
Достопочтеннейшие господа!
Вы сами кто? Приезжие, должно быть.
Я мелкий люд, уж это точно так-с,
Конечно, пёс я, но уж только верный!
Закон республики премного строг.
А вдруг шпионы вы?
БОНАВЕНТУРИ
Лови, бездельник,
Вот золотой. Как синьорины имя?
СЛУГА
(пробует монету на зуб)
Ах, боязно мне как! Я мошка, мышка,
А малость сплоховал, глядишь — и крышка!
Удавит сбир! С живого спустит шкуру…
(смотрит на Аллори)
А тот синьор — совсем по виду турок.
Неровен час, еще напустит порчу…
БОНАВЕНТУРИ
А ну, мошенник, хватит рожи корчить!
СЛУГА
Он на жида похож!
АЛЛОРИ
(берётся за кинжал)
Что я не жид,
Узнаешь ты, еще покуда жив!
СЛУГА
(отскакивая)
Как барышни божественна осанка…
БОНАВЕНТУРИ
(хватает слугу за горло)
Тебе конец! Ты скажешь имя?
СЛУГА
(сдавленно)
Бьянка.
13 августа 1970
(18 августа 1968)
ПРИМЕЧАНИЕ. Автор позволил себе познакомить Алессандро Аллори (1535-1607) и Пьетро Бонавентури (1548-1584). Бонавентури — первый муж Бьянки, авантюрист, впоследствии убитый по ее приказу. Художник Аллори, ученик Понтормо, писал Бьянку на вилле Поджо-ди-Кайяно, незадолго до ее гибели, в бытность ее женой Франческо Медичи и флорентийской герцогиней. (Ю. К, 1975)
Велик архив мой…
Велик архив мой… Вот стихи вам:
Наедине с моим архивом… —
— нет, всё не так! Но вот стихи:
Уединяюсь в мой архив…
— опять не так! Начну сначала:
Когда, подобные мочалу,
томительно влачатся дни,
когда не смеешь объяснить
тоску, внезапную усталость —
в своё вчера уединись…
Но это получилось вяло,
растянуто и неумно —
ну, словом, скверно. Мудрено
давать всеобщие советы.
Терпенья, право, больше нету —
довольно! Брошу этот стих —
нескладное собранье строчек,
итог потуг, оставлю их,
пусть пропадают. Жаль не очень.
Но где там! Проповедь не впрок —
в который раз беру перо:
Уединяюсь в свой архив!
О чём, о чём мои стихи
минувших лет? Смешно и странно
перелистать страницы снов —
любви ещё живые раны
и радость… И увидеть вновь,
в набросках силясь разобраться,
того мальчишку, чьих следы
подошв доселе, как плоды
трудов, асфальты Петроградской
ещё единственно хранят —
моих! Ну да, того меня
с физиономией дурацкой!..
Милы мне эти пустяки:
рисунки, письма, дневники!
Как будто писаны не мною —
смотрю на них со стороны
и полон странной новизною
замшелой этой старины…
Велик архив мой!
Ба, архив?
Но что за дерзкие стихи
строчу я? все подальше спрячу:
не рукопись — самоотдача
есть цель поэзии одна,
как поучает Пастернак.
13 августа 1970
АВГУСТ
1
Очи
устали очень.
О чём стихи слагаю,
шагая
по расписанью строчек
полночных?
О города убранстве,
о таинстве и танце
дождинок бесконечных,
о встречных —
о пешеходах млечных,
о ветра самозванстве:
набросил он на плечи
своих уздечек плети…
О ветер!
Резвится он спросонку,
несёт мечте вдогонку
волокон тёплых струи,
дождинок поцелуи…
Вступает в сердцевину
мой август,
в котором запах трав густ.
А я бреду — и спину
под дождик подставляю,
