Зинаида Гиппиус - Стихотворения, не вошедшие в сборники
Когда кого-нибудь мы обижаем,
На свете мы страданье умножаем,
И тем еще страдание Того,
Кто до сих пор страдает — за тебя.
Когда обиженный ребенок плачет,
Ты знаешь ли, скажи, что это значит?
Его обидел ты — и для себя.
А ты Иного обижал — тем паче.
Подумай сам: могу ли не сказать я,
Как это всё,— твой холод и проклятья,—
На души неповинные легло?
Иль ты не ведал, как им тяжело?
Нет, не сурово это искупленье
Твоих неисчислимых преступлений,
Оставивших зловещие следы
На душах многих… Да и на твоей.
Еще не понял ты своей беды:
Черна вода, а все же и под ней
Не угасает твой огонь не жгущий,—
Ожесточающий сердца живущих.
Ты не дошел до своего предела,
Тебе осталось здесь немало дела,
Ты — с лаской вспоминаешь о себе;
О прошлой жизни, о своей борьбе
Ты говорил почти что с умиленьем…
И тут же все мечтаешь о прощеньи.
Не верю, чтоб душа твоя посмела
Отречься, отойти от всех надежд,—
Последних человеческих одежд,—
А ведь должна! Ее прямое дело —
Всего совлечься, до пылинки снять,
И быть готовой вечно умирать.
А к жалости напрасно не зови:
В тебе самом ее немало было,
Не жалости одной, но и любви.
Но на земле, такой тебе постылой,
Кого ты истинно жалел — любя?
Вся жизнь твоя — лишь самолюбованье,
Вся жизнь твоя — великое страданье,
Но не твое страданье, а Того…»
Тут, Данта не дослушав, собеседник,
Вскочив на кучу, бросился стремглав
Во встречную, высокую волну,
И с криками: «Неправ! Да, я неправ!»—
Тотчас же погрузился в глубину.
Дант проворчал: «Ну что за привередник!
Не вынырнет ли он? Я подожду.
Нехорошо же, если так уйду».
Тот вынырнул, крича свое: «Неправ!
Не надо мне прощения! Клянусь,
К себе я прежнему не возвращусь!
Прощений не хочу, боюсь, боюсь!»
А Данте рад. Ведь сердце-то не камень.
Заслышав искренность какую-то и пламень
В далеком голосе, он крикнул вслед:
«He бойся! Он простит! Он всё прощает!»
Прислушался: что ж он? Ответа нет.
Волна вернулась: нет его в волне.
Опять прислушался: не отвечает.
Еще волна — лишь пена на гребне.
«Остался, очевидно, в глубине,—
Дант бормотал. — Я слишком резок был,
Меня как будто он же заразил,
И принялся и я за обличенье…
Ну нет, благодарю, мое почтенье!
Пожалуй, первый-то куда похуже,
Чем этот… Был же с тем я мил?..
Какая тьма, однако… Да и лужи.
Тут самому себе не будешь рад.
Да, поживи-ка в эдакой стране!»
Опять волна. Он отступил назад
И прислонился к каменной стене,
Напрасно в темноту вперяя взор…
Сердился на себя за разговор.
III ТЕНЬ
Всей этой тьмой, подземными жильцами,
Дант понял наконец, что утомлен.
«Достаточно поговорил я с вами!»—
Сказал себе он, направляясь вон.
Но выход-то из подземелья — где же?
Где узенькая щелочка в камнях,
В какую он тогда пролез? Всё те же
Кругом и волны с дымом на гребнях,
И та же мгла, не гуще и не реже.
Но сердцу Данте незнаком был страх.
И он немедленно пустился в путь,
То вплавь, а то по черноте шагая:
«Найдется эта щель когда-нибудь!
Не эта щелка — будет и другая!»
Не находилась, впрочем, никакая.
Лишь ноги вязнут в кучах черноты,
Да молнии В глазах от темноты.
Вдруг что-то запищало у него
Под правою ногою. «На кого
Я наступил?— И Данте рассердился. —
Вот не было напасти! Лягушонка
Я раздавил, а то еще ребенка?
Да, впрочем, здесь не может быть ребят,
Ведь как-никак — а все же это ад»,
Чтоб рассмотреть, что там,— он наклонился,
Не увидав, конечно, ничего.
А что пищало — больше не пищало,
Оно — и Дант немало удивился —
Совсем обычным голосом сказало:
«Мой милый, не ищите. Никого
Не раздавили вы. Я — существо,
Которому не сделаешь вреда.
А вот у вас, пожалуй, и беда:
На свет хотите выбраться, Напрасно!
Не так легко. Но я могу помочь.
Я знаю здешние места прекрасно.
Сейчас и мне уж надоела ночь».
Дант усмехнулся: «Коль вы здешний житель,
Так надоело вам — не надоело,
Здесь никому до этого нет дела.
Сюда попали — значит, и сидите».
Но существо спокойно возразило:
«O, я не тот, с кем ваша болтовня
Рассеяла, забавила меня.
Как хороши вы были, укоряя,
Обоих напоследок утешая,
А сами толком ничего не зная!
Моя позиция — совсем другая:
Я здесь повсюду без препон гуляю.
Вот и сюда порою захожу…
Но больше ничего вам не скажу.
А вон хотите ? Следуйте за мной.
Иль оставайтесь. Мне, ведь, всё равно».
«Нет, нет! Иду!»— воскликнул Дант, спеша
За белой Тенью, что теперь, из вод
Поднявшись, двигалась легко вперед.
«Должно быть, это чья-нибудь душа,—
Подумал Данте. — Как она стройна,
Как движется, по черноте скользя!
Хотел бы знать, однако, кто она?»
«Вы любопытны,— вдруг сказала Тень.—
Здесь мыслить тайно ни о чем нельзя,
И ваши мысли мне ясны, как день.
Те двое исповедались пред вами,—
Могли бы утолиться вы словами».
— «Мне ваша исповедь и не нужна,—
Ответил живо Дант, идя вперед.—
Но слышали вы мысль мою… И вот
Лишь на одно ответьте, если можно:
Вы — женщинами Вы „он“— или „она“?»
Ответа нет. И Тень скользит безмолвно
По дымно-черным подземелья волнам.
Лишь вдолге, обратя на Данте взор,
Проговорила: «Что за разговор!
Здесь слово лишнее — неосторожно,
И надо знать, что важно — что ничтожно.
Но имя предка вашего я чту
И для него молчания черту
Переступлю, на ваш вопрос ответив,
Ответ мой прост: не знаю».
«Невозможно!»—
Воскликнул Дант. И тут же, не заметив
Какой-то кучи, в воду соскользнул
И в океане чуть не утонул.
Но выбрался. И тотчас к Тени снова:
«Сказали вы: „Не знаю“. Что за слово!
Вы были же и на земле, а там…»
— «Там, на земле, я женщиной считался.
Но только что заговорю стихами,
Вот как сейчас, сию минуту, с вами,
Немедленно в мужчину превращался.
И то же в случаях других… Как знать
Могу, кто я? И было так до смерти.
Хотите верьте мне, а то не верьте…
Но я другого не могу сказать.
Не отставайте, мы почти у цели.
Вы видите полоску — свет из щели?
Но если сквозь нее вы не пройдете
Немедленно, тотчас же вслед за мной,
Нигде меня вы больше не найдете,
Ни выхода, оставшись за стеной».
— «Пройду, пройду!» Хоть Дант был очень строен,
Вглядевшись, чувствовал, что не спокоен:
Уж очень эта щель была узка —
Белела, как черта, издалека.
Хотел подумать: «Ей-то что за дело!
Скользнет… На мне же, как-никак, а тело!»
Но не подумал. Не желал. Как знать,
Вдруг мысль его услышится опять?
Черта на камне темном все белела…
Скользнула Тень в нее — и тотчас вслед
Дант кинулся, уж не жалея тела,
Не думая о том, пройдет — иль нет.
Но щелка раздалась, как будто… Свет!
Хоть оказался он не очень ярок —
Для Данте и белесый, как подарок.
А Тень? Ах, вот. И на свету светла,
Чуть контуры другие приняла.
Но на лице туман какой-то лег,
И Данте рассмотреть его не мог.
«Я очень рад, что выйти вам помог,—
Сказал приветливо вожатый странный. —
Когда б не имя ваше… Но теперь
Простимся. Я иду в другие страны.
А вы — все прямо. Низенькую дверь
Вы встретите. За ней ступени…»
— «Я знаю их,— Дант перебил. — Но Тени,—
Столь благодетельной,— чем отплачу?
От вас так сразу не уйду я прочь,
Мне надо,— чувствую,— и вам помочь.
О предке вы моем упоминали,
И я — его достойным быть хочу.
Вы что-то слышали о нем, иль знали…
В чужой душе читать я не умею,
Но вы умеете, и я вас смею
Просить: взгляните, видите, что я
Готов на все, и что душа моя
Не может вас покинуть без оплаты.
Я вас уже люблю, люблю как брата…
Куда идете вы опять? Зачем?
О, если бы мне знать — хотя бы это!»
«Для вас, пожалуй, тут и нет секрета,
И вы меня растрогали совсем,—
