Константин Батюшков - Полное собрание стихотворений под ред. Фридмана

Ах! чем красавицу мне должно,
Как не цветочком, подарить?
Ее, без всякой лести, можно
С приятной розою сравнить.

Что розы может быть славнее?
Ее Анакреон воспел.
Что розы может быть милее?
Амур из роз венок имел.

Ах, мне ль твердить, что вянут розы,
Что мигом их краса пройдет,
Что, лишь появятся морозы,
Листок душистый опадет.

Но что же, милая, и вечно
В печальном мире сем цветет?
Не только розы скоротечно,
И жизнь — увы! — и жизнь пройдет.

Но грации пока толпою
Тебе, Мальвина, вслед идут,
Пока они еще с тобою
Играют, пляшут и поют,

Пусть розы нежные гордятся
На лилиях груди твоей!
Ах, смею ль, милая, признаться?
Я розой умер бы на ней.

Что делаешь, мой друг, в полтавских ты степях
          И что в стихах
Украдкой от друзей на лире воспеваешь?
      С Фингаловым певцом мечтаешь
        Иль резвою рукой
      Венок красавице сплетаешь?
      Поешь мечты, любовь, покой,
      Улыбку томныя Корины
Иль страстный поцелуй шалуньи Зефирины?
   Все, словом, прелести Цитерских уз —
Они так дороги воспитаннику муз —
Поешь теперь, а твой на Севере приятель,
Веселий и любви своей летописатель,
Беспечность полюбя, забыл и Геликон.
Терпенье и труды ведь любит Аполлон —
      А друг твой славой не прельщался,
      За бабочкой, смеясь, гонялся,
Красавицам стихи любовные шептал
И, глядя на людей — на пестрых кукл — мечтал:
«Без скуки, без забот не лучше ль жить с друзьями,
      Смеяться с ними и шутить,
      Чем исполинскими шагами
За славой побежать и в яму поскользить?»
      Охоты, право, не имею
      Чрез то я сделаться смешным
      И умным, и глупцам, и злым,
Иль, громку лиру взяв, пойти вослед Алкею,
Надувшись пузырем, родить один лишь дым,
Как Рифмин, закричать: «Ликуй, земля, со мною!
Воспряньте, камни, лес! Зрю муз перед собою!
Восторг! Лечу на Пинд!.. Простите, что упал:
      Ведь я Пиндару подражал!»
Что в громких песнях мне? Доволен я мечтами,
В покойном уголке тихонько притаясь,
      Но с светом вовсе не простясь:
Играя мыслями, я властвую духами.

         Мы, право, не живем
         На месте всё одном,
         Но мыслями летаем;
         То в Африку плывем,
То на развалинах Пальмиры побываем,
То трубку выкурим с султаном иль пашой,
Или, пленяся вдруг султановой женой,
      Фатимой томной, молодой,
      Тотчас дарим его рогами;
Смеемся муфтию, деремся с визирями,
И после, убежав (кто в мыслях не колдун?),
Увидим стройных нимф, услышим звуки струн,
И где ж очутимся? На бале и в Париже!
И так мечтанием бываем к счастью ближе,
      А счастие лишь там живет,
         Где нас, безумных, нет.
Мы сказки любим все, мы — дети, но большие.
Что в истине пустой? Она лишь ум сушит,
      Мечта всё в мире золотит,
         И от печали злыя
           Мечта нам щит.
Ах, должно ль запретить и сердцу забываться,
Поэтов променя на скучных мудрецов!
Поэты не дают с фантазией расстаться,
Мы с ними посреди Армидиных садов,
         В прохладе рощ тенистых,
Внимаем пению Орфеев голосистых.
При шуме ветерков на розах нежных спим
         И возле нимф вздыхаем,
      С богами даже говорим,
      А с мудрецами лишь болтаем,
Браним несчастный мир да, рассердясь... зеваем.
...............................................
Так, сердце может лишь мечтою услаждаться!
      Оно всё хочет оживить:
В лесу на утлом пне друидов находить,
Укрывшихся под ель, рукой времян согбенну;
      Услышать барда песнь священну,
С Мальвиною вздохнуть на берегу морском
         О ратнике младом.
      Всё сердцу в мире сем вещает.
      И гроб безмолвен не бывает,
И камень иногда пустынный говорит:
           «Герой здесь спит!»

Так, сердцем рождена, поэзия любезна,
Как нектар сладостный, приятна и полезна.
      Язык ее — язык богов;
Им дивный говорил Омир, отец стихов.
Язык сей у творца берет Протея виды.
Иной поет любовь: любимец Афродиты,
С свирелью тихою, с увенчанной главой,
           Вкушает лишь покой,
       Лишь радости одни встречает
И розами стезю сей жизни устилает.
                   Другой,
   Как славный Тасс, волшебною рукой
         Являет дивный храм природы
И всех чудес ее тьмочисленные роды:
           Я зрю то мрачный ад,
То счастия чертог, Армидин дивный сад;
Когда же он дела героев прославляет
           И битвы воспевает,
Я слышу треск и гром, я слышу стон и крик...
         Таков поэзии язык!

Не много ли с тобой уж я заговорился?
Я чересчур болтлив: я с Фебом подружился,
А с ним ли бедному поэту сдобровать?
Но, чтоб к концу привесть начатое маранье,
         Хочу тебе сказать,
Что пременить себя твой друг имел старанье,
Увы, и не успел! Прими мое признанье!
Никак я не могу одним доволен быть,
И лучше розы мне на терны пременить,
Чем розами всегда одними восхищаться.
      Итак, не должно удивляться,
         Что ветреный твой друг —
         Поэт, любовник вдруг
И через день потом философ с грозным тоном,
      А больше дружен с Аполлоном,
      Хоть и нейдет за славы громом,
         Но пишет всё стихи,
         Которы за грехи,
Краснеяся, друзьям вполголоса читает
      И первый сам от них зевает.