Владимир Каменцев - Океан. Выпуск пятый
— Успокойтесь, — сказал Москалев. — Закажите буксиры и лоцмана на утро. И сообщите прогноз. Воду и топливо возьмем сегодня.
Москалев присел на стул, расстегнул мокрый плащ и только теперь почувствовал, как он устал, и подумал, что утром никто не сможет заставить его покинуть «Антей». А сейчас предстоит суматошная ночь перед отходом и придется наверстывать все, что было упущено.
М. Рейтман
ПЕРВЫЙ
Он дает команды первым:
Скорость,
глубина
и курс,
На ученьях ли,
маневрах —
Первый залп!
Атака!
Пуск!..
Он — душа морских традиций.
Там, где он, —
там главный пост…
Первым он
за стол садится,
В праздник скажет
первый тост.
…Но когда в бою неравном
Красный дым над кораблем,
Корабля сквозные раны
Опоясаны огнем
И, ломая когти-гребни,
Волны лезут на спардек —
Покидает борт
последним
Этот
первый
человек.
М. Волков
МОРЕХОДАМ
Залив не спал, он, как старик, ворчал,
Встревоженный гудками пароходов.
Надолго покидали мы причал,
Горел маяк — гигантская свеча,
Зажженная во славу мореходов.
Вдали, как нож, — песчаная коса,
Прибоем волн отточенная остро.
Где кипень брызг уходит в небеса
И облаков тугие паруса
Наполнены дыханием норд-оста.
Хотелось мне запомнить навсегда,
Отбросив мыслей повседневных путы,
Как бьется в борт упрямая вода,
Как растворится темных скал гряда
И ночь, вздыхая, встанет у каюты.
Н. Суслович
УТРО НА РЕЙДЕ
Почистив палубу песком,
Лучами добрыми согреты,
Надев тельняшки и береты,
Встаем вдоль борта босиком.
Подошвы наши холодят
Чуть свет прошвабренные доски,
И гюйсов светлые полоски
На утренний залив глядят.
Наш горизонт, как первый лист, —
На нем ни тучек, ни морщинок.
Стоим, безусые мужчины,
И слышим, как поет горнист.
Дежурного чеканный шаг,
Спокойный голос командира.
Над нами — посредине мира —
На гафеле взметнулся флаг.
А впереди гудят года,
Валы гуляют в пенной гриве,
И я не знаю, что счастливей
Уже не стану никогда.
В. Тюрин
ЕСТЬ У МОРЯ СВОИ ЗАКОНЫ
Рассказ
…И кружится у слабых голова.
Г. ПоженянС севера их не шибко большой остров круто обрывался в море. Здесь день и ночь с тихим шумом волны облизывали нагромождения здоровенных окатистых булыжников. А с другой стороны, с южной, в островок воткнулась бухточка. В ней среди лохматых водорослей густо хороводилась мелочишка трески и пикши. Тут же в затишке паслись длинноногие крабы, подстерегая зазевавшуюся рыбью молодь.
В эту бухточку и ходил Костя на рыбалку. «За свежачком» — как говорил старшина первой статьи Дородный. Костя ставил две удочки, нанизывал на них кусочки соленой до жути селедки и за час-полтора набрасывал ведерко некрупной тресочки на ужин. Больше не требовалось: сколько могут съесть четыре человека? А кроме них, матросов, на острове больше никого не было.
Окончив рыбалку, Костя не спешил на камбуз. Ему нравилось, забравшись на плоскую, как столешница, макушку острова, лежать в мягкой пепельно-белой перине ягельника и подолгу глядеть на стылое свинцовое море. Иногда ему везло: мимо острова, глухо гудя дизелями, проходили подводные лодки. Они шли настолько близко, что Костя даже мог рассмотреть лица людей, стоявших наверху рубки.
Не было в эти минуты человека на свете несчастнее его. Сосущая зависть к подводникам и горечь обиды на то, что он не с ними, не на лодках, делали настолько ненавистным этот остров с его отмеренной по минутам спокойной службой, что на первых порах Костя, бывало, даже плакал злыми тоскливыми слезами.
Он со стыдом вспоминал, как прошлым летом на выпускных экзаменах в школе выбрал тему сочинения: «И сейчас есть место подвигу». Даже умудрился что-то нагородить о своей будущей героической профессии подводника. А потом засыпался на конкурсе и не попал в военно-морское училище.
Третью неделю не уходит с неба солнце, третью неделю он перед ужином ловит рыбу и третью неделю с тоской выискивает в море рубки подводных лодок.
Смотав удочки и бросив их на берегу — кто их возьмет? — он вскарабкался наверх. Ветра не было совсем, и поэтому солнце, скуповатое на тепло даже сейчас, в июле, слегка припекало. Макушка сопки окрасилась неярким разноцветьем светло-сиреневых, белых и зеленых мхов. Среди лохматых узоров то тут, то там попадались островки хрупких и совсем мелких бледно-розовых цветов. Аккуратно переступая через них, Костя дошагал до обрыва и лег. Пришел и лег просто так, по привычке. Ждать было нечего: уже два дня шли флотские учения, и все лодки были далеко в море.
Командир части, отправляя Костю на остров, предупредил:
— Имейте в виду, служба там суровая, трудная. Если не чувствуете в себе достаточно мужества, скажите сразу. Оставим вас на материке, а туда пошлем другого.
Мужество… Для чего оно здесь? Даже вот теперь во время учения, когда люди в море воюют, на острове все также вовремя едят и вовремя спят. Старший матрос Барышев, как будто ничего не происходит, по-прежнему режет дурацкие фигурки из корневищ полярной березы. А Карпенко, если случается свободная минута, строчит письма своим заочным корреспонденткам. Только и разница, что этих свободных минут стало поменьше да еще старшина пункта Дородный перетащил свою койку в аппаратную и нынешнюю ночь спал не раздеваясь. Вот и вся война… Проще апельсина и скучнее таблицы умножения.
— Ере-емииин!.. — донесся от бухточки крик Карпенко.
В голосе его различимо слышались злость и нетерпение. Это было настолько не похоже на обычно медлительного увальня Карпенко, что сердце Кости екнуло сладкой надеждой — что-то случилось! — и он опрометью полетел вниз.
— Где тебя, салагу, черти носят?! Ну-ка, бегом к старшине! Орешь… орешь…
Костя даже не подумал обидеться на «салагу». Он схватил ведро и бросился бежать, полный радостного ожидания чего-то наконец нового и необычного.
На крыльце дома, крепко связанного из толстых бревен, спокойно покуривал Дородный. Он всегда был спокоен, этот малорослый и на первый взгляд чуточку нескладный старшина. Окна дома были отворены настежь, и в одном из них слышалась скороговорка морзянки.
— Товарищ старшина…
— Посиди, — прервал его Дородный и повернулся к окну: — Ну как?
— Никак. Не отвечают. У них, видно, сейчас сеанс связи с лодками. Не до нас, — ответил ему Барышев и снова застучал ключом.
— С кем это он? С базой? — спросил Костя.
— С базой.
— А чего не по телефону?
Дородный заплевал окурок и ловким, оттренированным щелчком отправил его метра за три прямо в железную бочку.
— Кабель сожгли, деятели. Вон видишь на том острове костер? Какие-то новенькие на рыбалку приехали. Старые все знают, где там кабель проложен.
Над соседним островом вился еле заметный прозрачный дымок. Их два острова, перегораживавших вход в длинную, вроде фиорда, бухту. Один, где стоял пункт, — побольше, а другой — поменьше. Маленький стоял у самого устья шумливой говоруньи-реки, и в токе пресной воды к нему скатывалась семга. Поэтому туда частенько наведывались рыбаки. Улов, правда, не всегда был удачным, зато подальше от глаз рыбнадзора. Через маленький же от усилительного пункта проходил кабель связи для укрывшейся в глубине бухты базы подводных лодок.
В окне тонко зачастила морзянка.
— Старшина! Есть! — крикнул Барышев и тут же по-деловитому спокойно начал переводить телеграфную дробь: «Торпедоловы… все… в море… Катер… сможет… выйти… через… час… Примите… меры… срочному… восстановлению… связи…»
— Выйдет через час, да до нас час с лишним, — зло хмыкнул Дородный. — В общем, стой там, иди сюда.
— Товарищ старшина, зачем нам катер ждать? — Косте не терпелось хоть чем-то разменять тоскливое островное однообразие. — У нас же двойка есть.
— Есть… В том-то вся и беда, что есть она и нет ее. Месяца полтора назад один деятель с такого же, как у нас, пункта пошел рыбачить на двойке и утонул. Сразу приказ: запретить пользоваться шлюпками. Вот и сейчас на базе словчили — срочно примите меры, а на чем туда добираться — молчок.
