Римма Казакова - Женщина, вечная девочка… (сборник)

У тебя в руке клубок,
волшебный шелк.
И, какой бы я дорогою ни шел,
он покатится, клубок,
в золотых лучах зари…
Ариадна,
мне ты ниточку надежды
подари!

Ариадна,
Ариадна,
заблудился я в чужой стране!
Ариадна,
Ариадна, как из лабиринта выйти мне?!

В той стране живут влюбленные одни.
И летят там удивительные дни.
Если к сердцу твоему
я дороги не найду,
растеряюсь,
потеряюсь
и навеки пропаду.
Ну, а впрочем, мне не нужен твой клубок,
чтобы выбрать лишь одну из всех дорог.

Мне нужна твоей любви
путеводная звезда!
И пускай она сияет
в нашем небе навсегда.

Не узнать прохожим на ходу
в человеке дерзкую звезду…

Безответная любовь…
Тихий звон зари.
Настоящею ценой
все оплачено.

Ты себя не береги,
ты себя дари!
Так навек тебе судьбой
предназначено.

Безответная любовь,
безнадежная,
как лесная глухомань
бездорожная.

Безнадежная любовь,
безответная…
А была б она – твоя,
беззаветная!

Безответная любовь,
небо на плечах…
Ты зачем в полон взяла,
чем в ответ воздашь?

Я не знаю, почему
в сердце – свет и страх,
и зачем летит стрела
в золотой мираж?!

Ты – мой зимний костер,
уголек раскаленный.
У тебя на плечах
звезды родинок спят.

Ты – отчаянный спор
дня и ночи влюбленной,
ты – мой утренний час,
мой горячий закат!

Без тебя не могу,
без тебя пропадаю!
На край света сбегу,
но такой не найду.

К пьедесталу твоих
белых рук припадаю.
Без тебя не могу!
Без тебя пропаду.

Ты такая одна,
озорная, родная.
То я счастлив и пьян,
то печален и трезв.

Ты одна мне нужна.
Почему? – я не знаю.
Ты отрада моя,
горький жребий и крест.

Бывает так темно, как будто – навсегда,
и так светло, что мир становится бесцветным.
Легко мы говорим, что горе не беда,
а горе есть беда на горе вправду бедным.

Уже не сосчитать всего, что потерял,
и дорого до слёз потерянное в прошлом.
Уже дано понять: незаселён и мал
остаток дней, куда неотвратимо брошен.

И вновь не избежать ошибок в суете,
где бытие и быт почти неразличимы,
и чуждые не те плотней вокруг, чем те,
и лицами зовём приросшие личины.

Но все ж любой урок того, что мир жесток,
пророчит: будут впрок соблазн и обольщенье,
коль победишь порок и обретёшь итог:
возможность попросить и заслужить прощенье.

На площадке, светом залитой,
человек работает звездой.
Он еще от жизни не устал,
он еще в душе звездой не стал.

Быть звездой – безумная задача:
бить в набат, одаривать, грубить…
Быть звездой! –
и улыбаться, плача.
Быть звездой –
и человеком быть!
На площадке, светом залитой,
человек работает звездой.
А любовь в шестнадцатом ряду
облучает нежностью звезду.
На скамейке около пруда
о своем задумалась звезда.

В подземных переходах метро
от музыки весенней светло.
Играет скрипка, вторит труба…
И только не хватает тебя.
Еще нам по карману кино,
кафе не по карману уже.
В Москве, как в подворотне, темно,
но музыка сияет в душе.

Ты играй,
ты играй,
музыкант подземный!
Позабыть нам не дай,
кто такие все мы.
Сохрани этот свет, –
он один – отрада!
Если музыки нет –
ничего не надо.

Рискну я и тебя позову
в подземную столицу Москву,
в простые закоулки метро,
где музыка играет светло.
Не надо нам кафе и кино, –
мелодия пьянит, как вино.
И связаны счастливой судьбой
мы на галерке жизни с тобой!

Снова тропинкою памяти
в той стороне, на войне
тихо бреду я – и падаю,
словно во сне.
А за спиною молчание,
горя и слез забытье.
И догорает печальное
детство мое.

Нет той войны,
той стороны,
грома, огня и гуда…
Но в новом дне,
в этой стране
все мы – оттуда.

Где моя мама усталая?
Мало ей жить суждено.
Мамой сама уже стала я,
стала давно.
Где мой солдатик молоденький?
В той стороне, на войне.
Значит, он нужен был родине
больше, чем мне.
Снова звезда моя ранняя
в той стороне, на войне
маленькой птицею раненой
кажется мне.
Помню победу с салютами,
но самой нежной весной
память жестокая, лютая
будет со мной.

Нет той войны,
той стороны,
грома, огня и гуда…
Но в этом дне,
в этой стране
все мы – оттуда!

В буре летящего рока
вдруг, неизвестно откуда,
вальс зазвучал издалека –
как позабытое чудо.

В звуках мелодии чистой
все, что печалило, тонет,
и на плечах беззащитных –
добрые чьи-то ладони.

Вальс,
вальс,
вальс!
Вновь сердце чаруй!
Вальс,
вальс,
вальс!
Медленный – как во сне.
Вальс,
вальс,
вальс!
Долгий, как поцелуй…
Вас,
вас,
вас
так не хватало мне!

Вальс этот вечер украсил
трепетом юности давней.
Кружится в ласковом вальсе
позднее наше свиданье.

Льется легко и безгрешно
музыки светлая ода…
Вальс старомоден, конечно,
но и любовь старомодна!

В мире так много разбито, разрушено…
Вместе со всеми плетем жизни кружево
И открываем внезапно в себе:
в играх судьбы мы не станем игрушкою!
Вот наш исток: мы – наследники Пушкина.
Скажем за это спасибо судьбе!

Припев:
Где б ни пришлось нам по свету скитаться,
но одного не забыть ни на миг:
с Родиной нам никогда не расстаться!
Наше Отечество –
Русский язык.

Любим Париж и горды Барселоною,
нам Будапешта проспекты зеленые
стали родными, как Брест и Москва.
Пусть же сияют, бессмертно и молодо,
в финском кафе и на улицах Лондона
русские наши простые слова!

Припев.

Славься, Русь,
святая и земная,
в бурях бед и в радости побед!
Ты одна
на всей земле –
родная,
и тебя дороже нет.

Русь моя,
всегда за все в ответе,
для других
ты не щадишь себя.
Пусть хранят
тебя на белом свете
правда,
вера
и судьба!

Ты полна любви и силы,
ты раздольна и вольна.
Славься, Русь,
великая Россия,
наша светлая страна!

Годы. Годы!
Вы прошли?
Ну а может, вы настали?
Неужели соловьи
оттомили, отсвистали?

Отблистало столько дней!
Но во всем, что мне осталось,
все счастливей, все больней
я люблю любую малость.

Мне что – холод, что – жара,
что – гулянка, что – работа…
Помирать уже пора,
а рожать детей охота!

Ах, не ставьте мне в вину
грех высокого разлада!
Повернуло на весну!
Ну а может, так и надо?..

По бездорожью переулочка,
как будто через реку вброд,
очаровательная дурочка
с двумя подружками идет.

Они – умнее и красивее,
и лишь оправа им нужна.
Она – милее и счастливее,
поскольку – дурочка она.

Темная улочка,
светлая душа…
Дурочка, дурочка,
как ты хороша!
Мурочка, Мурочка, –
взгляд лукаво-хмур…
Дурочка, дурочка –
лучшая из дур!

Идет из дискотеки дурочка,
мурлычет что-то там свое,
и смотрят окна переулочка
сквозь занавески на нее.

Как много взглядов перекрещено
исподтишка на ней одной…
Какая завтра будет женщина
из этой девочки смешной!

И я иду по переулочку,
и мне неважно, что темно:
ведь эту дурочку-Снегурочку
уже приметил я давно.

И так себя она поставила,
такою славною была,
что я хочу, чтоб не растаяла
и чтоб к другому не ушла!

На фотографии в газете
нечетко изображены
бойцы, еще почти что дети,
герои мировой войны.
Они снимались перед боем –
в обнимку, четверо у рва.
И было небо голубое,
была зеленая трава.

Никто не знает их фамилий,
о них ни песен нет, ни книг.
Здесь чей-то сын, и чей-то милый,
и чей-то первый ученик.
Они легли на поле боя,
жить начинавшие едва, –
и было небо голубое,
была зеленая трава.

Забыть тот горький год неблизкий
мы никогда бы не смогли.
По всей России обелиски,
как души, рвутся из земли.
…Они прикрыли жизнь собою,
жить начинавшие едва, –
чтоб было небо голубое,
была зеленая трава.