Ли Бо - Дух старины
Древность, нашедшая всеобъемлющее воплощение в поэтическом космосе Ли Бо, обладает и собственным органическим строением — плотью, и эстетическим выражением — ликом, в которых разыгрывается сюжет мировых событий. Здесь непременно встречается мифология, выплескивающаяся наружу в виде живых тотемных символов из недр уже исчезнувших первобытных родов. Казалось бы, это некая дань традиции и безымянным предкам, художественная аллегория и красочный штрих, но на самом деле осуществляется магический синтез философско-поэтической гармонии Ли Бо. Загадка в том, что мифологические символы несут в себе подлинную родовую сущность человека, отражают пролог его планетарного существования, его судьбу и смысл жизни в единстве с природой и тотемами. А потому в любом символическом выражении миф эпичен, он изоморфен космосу и в каждом своем тропе, как в монаде, повторяет жанры и сюжеты событий рождения и становления мира Поднебесной. Причем миф у Ли Бо не мертвый и ветхий материал полустертых в памяти преданий. Помещая миф в исконное для него материнское чрево древности, поэт задает мифу первородный поэтический импульс, который мгновенно оживляет его, пробуждая архетипы колыбельных, а также карнавальных печалей и радостей, присущих матери в космическом понимании. Овладение таящейся в мифе миниатюрой космоса позволяет Ли Бо возвыситься над миром и обрести качества и возможности, свойственные волшебнику-демиургу. Стоит только Ли Бо поэтическим словом прикоснуться к мифу, как закрученная в нем спиралью череда событий тут же начинает пульсировать. Ей бы и остаться только предметом эстетического любования, но меняется статус этих мифических событий. Выходя в поэтическое пространство и неся в себе архетипический отпечаток Дао, они становятся явлением подлинного искусства. Захватывая окружающий мир, они воссоздают человека и пробуждают в нем память о собственном тотемном первородстве. Трудно представить, сколько Ли Бо нужно было проявлять осторожности, чтобы в акте поэтического творения человека не исказить его родовой самости и не занести вирус ложной искусственности, ибо поэт имел дело с натурой и судьбой человека.
Не кто-то другой, а сам Ли Бо вживается в мифологический космос древности. Да и кто, кроме него, мог отважиться войти в эту реторту метаморфоз и лучистых свечений? В стихотворении № 11[327] Ли Бо изображает свое пребывание в годичных ритмах колыбели космоса, очерченной мифологическими реалиями:
В Восточной Бездне тонет Хуанхэ,
А в Западной — полдневное светило.
Пространственно-временная динамика идет своим чередом (древний Паньгу танцует), и Ли Бо претерпевает соответствующие метаморфозы — годы иссушают его, молодой весенний лик его стареет и волосы к осеннему закату седеют. Ли Бо как земное физическое существо, повторяя судьбу Паньгу, сгорает, а его духовное поэтическое Я очищается от телесного тлена и готовится воспарить вверх. Ли Бо лишь ждет дракона древности, в котором угадывается Дао:
Мне б на драконе к тучам улететь,
Впивать в сиянье вечном солнца свет!
Примеры левитации у Ли Бо перед глазами. Это, например, Гуанчэн-цзы, один из даоских святых, служивший, согласно мифологическому преданию, военачальником у Первопредка Хуан-ди и знавший путь к Вратам Неисчерпаемости:
Но разве так Гуанчэн-цзы летал?! —
Был в тучку впряжен легкокрылый Гусь.
Это и Ань Ци с острова бессмертных Пэнлай, который в окружении белояшмовых отроков под волшебную музыку свирелей пролетает на журавле мимо Ли Бо и уносится в звездную высь (№ 7; см. примеч.). Тот и другой представляют собой мифологические персонажи, но они пребывают с Ли Бо в одной пространственно-временной среде поэтического космоса. Ли Бо присутствует рядом, видит и слышит их. Он готов воспарить вместе с ними, но еще не может, так как их разделяет грань времени и вечности, или грань судьбы.
С судьбой у Ли Бо простые и ясные отношения. В земном бытии он признает ее власть над собой и потому свободен от ухищрений противоборства с ней. Уйти от судьбы все равно что уйти от себя, ведь судьба — это природа (натура) человека. Судьба транслирует смысл жизни-и-смерти космического пульсара, она синхронизирует «взлеты и падения», и от ее роковой силы никто не может скрыться: ни простые люди, ни святые и мудрые, ни вообще всё существующее (№ 25, 28). Судьба тоже миф, первопредок космоса, всеобщая справедливость, неподвластная ни уговору, ни обману. Она еще не предоставила Ли Бо его лунную колесницу (по преданию, Ли Бо закончил земное существование, шагнув из лодки в круг отражения Луны). Вознесение к предмету своего вдохновения, т. е. смерть, нужно было у нее заслужить.
Мифологические образы расставляют по поэтическому космосу и исторические меты, выражая универсальность связи событий мирового сюжета. После «золотого века» древности наступил период хаоса, названный древними мыслителями периодом «Воюющих царств» («Чжаньго», V–III вв. до н. э.). Он завершился деспотией царства Цинь, создавшего первую централизованную империю. Эти события тоже нашли отражение в мифологической символизации:
Друг друга пожирали тигр, дракон,
Покуда не сдались безумной Цинь,
В стихах давно утрачен чистый тон.
Под масками оскалившихся драконов и тигров в данном случае скрываются, конечно, воюющие царства. Едва ли здесь лишь стремление к достижению художественного эффекта для выражения степени ожесточенности столкновения борющихся сторон. По-видимому, сюда включается и собственно мифология — небесные (драконы) и земные (тигры) начала бытия. Тем самым Ли Бо свидетельствует, что воюют не только и не просто царства. Воюют все против всех, разыгрывая фабулу хаоса, поправшего гармонию древности.
Мудрая древняя мифология, ведающая о прологе событий, оповещает человеческую Поднебесную о грядущих значительных метаморфозах в ее социальном бытии. В частности, Пурпурный Феникс (Юэчжо) возвещает о становлении великих династий, а Белый Тигр (Цзоуюй) — о гуманном правлении:
Ведь всуе Цзоуюй не поспешит
Глас Юэчжо не раздается чудный.
Естественно, что и сам Ли Бо время от времени предстает в виде мифологических образов. Вот он, осужденный по навету, вырвался из темницы и принял облик Дракона-Феникса, намеревающегося покинуть суетный мир, улететь на уходящую в небесную высь гору и воспевать с ее вершины цветущие поля (№ 45). А вот он уже вверяет мифу и свою писательскую судьбу, последним штрихом кисти уравнивая себя с совершенномудрым Конфуцием:
Мечтаю, как Учитель, кончить мысль
Лишь в миг, когда убит Единорог.
Вообще древность у Ли Бо — это окаймленная Мировым океаном огромная сцена, на которой в лунном сиянии и солнечном свете его поэтическая муза разыгрывает магическое действо гармонии и хаоса. Здесь в воздушном одеянии рождается первозданная и вечно юная древность (№ 30), здесь под звон мечей и стоны жертв проходят эпохи (№ 1), здесь в кругу дев-мотыльков пируют правители и сотрясают устои страны одописцы и философы (№ 1, 30), и здесь поэт, по крови царь, летит духом к Верховному Владыке и обретает бессмертие (№ 30). Все они здесь актеры и зрители, и у каждого своя роль — свой танец, песня и кончина. И всем здесь дирижирует один великий мудрец и мастер — космос.
Космос
В миропредставлении Ли Бо космос как некое тектоническое сооружение уже давно существовал, а в своем поэтическом качестве ему еще предстояло родиться. Согласно Ли Бо, он навевается Сокровенным Духом, который преображает Великую Древность и превращает ее в духовный зародыш поэтического космоса (№ 30). Вбирая в себя первородные энергии Сокровенного Духа, этот эмбрион ритмично заряжает все сущее, извлекая из него космическую симфонию Дао. Ли Бо как человеческий дух сливается с этим дыханием и переводит звучание вещей в слова, а их обличье — в иероглифы, преобразуя таким образом космическое Дао в словесно-иероглифическую картину Дао поэтического.
Так рождается «духовный сосуд» (как называл Поднебесную Лао-цзы) поэтического космоса. Ли Бо не описывает его устройство в подробностях, в системном единстве и в одном произведении. Такой задачи он, конечно, перед собой не ставил. Но множество реалий космоса так или иначе присутствуют и рассредоточены по всей палитре его поэзии. Среди них есть волшебные вехи поэтического странствия Ли Бо, где в сиянии вечной красоты первопредки и мудрецы с радостью встречают его как ровню и друга и где он свободно переходит из одного измерения времени и пространства в другое (№ 7, 25, 41). Это гора Тайбо, созвучная с именем Ли Бо (его звали Ли Тайбо), где он обретает бессмертие (№ 5), Врата Неисчерпаемости, открывающие путь в беспредельность (№ 25), Дерево Жо, стоящее на вершине горы Куньлунь (Нижняя Столица Первопредка и высшая точка земной поверхности), и Начала Небытия — последняя граница мироздания Поднебесной и выход во вселенское пространство (№ 41).
