Николай Тарусский - Знак земли: Собрание стихотворений

Фарфоровый месяц
Пылает на елке.
Вскарабкалась жаба
На мокрый лопух.
Деревья смешали
Листву и иголки,
Одетые в тонкий
Сияющий пух.

Здесь елки, здесь сосны,
Березы, осины
Замкнули лужайку
В тугое кольцо.
Здесь дуб поднимает
Под гром соловьиный
Огромное,
В смушках зеленых,
Лицо.

Он крепко стоит
На ноге деревянной,
Обутой в сапог
Из цветистой коры.
В чулках полосатых
У вод оловянных
Березы вдыхают
Речные пары.

Босою ногою,
В наростах и шрамах,
Сосна упирается
В плюшевый мох
И вот шевелит
Под землею корнями.
Их скрючило,
Каждый разбух и промок.

Лужайка сбегает
К дымящейся речке.
Весь берег в широких
Зеленых ножах.
Камыш поднимает
Высокие свечки.
И вспучилась тина,
Как хлеб на дрожжах.

И смотрит из тины
Носатое рыло,
Зубастая щука,
Столетняя тварь.
Ей видно, как филин,
Самец пестрокрылый,
Над нею затеплил
Свой взгляд, как янтарь.

Деревья склоняются
Нежно друг к другу.
Все ветви смешались.
Все ветви сплелись.
Вот ветер подул.
Вот качнулись упруго.
Вот сдвинулись с места.
И вот – понеслись.

Мотается филин
На шаткой сосне,
Подпрыгнула щука
От удивленья.
Катается месяц
В зеленой волне
Листвы и иголок,
Как мяч от паденья.

Деревья несутся.
Лишь скрип, трескотня
Стоят на лужайке.
Расквакалась жаба.
На дудке зеленой,
Звеня и маня,
Гремит соловей,
Чтобы ночь не спала бы.

Качаются ветви,
По воздуху хлещут.
Дубовые
Громко
Стучат сапоги.
Хотел было
Высунуть морду
Подлещик,
Да камнем на дно,
Где не видно ни зги.

Меня ж не пугают
Ни щука,
Ни филин,
Ни пляска деревьев!
К лужайке пристав,
Я вытащил лодку
Из огненных лилий,
Из сетки речных
Перепутанных трав.

Я в дружбе давнишней
С лужайкой,
С березой.
Всем сердцем я дружен
С полночной рекой,
Стою на лужайке –
И месяц, чуть розов,
Приветственно пляшет
Над правой рукой.
1938

Вот к свету поднялся
на тоненькой лапке,
На длинной кривящейся ножке,
Цветок в фиолетовой
плисовой шапке,
Осыпанной огненной крошкой.

Он к солнцу тянулся,
на цыпочки встав.
И тысячи жизней зеленых,
Весь мир, населенный
несметицей трав,
Тянулся к лучам отдаленным,
Несметными лапками шевеля, –
Весь луг, вся как есть луговая земля.

Тут утренний вечер
сквозь узкую скважину
Сложенных колечком мальчишеских губ
Вдруг дунул в луга,
в их веселую глубь –
По шапкам,
по плису головок разряженных.

И взапуски к солнцу
пустилась трава.
И дуги бегущих цветков
Сшибали друг друга.
И, как рукава,
Мотались перья листков.

Со склона течет
и взбегает на склон,
Шумит населенье лугов.
А солнце вскарабкалось
выше на клен,
Подпрыгнуло до облаков.

И подало знак,
чтобы ветер затих.
И утро в лугах распустилось,
Где травы, качаясь
на лапках кривых,
Его принимали,
как милость.
1938

Море жужжит, с разбега
Прыгнув на ребра скал,
И, покрываясь снегом,
Катит обратный вал.
Весь он одет в стеклярус,
В тонкий зеркальный дым.
Море колышет парус
За меловым, кривым,
Мечущимся в растворах
Неба и черных вод,
Чаячьих крыл узором.
Вот и другая чайка
С первой рядком плывет,
Будто бы пены сгусток,
Будто душа воды.
Вот их собралась стайка,
И в меловых, седых
Крыльях с какой-то грустью
Дышит волна морская.
На берегу старуха,
Сгорбленная, седая.
Ветру спина покорна, –
Линия та же в ней,
Что в этих волнах черных,
В крыльях летящих птиц.
Шамкает что-то глухо,
Руки длинней ветвей.
Гнется от ветра вся,
Будто лоза морская.
Кажется, наземь, ниц
Вдруг упадет от норда.
Ветер летит, рося
Пылью сырой по гордым
Темным ее щекам,
Волны кладет к ногам.

В скалах, на первый взгляд,
Жизни – как не бывало.
Как в столбняке, стоят
Каменные увалы.
И над дыханьем вод,
И над полетом чаек
Лишь подпирают свод
Каменными плечами.
Впрочем, вглядись – и вот:
Травы текут по склонам,
Елка вершину гнет;
Каменный поворот
Круглым и наклоненным
Скатом бежит к воде.
Значит, и здесь всё то же
Дышит, как и везде,
Чувством одним, похожим
На колыханье вод,
Птичьи седые крылья…

Море обходит вброд
Гальку, сосет, плюет
В камень зеленой пылью…

Девушки вышли – что? –
В шубках своих оленьих.
Может быть, черный шторм
Чувствуется поморкой?
Может быть, в исступленьи
Скоро взлетит волна?
Кутаясь, смотрит зорко,
Ветер раздул шубейки.
Всюду вода одна,
И ручейки, как змейки,
Вьются у башмаков.

В криках гагар, нырков,
Чаек окрест темнеет.
Лишь деревянный крест
Остановился, взлез
Вверх на глядень гранитный.
Да огоньки теплеют
Древнего становища,
Что бородатый, скрытный
Вырубил старовер.
Чаячьи крылья свищут,
Море взлетает вверх.

Девушки вышли – что?
Вышла старуха – что?
Скоро, наверно, шторм
Грянет своей басовой
Толстой грудной струной.
Жены, невесты, вдовы
Кверху ползут толпой
Между нагорных гнезд,
Чтоб посмотреть на море.
Ветер вздувает юбки,
Ветер срывает шубки,
Плещет рыбацким горем.

Мир потемнел. Исчез
Парус. В ушах одышка
Пляшущих вод. Как лес,
Мрачно, в зубцах чернильных,
Перемещаясь, дышит
Море.
Там, вдалеке,
В ширях тысячемильных,
Братья, мужья, отцы
Борются с дикой пляской
Неба и водных круч.
С болью, с надеждой, с лаской,
Между гагар и туч,
Там, высоко на скалах,
Девушки и старуха
Ждут их, родных, усталых.
В избах тепло и сухо…

Вот я среди поморок,
Среди потемневших лиц,
Среди бесноватых птиц,
Встал, как охотник, зорок.
Ветер сбивает шапку,
Ветер берет в охапку.
С ветром борюсь и вижу
Каменный берег рыжий,
Кипень шальной воды…

Что ж, я дождусь звезды!
Что ж, я тогда услышу
Сердце морской страны,
Вольное сердцебиенье
Чаек, людей, волны!

Руки сцепивши, пенье
Женщины завели.
Ветер относит, тушит
Их голоса вдали.
Море жужжит всё глуше…

Жду, чтобы ночь звездой
Ахнула над головой.
1937

Потеплели огурцы
В их зеленой пирамиде.
Суетятся продавцы,
Покупателя завидев.
Зачерпнув отменный плод,
Как врачи, стучат в цветистый
Бородавчатый живот:
Тот ли самый? Не зернист ли?

И когда от огурцов,
Посреди колес горбатых,
От веселья продавцов,
Голосистых, языкатых,
Мелковатою трусцой
Отплывает покупатель,
Налетает на него
Петушиный, здоровенный,
Пламенный и вдохновенный,
Праздничный, как торжество,
Гам колхозного базара.

Пунцовеют щеки свеклы,
Все в крови подземных соков.
Вьется кверху корешок,
Как китайская косица,
А мячи пунцовых щек
Кроет черная землица.
В золотой орде телег,
Посреди коней, оглобель
И гогочущих гусей,
Белоперых будто снег,
Слышен крик кровавозобых
Индюшат и визг свиней.

Сегодня ты готов, борщок
Из первой свеклы, из капусты,
Где жирный золотой глазок
Сияет, где ветвится кустик
Укропа! Мирный огород,
Собравшийся в тарелке этой,
Тобою выращен, народ,
Под шапкой солнечного лета!
Спасибо вам, благодарю
Тех, что пололи, поливали,
Будили песнями зарю
И солнце с песней провожали!
1938