Сборник - Русская поэзия XVIII века
‹1767›
Михаил Херасков
(1733–1807)
В истории литературы за Михаилом Матвеевичем Херасковым прочно закрепилась слава поэта-новатора. Но его новаторство – совершенно особого рода. Он не шел в поэзии на резкий и окончательный слом старых представлений о прекрасном; более того, своей поэмой «Россияда» Херасков (по выражению литературоведа Д. Благого) «решил укрепить здание классицизма, увенчав его своего рода куполом». Но если продолжить сравнение применительно к творчеству Хераскова в целом, «купол» этот придал всему «зданию» неожиданную пространственную легкость, закруглил и смягчил монументально-тяжеловесный облик классицистического «строения». Новаторство Хераскова заключено прежде всего в стремлении обновить, преобразовать традиционные требования к поэзии, подготовить ее к восприятию несвойственных ей ранее идей, тем, мотивов.
Поэт, прозаик, драматург, теоретик литературы, общественный деятель, Михаил Херасков принадлежал к знатному роду валашских бояр. Родился он на Полтавщине, в Переяславле, начальное образование получил в Шляхетском кадетском корпусе, где и начал писать стихи. По окончании корпуса, отслужив несколько лет на военной, а потом на гражданской службе, Херасков перебрался в Москву, заняв должность в только что открывшемся (1755) Московском университете. С университетом была связана почти вся его последующая деятельность: занимая должности директора, а позже куратора (что было выше директорства), он добился перевода преподавания с латинского на русский язык; ведал типографией, библиотекой, театром; организовал издание первых литературных журналов – «Полезное увеселение» и «Свободные часы»; содействовал открытию при Московском университете Благородного пансиона, где получили затем образование многие деятели русской культуры, среди них – В. А. Жуковский, А. С. Грибоедов, В. Ф. Одоевский.
Впервые от строгих правил классицизма Херасков отошел в своей пьесе «Венецианская монахиня» (1758). В этом традиционном по форме произведении он показал обычных, далеко не «героических» людей, для которых любовь оказалась сильнее долга.
Сочетанием внешней традиционности и внутренней новизны отличалась и книга «Новые оды» (1762). Сохраняя присущую оде риторичность, поэт вносит в стихи идею нравственного самоусовершенствования и воспевает добродетель.
В 1769 году Херасков выпускает новый сборник – «Философические оды», в котором еще яснее и последовательней утверждает: несовершенство мира определяется прежде всего пороками и противоречиями человеческой души. Выявлению и осмеянию этих пороков посвящены сатиры и басни Хераскова («Знатная порода», «Фонтанка и речка» и др.).
Центральное место в творчестве Хераскова занимает эпическая поэма «Россияда» (1779), рассказывающая о взятии Иваном IV Казани. Это произведение – наиболее традиционное у Хераскова; оно отличается дидактизмом, возвышенностью и торжественностью стиля.
Новаторство Хераскова в наибольшей степени проявилось в его лирике. Сочетание высоких раздумий о славе, бренности и мимолетности жизни, о смысле человеческой судьбы и интимных переживаний, порою окрашенных в иронические тона, придает неповторимость и своеобразие лирическим произведениям поэта. Стихотворение «Апрель» поэт насыщает философическими рассуждениями («Я мысли в вечность погружаю До первых бытия начал И всю вселенну вображаю, Когда Господь ей образ дал») и одическими мотивами («Благословенну возвещает Нам дышащий зефир. Натура взор к нам обращает И новый созидает мир»). Однако последняя строфа вносит в стихотворение горькую «первоапрельскую» насмешку над человеческими слабостями и пороками:
Друг другу мы напоминаем
Желаний наших главну цель;
Апрель обманом начинаем,
Едва ль не весь наш век – апрель.
Тем самым высокая тема смещается в иной – личный или иронический – план.
В других стихотворениях: «Коль буду в жизни я наказан нищетою…», «Злато», «Ничтожность» и т. д. – почестям и богатству поэт предпочитает тихую и верную любовь, домашний очаг, дружбу, наслаждение поэзией, добродетель – все то, что составляет интимный мир человека.
Творчество Хераскова, своеобразно отразившее разнородные, порой трудно совместимые поиски русской культуры середины XVIII столетия, носит печать резкой индивидуальности. Поэт с полным основанием сказал о себе:
Как новых стран искал Колумб, преплыв моря,
Так ищем новых мы идей, везде паря;
Творенья наших чувств суть верные оселки;
Я буду петь героев и безделки.
И «герои», и «безделки» действительно занимают парадоксально равноправное положение в его поэзии.
В. Федоров
«Коль буду в жизни я наказан нищетою…»
Коль буду в жизни я наказан нищетою
И свой убогий век в несчастьи проводить,
Я тем могу свой дух прискорбный веселить,
Что буду ставить всё богатство суетою.
Когда покроюся печалей темнотою,
Терпеньем стану я смущенну мысль крепить;
Чинов коль не добьюсь, не стану я тужить,
Обидел кто меня – я не лишусь покою.
Когда мой дом сгорит или мой скот падет,
Когда имение мое всё пропадет, —
Ума я от того еще не потеряю.
Но знаешь ли, о чем безмерно сокрушусь?
Я потеряю всё, когда драгой лишусь,
Я счастья в ней ищу, живу и умираю.
‹1760›
«Иные строят лиру…»
Иные строят лиру
Прославиться на свете
И сладкою игрою
Достичь венца парнасска;
Другому стихотворство
К прогнанью скуки служит;
Иной стихи слагает
Пороками ругаться;
А я стихи слагаю
И часто лиру строю,
Чтоб мог моей игрою
Понравиться любезной.
‹1762›
Ничтожность
Я некогда в зеленом поле
Под тению древес лежал
И мира суетность по воле
Во смутных мыслях вображал;
О жизни я помыслил тленной,
И что мы значим во вселенной.
Представил всю огромность света,
Миров представил в мыслях тьмы,
Мне точкой здешняя планета,
Мне прахом показались мы;
Что мне в уме ни вображалось,
Мгновенно все уничтожалось.
Как капля в океане вечном,
Как бренный лист в густых лесах,
Такою в мире бесконечном
Являлась мне земля в очах;
В кругах непостижима века
Терял совсем я человека.
Когда сей шар, где мы родимся,
Пылинкой зрится в мире сем,
Так чем же мы на нем гордимся,
Не будучи почти ничем?
О чем себя мы беспокоим,
Когда мы ничего не стоим?
Колико сам себя ни славит
И как ни пышен человек,
Когда он то себе представит,
Что миг один его весь век,
Что в мире сем его не видно, —
Ему гордиться будет стыдно.
На что же все мы сотворенны,
Когда не значим ничего?
Такие тайны сокровенны
От рассужденья моего;
Но то я знаю, что Содетель
Велит любити добродетель.
‹1769›
Апрель
Дыханьем нежным побежденны,
Седые мразы прочь летят;
От плена их освобожденны,
Потоки вод в брегах шумят.
Полям и рощам обрученна,
Восходит на горы весна,
Зеленой ризой облеченна,
Умильный кажет взор она.
Уготовляя царство лету,
Приближилося солнце к нам,
Прибавило дневного свету
И жизни хладным сим странам.
Благословенну возвещает
Нам жатву дышащий зефир,
Натура взор к нам обращает
И новый созидает мир.
Я мысли в вечность погружаю
До первых бытия начал
И всю вселенну вображаю,
Когда Господь ей образ дал.
Невеста будто бы в убранстве,
Является очам земля,
Времян цветущих в постоянстве,
Ликуют реки, лес, поля.
Стадами покровенны горы,
Там реки, зеркало небес;
Там в рощах раздаются хоры
Поющих птиц между древес.
Весна очам изображает
Первоначально житие,
Творцу вселенной подражает,
Даруя тварям бытие.
Из вечной бездны извлеченна,
Возвеселилась тако тварь,
Земля цветами облеченна:
В селеньи райском твари царь.
Подобной радости вкушенье
Я чувствую в весенни дни,
Вливают в сердце утешенье
И душу веселят они.
Всё то же! только мы забыли,
Чем прежних жизнь людей сладка;
Увы! они невинны были;
Невинность в наши дни редка.
Друг другу мы напоминаем
Желаний наших главну цель;
Апрель обманом начинаем,
Едва ль не весь наш век – апрель.
1783
Ответ на вопрос
Где сердце у меня,
Ты спрашиваешь смело.
Ответствую, стеня:
Из груди улетело!
Летало на крылах,
Свободой веселилось,
Теперь в твоих очах
Навек остановилось;
Из глаз твоих оно
Не может отлучиться,
Доколь с твоим в одно
Навек соединится.
1796
Гаврила Державин
