Федор Тютчев - Том 1. Стихотворения 1813-1849

Уста с улыбкою приветной,
Румянец девственных ланит
И взор твой светлый, искрометный —
Все к наслаждению манит...
Ах! этот взор, пылая страстью,
Любовь на легких крыльях шлет
И некою волшебной властью
Сердца в чудесный плен влечет.

Душа моя*, Элизиум* теней,
Теней безмолвных, светлых и прекрасных,
Ни помыслам годины буйной сей,
Ни радостям, ни горю не причастных!

Душа моя, Элизиум теней,
Что общего меж жизнью и тобою!
Меж вами, призраки минувших лучших дней,
И сей бесчувственной толпою?..

Над виноградными холмами**
Плывут златые облака.
Внизу зелеными волнами
Шумит померкшая река —
Взор, постепенно из долины
Подъемлясь, всходит к высотам
И видит на краю вершины
Круглообразный, светлый Храм.

Там в горнем, неземном жилище,
Где смертной жизни места нет,
И легче и пустынно-чище
Струя воздушная течет.
Туда взлетая, звук немеет,
Лишь жизнь природы там слышна —
И нечто праздничное веет,
Как дней воскресных Тишина.

Нет, моего к тебе пристрастья*
Я скрыть не в силах, мать-Земля.
Духов бесплотных сладострастья,
Твой верный сын, не жажду я —
Что пред тобой утеха рая,
Пора любви, пора весны,
Цветущее блаженство мая,
Румяный свет, златые сны?..

Весь день в бездействии глубоком
Весенний, теплый воздух пить,
На небе чистом и высоком
Порою облака следить,
Бродить без дела и без цели
И ненароком, на лету,
Набресть на свежий дух синели
Или на светлую мечту?

Как дочь родную на закланье*
Агамемнон* богам принес,
Прося попутных бурь дыханья
У негодующих небес, —
Так мы над горестной Варшавой
Удар свершили роковой,
Да купим сей ценой кровавой
России целость и покой!
Но прочь от нас венец бесславья,
Сплетенный рабскою рукой!
Не за коран* самодержавья
Кровь русская лилась рекой!
Нет! нас одушевляло в бое
Не чревобесие меча,
Не зверство янычар ручное*
И не покорность палача!
Другая мысль, другая вера
У русских билася в груди!
Грозой спасительной примера
Державы целость соблюсти,
Славян родные поколенья
Под знамя русское собрать
И весть на подвиг просвещенья
Единомысленных, как рать.
Сие-то высшее сознанье
Вело наш доблестный народ —
Путей небесных оправданье
Он смело на себя берет.
Он чует над своей главою
Звезду в незримой высоте
И неуклонно за звездою
Спешит к таинственной мете!

Ты ж, братскою стрелой пронзенный,
Судеб свершая приговор,
Ты пал, орел одноплеменный,
На очистительный костер!
Верь слову русского народа:
Твой пепл мы свято сбережем,
И наша общая свобода,
Как феникс*, зародится в нем.

«Все бешеней буря, все злее и злей,*
Ты крепче прижмися к груди моей».
— «О милый, милый, небес не гневи,
Ах, время ли думать о грешной любви!»
— «Мне сладок сей бури порывистый глас,
На ложе любви он баюкает нас».
— «О вспомни про море, про бедных пловцов,
Господь милосердный, будь бедным покров!»
— «Пусть там, на раздолье, гуляет волна,
В сей мирный приют не ворвется она».
— «О милый, умолкни, о милый, молчи,
Ты знаешь, кто на море в этой ночи?!»
И голос стенящий дрожал на устах,
И оба, недвижны, молчали впотьмах.
Гроза приутихла, ветер затих,
Лишь маятник слышен часов стенных —
Но оба, недвижны, молчали впотьмах,
Над ними лежал таинственный страх...
Вдруг с треском ужасным рассыпался гром,
И дрогнул в основах потрясшийся дом.
Вопль детский раздался, отчаян и дик,
И кинулась мать на младенческий крик.
Но в детский покой лишь вбежала она,
Вдруг грянулась об пол, всех чувств лишена.
Под молнийным блеском, раздвинувшим мглу,
Тень мужа над люлькой сидела в углу!

О, не кладите меня
В землю сырую:
Скройте, заройте меня
В траву густую!..
Пускай дыханье ветерка
Шевелит травою —
Свирель поет издалека,
Светло и тихо облака
Плывут надо мною...

На древе человечества высоком*
Ты лучшим был его листом,
Воспитанный его чистейшим соком,
Развит чистейшим солнечным лучом!
С его великою душою
Созвучней всех на нем ты трепетал!
Пророчески беседовал с грозою
Иль весело с зефирами играл!

Не поздний вихрь, не бурный ливень летний
Тебя сорвал с родимого сучка:
Был многих краше, многих долголетней,
И сам собою пал, как из венка!

С горы скатившись, камень лег в долине —
Как он упал? никто не знает ныне —
Сорвался ль он с вершины сам собой,
Иль был низринут волею чужой!..
Столетье за столетьем пронеслося,
Никто еще не разрешил вопроса...

И море и буря качали наш челн;
Я, сонный, был предан всей прихоти волн —
Две беспредельности были во мне,
И мной своевольно играли оне,
Вкруг меня, как кимвалы, звучали скалы,
Окликалися ветры и пели валы —
Я в хаосе звуков лежал оглушен,
Но над хаосом звуков носился мой сон.
Болезненно-яркий, волшебно-немой,
Он веял легко над гремящею тьмой...
В лучах огневицы развил он свой мир —
Земля зеленела, светился эфир...
Сады-лавиринфы, чертоги, столпы,
И сонмы кипели безмолвной толпы —
Я много узнал мне неведомых лиц,
Зрел тварей волшебных, таинственных птиц...
По высям творенья, как бог, я шагал,
И мир подо мною недвижный сиял...
Но все грезы насквозь, как волшебника вой,
Мне слышался грохот пучины морской,
И в тихую область видений и снов
Врывалася пена ревущих валов...

     Пришлося кончить жизнь в овраге:*
     Я слаб и стар — нет сил терпеть!
     «Пьет, верно», — скажут о бродяге, —
     Лишь бы не вздумали жалеть!
     Те, уходя, пожмут плечами,
     Те бросят гривну бедняку!
Счастливый путь, друзья! Бог с вами!
Я и без вас мой кончить век могу!

     Насилу годы одолели,
     Знать, люди с голода не мрут.
     Авось, — я думал, — на постели
     Они хоть умереть дадут.
     Но их больницы и остроги —
     Все полно! Силой не войдешь!
Ты вскормлен на большой дороге —
Где жил и рос <?>, старик, там и умрешь.

     Я к мастерам ходил сначала,
     Хотел кормиться ремеслом.
     «С нас и самих работы мало!
     Бери суму, да бей челом».
     К вам, богачи, я потащился,
     Грыз кости с вашего стола,
Со псами вашими делился, —
Но я, бедняк, вам не желаю зла.

     Я мог бы красть, я — Ир убогой*,
     Но стыд мне руки оковал;
     Лишь иногда большой дорогой
     Я дикий плод с дерев сбивал...
     За то, что нищ был, между вами
     Век осужден на сиротство...
     Не раз сидел я за замками,
     Но солнца свет — кто продал вам его?
     Что мне до вас и вашей славы,
     Торговли, вольностей, побед?
     Вы все передо мной неправы —
     Для нищего отчизны нет!
     Когда пришелец вооруженный
     Наш пышный город полонил,
Глупец, я плакал, раздраженный,
Я клял врага, а враг меня кормил!

     Зачем меня не раздавили,
     Как ядовитый гад какой?
     Или зачем не научили —
     Увы! — полезной быть пчелой!
     Из ваших, смертные, объятий
     Я был извержен с первых <лет>,
Я в вас благословил бы братий, —
Днесь при смерти бродяга вас клянет!