Лидия Лесная - Порхающая душа

Заставь меня перед тобой склонить колени,
Не проси, не умоляй — прикажи!
Я устала от хитросплетений Лжи,
От всего, что слабо, двоедушно,
От всего, что блуд и ложь.
Я хочу шири воздушной,
Полей, где овес и рожь,
Крепкого запаха светлой березы
И сосновых желтых смол,
Я хочу, чтоб пылали синие грозы
И папоротник огнями цвел.
Пусть пляшут кудри твоей головки,
Мятежница — дерзающей будь,
Тебе не к лицу наши женские уловки —
Все «еле-еле» и «чуть-чуть».
Говори со мной, как подобает Великой,
Которую венчала гроза.
На тебе венок из васильков и повилики, —
Но молнии пусть горят в глазах!
Я устала от малодушия и сладкой лени,
От хитросплетений лжи,
Заставь меня склонить пред тобой колени,
Но не проси, а прикажи.

Мимо идущих наготой не тревожу —
Я слишком прекрасна нагая.
Как персик, душиста и бархатна кожа:
Ее нежность почти пугает.
Солнце меня поцелуями мучит,
Оставаясь всегда далеким:
Ни один солнечный лучик
Еще не застрял в осоке.
Море меня равнодушно ласкает
Зеленой пеной залива:
Оно знает, что я такая,
Что от ласки не стану счастливой.
Я люблю только то, что уходит,
То, что моим не будет, —
Потому я чужая людям,
Их плену и их свободе.
Я люблю то, что недостижимо,
То, рядом с чем я — соринка,
А эти — идущие мимо, —
Покупатели женщин рынка, —
Для них я — белая орхидея,
Которая выросла вдруг на пляже,
О которой они мечтать не смеют
Даже.
Они умоляют, просят…
Кто из них скажет «нет» — прекрасной?
Солнце тонет. Пахнет смолами сосен.
От заката вода стала красной.
На мое песчаное ложе
Пена, журча, набегает,
Но ее нагота моя не тревожит:
Я слишком чиста нагая.

Тюль фиолетовый твои глаза укрыл,
Вуаль тебя немного старит.
На черном кружеве перил
Горит закат багряной ярью;
Нева печальна и строга,
Лед Ладоги почуяв близкий.
Как у гаремной одалиски,
Хрупка, сильна твоя нога.
Гранит, — и ты. Ты, — и туманы.
Нет ни толпы, ни грубых слов.
И синих теней изваяны
Виденья
Тихих островов.
<…………………………..
……………………………>
Ты — и гранит. И я с тобой.
Как прежде Петербург наш матов.
Кто смеет оскорбить стрельбой
Больную грусть его закатов?
Как прежде призрачен и горд,
Как прежде царствен без короны.
На голых тополях вороны
Берут задумчивый аккорд.
Как прежде… Травы в брызгах мелких
Холодных, сумеречных рос.
Как прежде… Но зачем на Стрелке
Мальчишка с пачкой папирос?!

Опустелый теннис. Мокрые наседки.
В желтых иглах сосен
Все дорожки парка.
Разве было лето? Разве было жарко?
Разве были встречи в розовой беседке?
Осень.
Хочется глициний, миндаля, магнолий,
Ароматов сладких, знойных, небывалых.
Я от зим и осеней устала,
Я больна от мух, от комаров, от моли…
Где весна не вянет?
Где венчанный солнцем Пан не умирает?
Я тоскую по Великом Пане,
По земном, греховном, но чудесном рае.
Я хочу луны, такой простой и старой,
Бледных дам в душистых кружевах старинных,
Удали, вина и песен под гитару,
Бабушкиных сказок у камина.
Пусть я буду в локонах и в шубке,
Пусть меня увозит леший дед
В золотой карете из скорлупки, —
Пусть мне будет восемь лет!

Я не хочу, чтоб солнце красным называлось,
Я разлюбила красное вино;
Ты сделал, март, общедоступной алость,
Общедоступное любить мне не дано.
Мой дух устал. Мне хочется покоя,
Камина, кофе, старых книг,
Мне хочется стать прежнею, такою,
Какой февраль меня застиг.
Мне хочется любить березовые почки,
Смолу сосны и моря влажный шум,
Писать свои изломанные строчки
И знать, что в голове моей — мой, а не общий ум.
Мой дух устал от грома барабанов,
Мне петь о бурях не дано,
И, если петь о них теперь заведено, —
Я петь надолго перестану.

Серьезный гусь стоит на берегу.
Там дальше, на лугу — две желтые коровы.
Какой сегодня день — холодный и здоровый,
Похож на яблоко в снегу.
Как будто радость льется из хрустальной лейки —
Такая нежность и такая тишь,
И вихрем хочется промчаться по аллейке:
А вдруг, — взлетишь!
Плывут по воздуху оранжевые листья
И кроют землю золотом сухим,
Горят рябин коралловые кисти
И дятел — этот старый мистик —
Считает на сосне мои грехи.
Их много: тридцать, сорок, сто.
Исаакий, сияя золотым крестом,
Мне шлет прощенье.
И кажется, что в этот день осенний,
Который так похож на яблоко в снегу,
И кажется, что в этот день, — такой холодный, чистый,
Одетый в пламенные листья, —
Я душу светлой сберегу.
Меня простит и этот гусь серьезный,
Простят коровы на лугу,
И я прямехонько на небо прибегу,
И улыбнутся мне — березы.

Мне мил он тем, что он какой-то отдаленный,
Как будто среди нас его забыл шестидесятый год.
К нему идут беседки и колонны,
<……………………………………………………….>
Я нарядила бы его в жабо из белых кружев,
Вербеной надушила бы платок,
Я посадила бы его в рыдван — такой тяжелый, неуклюжий,
Борзую положила бы у ног
И отвезла в прадедово именье,
Где все полы от ветхости скрипят,
Угольные диваны призывают к лени
И вниз к реке сбегает яблоневый сад.
Ах, вместе с ним в минувшее столетье
Нырнуть и задышать вербеной прежних лет,
Когда свистали кровожадно плети
И был амурами украшен туалет.

Новой книги аромат вам знаком?
Этот пряный запах загадки?
Вы похожи на такой неразрезанный том,
Взятый с полки украдкой.
В день осенний, ложась на широкий диван,
Я люблю гладким ножиком кости слоновой
Открывать пути мысли новой,
Проникать в глубину новых стран.
В день осенний, холодный и мглистый,
Вас хотелось бы мне прочитать, будто книгу.
Узнать ее тайны, интригу…
Но, — увы! — ваше сердце не лист!
А я не хочу положить вас на дальнюю полку,
Мне хочется знать: вы какой?
Дождь. Елка
Стучится в окно костлявой рукой
В зеленых иголках.
Шумит в голове. От дождя? От вина?
Как хорошо, что так длинна
Ночь осенняя:
Я по складам, не спеша, читаю в вас нежные строки,
И мне так нравятся эти уроки
Чтения!

Люди все раздавлены, изломаны, смяты,
Все — иди крикуны или тусклые нытики.
Елочный дед из серебряной ваты,
Один ты не знаешь никакой политики.
Что тебе декреты, выборы, плакаты?
Что тебе Даны, Черновы и Брешки?
Миленький мой дед из серебряной ваты,
Твой мир — бусы и золотые орешки.
Я люблю твои валенки и мохнатые рукавицы,
Твою белую бороду и красный нос,
И я знаю: в сочельник мне приснится,
Что ты мне чудесные игрушки принес.
Я выстрелю громко из большой хлопушки
И надену голубую бумажную каску.
Что нам, милый старенький, пулеметы и пушки?
Наша жизнь — это тихая рождественская сказка.
Как мне умильно, светло и свято,
Когда в зеленых пахучих ветках
Уютно мерцает серебряная вата —
Твой полушубок, святочный дедка.