Вера Павлова - Стихотворения

Далеки от идеала
вещи, лакомства, игрушки!
Вот бы булка состояла
из изюма и горбушки,
вот бы отпуск не кончался
и не пачкались обновки,
вот бы чаще возвращался
папа из командировки!

Сашка больше мне не друг —
бездарь, грубиян, невежа!
Мама, сделаешь мне лук?
Стрелы я и сам нарежу.
Можем взять одну из струн.
Натянула? Слишком слабо.
Знаешь, он такой хвастун —
врёт, что у него есть папа!

Папиросная коробка —
дом. Машина — коробок.
Едем, божия коровка,
заждался тебя бычок!
В огороде за сараем
в баночке из-под сардин
свадьбу скромную сыграем,
Колорадских пригласим.

Мёртвого часа ад.
Зажмурившиеся дети.
Запер маркиз Детсад
девочку в туалете
за то, что не хочет спать,
ведёт себя как королева.
И писает мальчик в кровать,
полон бессильного гнева.

Младший брат принёс из сада
неприличный анекдот.
Он от этого Азата
и не такое принесёт!
Я сказала: «Просто прелесть!
Срочно маме расскажи!»
Мама хмыкнула, зарделась
и уткнулась в чертежи.

Кто так кашлял? Я спала?
Мама, что ты плачешь?
Выдвинь ящички стола,
двери шкафа настежь —
душно. Падает кровать.
Одеяло вянет.
Мама, ты должна поспать —
на тебе лица нет.

Я — на белых, новых, фигурных,
ты — на чёрных, старых, хоккейных.
Я хочу побед физкультурных,
а не клоунад безыдейных.
Ласточка, подскок, пистолетик —
ерунда, разминка всего лишь.
Вот увидишь — даже на этих
гагах ты меня не догонишь!

Ладушки, ладушки,
где были? У бабушки.
Где она? В больнице.
Как она? Храбрится.
После операций
трудно обниматься.
Ладушки, ладушки,
ложка кашки бабушке.

Далеко до нас мальчишкам!
Мы с Наташкой тоже можем
рисовать усы афишам
и прохожим строить рожи
(ну и что, что за спиною!),
петь в автобусе каноном
и, набрав случайный номер,
крикнуть «Гав!» по телефону!

Пианист, философ, поэт,
ловок и довольно высок,
и уже хожу в туалет,
только по ночам — на горшок,
вежлив, со вчерашнего дня
достаю до кнопки звонка…
Бабушка, пойдёшь за меня,
если разучу ХТК?

Дедушка ставит жерлички.
Папа строит мостки.
В садке — головли, плотвички.
В корзине — моховики,
сыроежки, лисички.
Бьют ключом родники.
Если я и москвичка,
то по имени этой реки.

Вдела три раза нитку
деду в иголку,
перевела улитку
через дорогу
, папу не называла
пьяною рожей, —
даже немного устала
быть хорошей!

Вьюга не помеха нам,
лишь бы снег лепился.
Я лепила Чехова —
Гоголь получился,
мама — чью-то голову,
чью, мы не добились,
папа — маму голую.
Сиси отвалились.

— Бабушка, купим
маме букет? — Как же мы купим?
Денежек нет
! — А это?
— Откуда?
— В книжке лежат.
Может быть, чудо.
Может быть, клад.

Не пускали посмотреть,
отовсюду гнали,
запрещали громко петь,
на диване клали,
приходила медсестра,
щёлкала иголку…
У меня была сестра.
Но не очень долго.

Настоятель уезжал,
и ворота запирали.
Чтобы Бога не украли?
Чтобы Бог не убежал?
Что Он делает впотьмах —
заливается слезами?
Спит с открытыми глазами
у Марии на руках?

Ма слепила возле окна
бабу воот с таким животом,
мол, когда растает она,
то и ма поедет в роддом.
Я так долго ждать не привык.
Навалился… Па, подсоби! —
Баба — на куски, мама — в крик:
«Кто-нибудь! Звоните ноль-три!»

Не шутила, не играла
ни с Андреем, ни с огнём,
ни минуты не скучала
с одиночеством вдвоём.
Как он был красив и крепок!
Кто поджёг, какой злодей,
дом из веточек и щепок
для людей из желудей?

Мамулечка, хватит драк,
по попе меня не бей,
лучше пойдём в зоопарк —
посмотрим на голубей,
послушаем воробьёв,
покормим мальков в пруду.
А то от наших боёв
я скоро с ума сойду.

Мама мыла дочку,
папа вытирал,
дедушка сорочку срочно подавал, бабушка стелила,
брат подушку взбил,
мама уложила,
дедушка укрыл.

Почему нельзя сосать сосульки?
Значит, их название — враньё?
Ты уже годишься мне во внуки,
детство рахитичное моё.
Знаю кое-что не понаслышке.
Но почему нельзя, в конце концов,
с варежки обкусывать ледышки?
Ведь они вкуснее леденцов!

Не пускали посмотреть,
отовсюду гнали,
запрещали громко петь,
на диване клали,
приходила медсестра,
щёлкала иголку…
У меня была сестра.
Но не очень долго.

Ладушки, ладушки,
где были? У бабушки.
Где она? В больнице.
Как она? Храбрится.
После операций
трудно обниматься.
Ладушки, ладушки,
ложка кашки бабушке.

Плачу тебе в пупок.
Знаешь, стихи врут:
слезы, они не приток
Леты, они — пруд
и никуда не впадут.
Ивы, кувшинкиЕ Итог:
все останется тут.
Вот, полный пупок.

идти купаться в море
когда не хочется писать
занимать в пустом кинотеатре
место согласно билету
платить за проезд в троллейбусе
в воскресенье ночью
выходить за любовника замуж
искусство для искусства

Не мысль, не чувство — ощущенье
всего телесного состава,
что новая любовь — прощенье
за то, что сделано со старой,
что сладок поцелуй Иудин,
что он желанен Назарею
Прощение за то, что будет
позднее сделано и с нею.

Погаси, мой свет,
cвет. Иди сюда.
Чем кромешней нет,
тем нежнее да.
Я сказала ты,
как из-за плеча
вечной темноты,
вечного молча.
Нежность, нелегко
дался твой урок:
не предсмертность — по —
смертность лучших строк.

Рождаюсь. Значит, умерла.
Как и когда, убей, не помню.
Кто отливал колокола
и поднимал на колокольню,
кто отпевал любовь мою,
не помню. Кто диктует оды,
не ведаю. Но узнаю
того, кто принимает роды.

я видела стада
стекающие с гор
я ведала стыда
стегающий укор
любимому врагу
я выдала секрет
любитвы на снегу
я выжила
ты нет

Вестибулярный аппарат —
совесть. Иду по канату.
Тетивой натянут канат.
Разлюбленный мой, не надо
любить меня в спину! Итог
едва ли будет двуспальным.
Чем доблестней ты одинок,
тем сладостней быть печальным.

Вита нуова, здорово!
Я, как всегда, не готова:
я прижилась во гробе,
пустила корни в утробе,
пригрелась в разношенной шкуркеЕ
Вотще! Огрызки, окурки,
обломки, обмылки, клочьяЕ
О ненасытность волчья!

Слушаю сердце.
Систола говорит да.
Диастола нет.

любовь из меня делай
сырье всегда под рукой
а рядом живут девы
в подолах носят покой
будем с ними помягче
поласковей понежней
может дадут понянчить
даже на несколько дней

январским белым днем
как здорово родной
отшельничать вдвоем
в раковине ушной
о шепот голос без
почерка без примет
мороз-головорез
здесь потеряет след
до ночи шу-шу-шу
назло календарю
то что сейчас скажу
замертво повторю

Помассируй мне шею,
а я тебе — предплечье.
Жизнь стала сложнее.
Жить стало легче.
Пуд отложенной соли
мы уже доедаем,
ева из костной мозоли
с глиняноногим Адамом.

Два кольца. Два конца.
Утро в двуспальном гробе.
Без обручального кольца
мерзнут руки. Обе.
Вольно, ангельский конвой!
Вечный покой покинут.
Без венца над головой
ноги под утро стынут.

Ничьи зубные щетки,
ключи не от чего
Мучительно нечетки
черты минувшего.
Как жалко, что не жалко,
что прошлое пройдет!
Пальто давно на свалке,
а пуговица — вот.
Рождаюсь. Значит, умерла.
Как и когда, убей, не помню.
Кто отливал колокола
и поднимал на колокольню,
кто отпевал любовь мою,
не помню. Кто диктует оды,
не ведаю. Но узнаю
того, кто принимает роды.