Владимир Фирсов - Отечество, стихи и поэмы

Лед на реках растает.
Прилетят журавли.
А пока
Далеки от родимой земли
Журавлиные стаи.

Горделивые птицы,
Мне без вас нелегко,
Я устал от разлуки,
Будто сам далеко,
Будто сам за границей,
Будто мне до России
Не дойти никогда,
Не услышать,
Как тихо поют провода
В бесконечности синей.

Не увидеть весною
Пробужденья земли...
Но не вы
Виноваты во всем, журавли,
Что случилось со мною.

А случилось такое,
Что и осень прошла,
И зима
Распластала два белых крыла
Над российским покоем.

И метель загуляла
На могилах ребят,
Что в бессмертной земле,
Как в бессмертии, спят,
Хоть и пожили мало.

Вы над ними, живыми,
Пролетали века.
И шептали их губы
Наверняка
Ваше трубное имя.

С вами парни прощались.
И за землю свою
Умирали они
В справедливом бою,
Чтобы вы возвращались.

Чтобы вы, прилетая,
Знали, как я живу,
Ведь за них
Я обязан глядеть в синеву,
Ваш прилет ожидая.

Ведь за них я обязан
Домечтать, долюбить.
Я поклялся ребятам,
Что мне не забыть
Все, чем с Родиной связан.

Вот и грустно: а может,
Я живу, да не так?
Может, жизнь моя стоит
Пустячный пятак,
Никого не тревожит?

Может, я не осилю,
Может, не устою?
Может, дрогну — случись —
В справедливом бою
За свободу России?

Прочь, сомненье слепое!
Все еще впереди:
Все победы, утраты,
Снега и дожди —
В жизни нету покоя!

Боль России со мною...
Не беда, что сейчас
Журавли далеко улетели
От нас, —
Возвратятся весною.

Не навеки в разлуке...
А наступит весна,
Журавлиная клинопись
Станет ясна —
К ней потянутся руки.

К ней потянутся руки —
Сотни, тысячи рук!..

Журавли,
Человек устает от разлук.
Значит, помнит разлуки!

Вешенская, 21 февраля, 1 час 40 минут

Россия спала,
Как заснеженный улей,
Привычным покоем жила.
Россия не знала,
Что Шолохов умер,
Иначе б она не спала.

Озябшая птица
Взлетать не хотела,
На реках потрескивал лед...
Россия
Не знала,
Что осиротела
На долгие годы вперед.

Часы остановлены...
Тихо...
Лишь ветер
По-песьи взвывал за окном.
Тепло отдавая
Родимой планете,
Над Доном сутулился дом,

И низкое небо
Все ниже спускалось,
Его накреняла беда.
Под толщею льда
Разъяренно
Плескалась,
Почуя тревогу, вода.
И стойла дрожали
От конского храпа,
И снег
Ошалело летел.
И колокол
Близко стоящего храма
Под траурным ветром
Гудел...

Падучей звезды
Не узрели над Доном,
Над Волгой,
Днепром,
Над Невой.
Для каждой избы
И для каждого дома
Был Шолохов
Вечно живой.

О как далеко,
Далеко до рассвета!..
Не стряхивал савана
Сад.
Все так же неслышно
Вращалась планета,
Привычно,
Как сутки назад...

На зябком рассвете
Россия проснулась,
Отринув привычный покой.
И сердце ее
В этот час содрогнулось
От общей потери людской.

Россия
В бессмертном стоит карауле,
Успев на года постареть.
Россия
Не верит,
Что Шолохов умер...

Она не поверит,
Что Шолохов умер:
Ему,
Как и ей,
Не судьба умереть!

И горькое море крестьянской беды
плескалось у них под ногами...
Л. М. Леонов

Как вспомню,
Недавняя наша судьба
Тащилась сквозь черную слякоть.
Я видел,
Как в поле горели хлеба,
Их некому было оплакать.

Не знали сыны незлобивой страны,
В чем были они виноваты.
Жестокое пламя железной войны
Спалило родимые хаты.

Мальчишеским глазом я видел поля,
Где медленно плуги ржавели.
Над ними, сухую траву шевеля,
Ветра похоронную пели.

Белели на плугах следы от свинца.
Воронки — с водою до края.
Ни крика грача, ни напева скворца,
И жаворонок не играет.

Шагали солдаты, сомкнувши ряды,
На вечную встречу с врагами
И горькое море крестьянской беды
Плескалось у них под ногами.

Навстречу солдатам — беда матерей,
Навстречу им — горькое детство.
И некуда деться от русских полей,
От смерти им некуда деться.

Они устилали собою поля,
И в вырытых наспех могилах
Теплом их сердец согревалась земля —
И сердце земное не стыло.

Шли годы, стирая трагедий следы,
Следы оставляя иные.
Но море той самой крестьянской беды,
Оно не иссякло поныне.

Поныне печально дыханье полей,
Поныне горчат урожаи,
Поныне тревожен напев матерей,
Что пахарей в муках рожают.

Какая судьба уготована им —
Судьба созидателей
Или
Лежать им под небом, к страданью глухим,
В глобальных масштабов могиле?

О разум, рожденный для жизни Земли!
Не дай нам ненужного права
Поверить,
Что в прошлое войны ушли
Путем бесконечно кровавым.

Пусть матери верят и верят отцы
В покой утвержденного мира
И ранней весной занимают скворцы
В пришкольных усадьбах квартиры.

Все так же влюбленные верят в любовь,
И ныне живущим
Солдатам
Последний и яростный
Помнится бой —
В том самом году, сорок пятом.

Родная земля
И в горсти мила...

На что уж, казалось,
Она мала,
А все же под град
И под посвист свинца
Она
На чужбине
Хранила бойца.

От зноя, от холода
Берегла —
На что уж, казалось,
Была мала.

А так ли
На самом-то деле
Мала
Родная земля,
Что в горсти мила?..

В ней память
Отцовского крова жила,
Жил голос пичуги
И клекот орла.

В ней
Пульсом земли
Пробивался родник
И в звездную полночь
Желанно возник.

В ней слит был
Надолго,
Точнее,
Навек
И Волги, и Дона
Размеренный бег.

В ней слышали
Шелест
Днепровской волны
Богатых земель
Приднепровских
Сыны.

И в ней белорус
Углядел навсегда
Свой Неман,
Что не был немым
Никогда.

В ней видел
Казах,
Не скрывая печаль,
Земель азиатских
Полынную даль.
В ней видел
Кавказец
Свой гордый Кавказ...
В ней
Чести народной
Нетленный запас!..

Выходит,
Не так-то она
Мала,
Родная земля,
Что в горсти мила...

Дыханье и свет
Незабвенной земли
Солдаты
С боями
На запад
Несли —
По белому свету,
Что гарью пропах
И пеплом печали
Осел на губах...

В могилы солдат
От Отчизны вдали,
Как зерна,
Ссыпалися
Горсти земли,
Чтоб люди
В грядущем
Забыть не смогли
Свободу
И землю,
Что им принесли...

Повсюду,
По всей европейской земле,
Солдатские кости
Истлеют во мгле,
Как угли,
Что медленно
Тлеют в золе...

Но тленье
Не может вовек
Извести
Земли,
Что вмещалась
В солдатской горсти...

Когда
За границу
Я еду
Как гость,
С собой
Не беру я
Земли своей горсть,

Поскольку
Я знаю:
От дома вдали
Покоятся
Горсти
Родимой земли...

У братских могил
Я тревожно стою,
Сквозь тусклый гранит
Вижу землю
Свою.

О, как от Отчизны
Она
Далека!
И жить ей —
В тревоге,
Тревожа века.

И шару земному
В извечном пути
Тревожно
Кружить
У Вселенной в горсти.

От него никуда нам не деться.
Он жестокою памятью стал
Потому,
Что под сердцем у детства
Черным пеплом войны оседал.

Сколько было тревог пережито,
Лишь припомнишь —
И видишь: вдали
Дым над полем, где вызрело жито,
Дым над Ельнею, стертой с земли.

Черный снег ниспадавшего пепла
Оседал на поля и леса,
Украина
От дыма ослепла,
Над Россией
Черны небеса.

Белоруссии небо
Не в силах
Поглотить эту страшную тень.
Даже тлели кресты на могилах
От горящих вдали деревень.

Надо ж было на свет народиться
И увидеть на вечной земле
С обожженными крыльями птицу,
Чуть живую, в остывшей золе.

Потерпи, одинокая птаха!
Как-нибудь до весны доживем...
Я ее обогрел под рубахой
Небогатым сиротским теплом.

Зимовали мы в тесной землянке.
В ней казалось в те дни веселей,
Ведь ее озаряла
Зарянка
Благодарною песней своей.

А весною,
Когда отпотела
На холодных деревьях кора,
Улетела она, улетела...
Будто только вчера улетела,
Будто все это было
Вчера.

Оттого ли, что трудно дышалось,
И сегодня под сердцем лежит
В том дыму обретеппая жалость
Ко всему,
Что обязано жить.

Равнодушие души не тронет
Поколенью,
Чье детство — война.
Мы, как порох, уснувший в патроне,
У тебя под рукою, страна.

Если надо,
Мы вспыхнем, как пламя,
В самый горький для Родины час —
Лишь бы дети, спасенные нами,
Иногда
Вспоминали о нас.

Потому-то нам так и понятен
И душе опаленной сродни
Тот, что сладок, и тот, что приятен, —
Дым Отечества
В мирные дни.