Евгений Блажеевский - Письмо

Я маленький и пьяный человек.
Я возжелал в России стать пиитом,
Нелепый, как в музее — чебурек
Или как лозунг, набранный петитом.

Мои просторы, как декабрь, наги,
Но мне знакома зоркость зверолова.
И боль, как пёс, присела у ноги,
И вместе мы выслеживаем Слово.

Когда соловьёнок впервые пытается петь,
Ночную прохладу неопытным горлом ловя,
Как важно ему за своею спиною иметь
Разбойную тень удалого сорви-соловья.

Как важно ему, затевая искусство в кустах,
Знать чистую силу большого и звонкого пенья,
Чтоб стать голубым языком в соловьиных кострах,
Стать звуком чудесным, укутанным в серые перья.

Как важно… Но это порою судьбе невдомёк:
Обижен прекрасный, а некто, глядишь, зацелован.
Учитель поёт, но судьба выставляет силок —
И вот уже бьётся учитель в силке птицелова.

Нарушена связь восприятия и словаря
Рулад соловьиных… Поёт соловьёнок мучительно.
Как важно ему превзойти самого соловья,
Но как превзойти, если нет на деревьях учителя…

С прошедшей ночи мир белёс,
И в нём, уже безжуравлином,
Засыпал кто-то нафталином
Листву, опавшую с берёз.

А справа, в сумраке осеннем,
Как образ горя — за словами,
Кладбище странным поселеньем
Возникло сразу за стволами.

И вдоль него, через кустарники,
Я вышел к полю в свете слабом,
Где встретил двух, что взявшись за руки —
На сквозняке да по ухабам.

Она была в пальтишке кожаном,
А он — худой — в плаще линялом
В пространстве тусклом и скукоженном
Терялся день за перевалом

Но было что-то очень вешнее
В повадках пары мимолётной,
Была раскованность нездешняя
И ощущенье силы взлётной.

И я, пока хватало зрения,
Следил за тем, как эти двое
Несли над бездной невезения
Рукопожатье молодое.

И предо мной, почти как правило,
Что жизнь не делится на три,
Была рука, что нежно правила
Другою, гревшей изнутри…

Бежал мужчина на рассвете
Туда, где лодка у причала,
А следом, расставляя сети,
Погоня по полю рычала.
Он продирался через лес,
Ломая взрыв куста коленом,
Прислушивался, падал, лез
На склоны, порывая с пленом
И вот, удерживая грудь
И сердце, стукнувшее в глотку,
Мужчина выбрал верный путь
И впереди увидел лодку…
Она дрожала у доски,
Толкалась пойманно, как чалый,
От нетерпенья и тоски
Стуча в терпение причала.
Казалось, вот и повезло:
Бери весло — и разве горько
Взглянуть, как будто на село,
На прошлое своё с пригорка?..
Но оказалось, что оно
Влечёт неотвратимей, пуще,
Чем алкоголика — вино,
Чем раненого зверя — пуща.
Мужчина рухнул на настил,
Вдохнул дыхание норд-веста
И понял, что остаток сил
Истрачен в суматохе бегства.
И, разворачивая грудь,
Безропотный, как вол в загоне,
Он двинулся в обратный путь —
Лицом к погоне…

На небе звёзды — не прострелы пуль.
На небе звёзды — не кристаллы соли.
На небе звёзды — не серебряные блохи.
На небе звёзды — это лишь толпа,
Которая глядит как мы летим
Вниз головами на тяжёлом шаре.

Я это ощутил однажды ночью.
Я осознал,
Что я могу упасть
На этих обывателей,
Во мрак,
Сверкающий зрачками и зубами.
Я испугался неба,
Как ребёнок
Боится глубины подвала,
Ибо
Подвал и есть напоминание о ночи
Или, точней,
О страхе человека,
Которому внезапно показалось,
Что на его ступнях уже утрачен
Столярный клей земного притяженья.

А ночь была январская,
Глухая,
Повизгивали каблуки
И я
Боялся улететь.

Злые осы
Ночью летят на Рим…
А мы говорим:
Это осы
Проносят засосы
И медовый дым…

Словно розы
Летят на ринг —
Злые осы
Ночами летят на Рим.
Как насосы,
Воздух ночной сосут
И звезды загадочный изумруд
Злые осы —
Худы и раскосы —
На крыльях несут.
Злые осы
Ночью летят на Рим,
А мы говорим:
Это осы
Проносят насосы
Через Кемь и Крым…

Словно розы
Летят на ринг —
Злые осы
Ночами летят на Рим
На откосы
Движется караван
Из далёких стран.
Это осы —
Худы и раскосы —
Летят сквозь туман.

Поэт знаменитый Осип
Ваш звёздный маршрут прочёл.
О, эти худые осы —
Раскольники среди пчёл!..

Страшна духовной нищетой
Разлука и заход Арктура —
Предвестник бурь, за чьей чертой
Осталось всё: семья, культура…

Вокруг сарматы да полынь
И на губах у чужестранца
Немеет милая латынь,
И дикой кажется Констанца.

И не причалил к берегам
Корабль с известьем о прощенье.
Лишь стрелы падают к ногам,
Лишь ветер задувает в щели.

Лишь с неизбывною тоской
Бредёт он к шумному прибою…
Не ждал он старости такой,
Но надо быть самим собою —

Пережевать, перемолоть
Отчаянье, сойдясь с бедою,
Чужбины горестный ломоть
Запить солёною водою.

И пусть вмерзает в лёд живьём
Плотва, и позабыли боги
Тебя, а за пустым жильём
Узлом завязаны дороги.

Пусть Веста на витую нить
Ещё одну беду нанижет,
Но если там ему не жить,
Кто Одиночество напишет?..

К заоблачному пастбищу богов
Булыжною дорогою на лоно
Травы
           стекает тысяча быков —
Воинственное стадо Аполлона.
Оно идёт, как тысяча коррид —
Мечта несуществующих испанцев,
И гибкий пастушок — лет семь на вид —
Не выпускает дудочку из пальцев.
Быки несут лиловые бока
И взгляд тяжёлый, как кузнечный молот,
И солнце, прорезая облака,
Глядит на мир, который очень молод.
А пастушок?.. (сейчас он сядет в тень,
Как принято в банальной пасторали?..)
Нет, у него сегодня трудный день,
И стадо он ведёт в другие дали.
От пастбища идёт крутой уклон,
Блестят на солнце медленные выи;
И то, что называется «угон»,
Сегодня совершает он впервые.
Быки идут тяжёлою толпой,
Изнемогая от жары и пота.
Туда, где кучерявится прибой
Горящего голубизною Понта,
Туда, где волны бьются о порог,
И можно жить в кругу мелодий вечных,
Которые наигрывает бог
Купцов залётных и бродяг беспечных…

Когда птенец, не знающий полёта
И силы притяжения гнезда,
Восходит одиноко вдоль болота,
Как маленькая чёрная звезда, —

Под ним сентябрь ветвеет и дымится
Нутро трясины с самого утра,
И старенькая мама, мама-птица
Лишается красивого пера.

Оно летит в безмолвие лесное
И, тихо завершая свой полёт,
Ложится с облетевшею листвою
На первый голубой от неба лёд.

Детёныш, не стремящийся к подобью,
Обороти прощальный взгляд на лес, —
За этот выбор платят только дробью
Да одичалой пустотой небес…