Фердинанд Фингер - Любовь и жизнь, похожие на сон
И победил, вернулся с тонной меди.
В горниле огненном была расплавлена она,
А вышла тонкой проволкой – проверьте.
Из тысяч алебард и шлемов был отлит кожух,
А внутрь сердечник был огромный вставлен.
Знакомец наш был не дурак и не лопух,
Он на конце бревна чудесный ротор вставил.
Сбежались люди поглазеть на чудеса,
И даже одноглазый черный кот был с ними,
Была хромая и косая фрейлина одна,
Которая совала нос, куда и не просили.
Невдалеке алхимик с знахарем идут,
Со странною улыбкой что-то осуждая,
Как все алхимики – мошенник, плут,
Сказал: «Зачем, дурак, такую медь и в проволоку обращает?»
А к замку из строения вдруг протянулась нить,
«По-современному» какой-то провод,
Все по Шекспиру: «Быть или не быть?»
Ну, раз проложен, должен быть весомый повод.
Чем дальше – больше: третья началась война,
Десяток стеклодувов в плен попали,
Смешные груши появились из стекла
Под потолками замка, а зачем – придворные не знали.
И в темном зале с королем опять
В беседе тайной без конца о чем-то рассуждали,
Потребовал умелец факелы убрать,
И слышно было в темноте – собаки зарычали.
И стало слышно, как по всем углам
Смеялись парочки, в объятьях утопая,
Ведь темнота – она прикроет срам,
Любовь, она всегда без правил.
Умелец наш за руку короля подвел
К стене, и в темноте король споткнулся дважды,
Наощупь там чего-то он нашел
И это что-то повернул отважно.
Раздался сильный треск, и волосы у короля
Поднялись дыбом – синим светом засияли,
А в грушах загорелась вдруг ярчайшая свеча,
Все парочки подняла с пола, так перепугала.
Раздался крик: «Спасайтесь поскорей!»
Водою стали все гасить огонь, но он при этом
Так разгорался, да притом сильней, сильней,
Весь замок осветился вдруг необычайным светом.
А водопад на речке лопасти крутил,
И шестеренки в механизме бешено вращались,
Божественную благодать умелец подарил,
С которою со «дня творения» и не встречались.
И очередь в полсотни человек у ручки той
Десяток дней копилась и толпилась,
Там всем хотелось до нее дотронуться рукой,
Чтоб чудо то включить и выключить, раз появилось.
Не вышло. Стража встала у стены.
Включить и выключить не получалось.
Один король лишь только мог к ней подойти,
А это двадцать раз на дню случалось.
Беда – беда у всех соседних королей.
Возникла зависть черная, когда ее они не знали?
Мечтали по ночам – как чудо то завоевать скорей,
Уж лучше б думали о женщинах, с которыми не спали.
На заседаниях министры видели у них,
Следы пощечин и царапин, что не украшали,
Но короли есть короли – никто не видел их.
Да если бы и видели, об этом не сказали.
Четыре короля с войсками поднялись.
Застыли в предвкушении, вот-вот захватят чудо,
На проволоку вдруг пребольно нарвались,
А в ней аж 380 вольт, не надо объяснять откуда.
На задницах у войска загорелись вдруг штаны,
У нескольких солдат все волосы поднялись стоя.
У одного, к несчастью для его жены,
Достоинство мужское потеряло силы к бою.
С тех пор на короля на нашего никто не нападал,
Он пятьдесят бутылок в комнату доставил.
Ну, в общем, выполнил, что обещал,
И фрейлин четырех к нему представил.
Король сказал, что оценил труды его,
Что в одиночестве ему не стоит находиться,
Пусть по бокам под балдахином у него
Лежат три распрекраснейших девицы.
А почему же три – четвертая не в счет?
Та фрейлина, которая была косая и хромая,
Пусть с краю спит и нос свой не сует,
У трех пусть учится и все запоминает.
Закончив все труды, кудесник заскучал,
Какое сделать новенькое дельце?
Король сквозь скважину замочную все время наблюдал,
Что в комнате изобретает наш умелец.
Вот он какой-то черный чемодан достал,
Откинул крышку и на ней вдруг засветился
Какой-то свет, затем на кнопочки какие-то нажал,
И в этом свете механизм какой-то проявился.
Какие-то колеса с рамою, почти квадратною, видны,
Колеса с прогнутой кривою рамой,
Сиденьица на четверть попки, а зачем они?
Король не понимал, подсматривая в щель упрямо.
Ну, наконец, настал весенний день,
Когда глашатай объявил о представленье,
Во двор сбежались все, кому не лень,
Чтоб посмотреть необычайное явленье.
Действительно, увидели, что не увидишь и вовек,
Все зрители почти что в обморок упали.
На тонких двух колесах появился человек,
Крутя ногами две какие-то детали.
С невероятной скоростью он ехал по двору,
И под колеса чуть лягушка не попала,
А как держался он на этом – почему?
Толпа себе вообще не представляла.
Три фрейлены, что были жрицами любви,
От страха подкосившись, в обморок упали,
И с жабою-подругой одноглазый кот в кусты,
Дрожа, как лист осенний, убежали.
Пришла пора – привыкли к чудищу такому все,
Король на тонких ножках подошел к велосипеду,
Доволен несказанно был, ну, был навеселе,
Сказав:»Теперь я покажу, как надо жить соседу».
Он научился быстро ездить по двору,
Да так, что куры не могли угнаться,
Сбивал без жалости кого попало на ходу,
И сбитые вдогонку начинали чертыхаться.
Потом гонял по ближнему селу,
Затем объехал королевские владенья,
Велосипед с квадратной рамой нравился ему,
Он стал любимцем короля, без всякого сомненья.
Велосипед у нашего умельца был другой,
Для фрейлин предназначен нежных,
Там рама шла, изогнута дугой.
Как женский выглядит, ну, всем известно.
И, глазом не моргнув, на раме впереди
Красавица сидела, вроде на мужском велосипеде.
А наш умелец, сидя гордо позади,
Крутил педалями, возрадуясь очередной победе.
Ну ладно, армия у короля огромная была,
Аж тридцать два солдатика-рекрута,
И пес хромой, но лаял хоть куда,
И шестьдесят четыре колеса, ну, круто!
Ох! Как устал любимец общий наш,
Ну как ему три дамы надоели,
А та четвертая, что приставала каждый раз?
Покоя нету даже в собственной постели.
Он королю сказал, что хочет отдохнуть,
Ну, только годик – не сказал, куда уедет,
А год пройдет, «ты не успеешь и чихнуть,
Я снова буду здесь на самом деле».
Король заплакал, ну, а что уж говорить,
О дамах четырех, которые в него влюбились,
Грозили слезы замок затопить,
Им без конца платочки носовые приносились.
Проснулся замок, поутру петух пропел,
Исчез знакомый наш, так незаметно, как и появился.
Никто заметить даже не успел,
Как будто бы в пространстве растворился.
Не стало в комнате бутылочек с вином.
Числом, что больше ста там накопились.
Кому – куда, по тридцать тысяч евро были проданы потом,
Нам неизвестно, только слухи просочились.
Говаривали, рестораны дорогущие в Москве
В две тысячи десятом те бутылки подавали.
Миллиардерам та цена – ну, так себе,
Три миллиона евро – пустячок, не знали?
Ведь в сказке все бывает, господа!
Случайно повстречался я с героем,
Он пригласил меня к себе домой, тогда
От любопытства я остолбенел, не скрою.
На чердаке, где воцарился полумрак,
В уединенье, отчужденье полном,
Забитом электроникой, был полный кавардак,
И платы от компьютеров в количестве огромном.
– «Я – Фердинанд!»«Я – Гоша», – подружились мы.
Он рассказал про то, что вы уже читали,
Сказал, что вскорости уедет из страны,
Соскучился, наверное. Детишки тоже заскучали.
Он сообщил, что слышал обо мне,
Что вроде бы в родстве мы оба состояли.
Мы свояки по дядиной троюродной сестре,
Которая четыре раза замужем бывала.
Работаю не зря, теперь труды мои
Весь мир перевернут, такие вот желанья,
Теперь молчать, единственный свидетель ты,
Потом опишешь, а пока не привлекай вниманья.
По стенам всем на этом чердаке
Своею Плазмой синей телевизоры мерцали.
А на одном девица на стальном шесте
Крутилась, голой грудью привлекая.
Вдруг шест согнулся и девицу сбросил прочь,
Три раза в воздухе она перевернулась и упала,
Восторга зрителям никак не превозмочь,
Когда они красивейшую попку увидали.
А на другом – там вовсе были чудеса,
Два мужика, на президента и премьера схожи,
Рулили на комбайнах кукурузных не спеша,
Ну а зачем? Никто не понимал, похоже.
На третьем, там «воо….ще», один мужик
Гундосил что-то про свое «Однако»,
Он это делать каждый день привык,
А бедную Америку кусал, как злющая собака.
А на четвертом полный антипод «Однако».
Кричал, что в полицейском государстве он живет
И призывал все иномарки отменить – тогда-то
Народ страны прекрасно заживет.
И, полный непонятный бред с экранов лился,
А в центре комнаты какой-то механизм стоял,
Он в виде диска так таинственно светился,
И полировкою безукоризненной сиял.
На нем приварено удобнейшее кресло,
И по периметру три кнопки шли,
А для чего и для какого действа,
Мои мозги придумать не могли.
