Ольга Нацаренус - Иная вечность. Избранное
В субботний день доктор приехал на свою дачу, в Подмосковное Михнево. В силу странностей своего характера, он предпочитал одиночество и с особым вожделением окунался в него при первой же возможности, будь то свободные от дежурств дни или отпуск.
Пожарив на мангале заблаговременно замаринованный кусочек нежирной баранины, постругав на тарелку овощи и зелень, он несколько часов не выходил из гостиной, наслаждаясь вкусом элитного виски, созерцая развешенные на стенах старинные иконы, аккуратно перелистывая страницы ветхих фолиантов.
Особым украшением коридора в доме являлось большое старое зеркало. В тот день, подойдя к нему, в очередной раз видя своё отражение в полный рост, доктор погладил ладонью богатую сюжетами инкрустированную раму, засмеялся и скорчил рожу. Через секунду тело зеркала задрожало, запело, стекло заполнилось муаровыми волнами, а потом и вовсе растворилось. Бросив беглый взгляд на камин, на циферблат чугунных часов, поставив недопитый бокал на пол, доктор шагнул в зеркало и тут же исчез…
Память
…Не откажусь от чашки твоего горячего, душистого чая.
Позволишь мне завести вон те часы на письменном столе? Не люблю, когда стрелки не показывают движений – это заставляет вспоминать, вспоминать…
Память… Да, несомненно, она сильнее времени. Она – живая. Она имеет свою собственную продолжительность существования в этом мире. Это проверено идущими впереди нас…
Хочешь ты того или нет – ты запоминаешь, помнишь…
Дай мне свою руку… Поразмышляем вместе…
Память – словно орган твоего тела. И нетлеющий спутник души.
Ты думаешь, что люди или события способны изменить твою жизнь? Ты ошибаешься. Твою жизнь способна изменить только память. Только она умеет объяснять твоё отношение к происходящему, рождать бесконечные потоки эмоций и чувства.
Память может служить лекарством. Оно утешает, приятно волнует, вызывает улыбку, располагает к творчеству. Рождает мечты снова и снова окунуться в пережитое…
В твоём чае слишком много имбиря – это отвлекает, мешает…
Дай мне холодной воды и посмотри в открытое окно… Первая четверть Луны…
Прислушайся. Замечательное сопрано в ветках акации, шелест морского прибоя. Где-то совсем рядом – мир ушедших: их дыхание и тихие шаги…
Тёплая сегодня ночь, верно?..
Память… В пьяном ветре безумства, в интенсивном движении вперёд. Вперёд так сильно, осознанно! Заведомо осознанно тобой. Даже если следующий шаг будет принадлежать чёрной пропасти… Даже если ты…
Память… Любит ли она тебя? А это не важно. Ты кормишь её с руки, позволяешь касаться груди и приближаться к тебе, когда ей вздумается. Когда ты уйдёшь – она верно последует за тобой. Не бросит. Только обронит несколько живых, красочных лепестков из своего букета на обложку твоего любимого фотоальбома.
Иногда достаточно закрыть дверь, остаться одному в полусонной, холодной комнате, как память закопошится, закричит, забьёт в висок – не выдернешь. Она не примет взятку за то, чтобы замолчать, отойти в сторону, оставить тебя в покое шерстяного пледа.
С хорошим она приходит не всегда, приходит редко.
С плохим – в любое время, особенно когда не зовёшь. Плохое воспоминание – это совесть, это голос Бога в тебе. Плохое – это вина, незавершённость, ненависть, нежелание. Это отчаянная невозможность, теперь уже исправить потерянное навсегда… Память за это, в который раз, умело искусает в кровь кожу на твоих пальцах. Ты будешь терпеть, принимать боль, жалеть себя и удивляться – зачем? Зачем это именно сейчас? За что?
Мучительным последствием – невесомая паутинка сожаления – заметил? Её иногда приносит ледяной сквозняк, и она, цепляясь за твои мокрые ресницы, пытается отчаянно сопротивляться, не закончиться вот так…
Слышишь лай бродячих собак на побережье? Рассвет совсем рядом…
Мне пора…
А ты закроешь за мной дверь и останешься один в полусонной, холодной комнате.
И вот тогда…
Попутчик
(По воспоминаниям отца)
Ветеранам Космических войск посвящается…
Смеркалось… Фирменный поезд «Жигули» лениво вздрагивал на стрелках Казанского вокзала.
Моим попутчиком был мужчина лет пятидесяти, чуть выше среднего, чуть полнее нормы, чуть лысее со лба, в стареньком потёртом костюме, но при идеально отглаженной белой рубашке и галстуке. Типичный представитель командированного технаря, подумала я, исходя из опыта бесконечного количества времени, прожитого на колёсах… Он приветливо поздоровался, забросил познавший жизнь портфель в поддиванный сундук и вышел из купе, закрыв за собой дверь, предоставив мне таким образом несколько минут для обустройства, размещения нехитрого багажа и приведения себя в порядок. Через четверть часа этот ритуал в обоюдном варианте исчерпал себя, и сосед мой с юношеской сноровкой извлёк из дорожной сумки свёрток с нарезанной заранее докторской колбасой, хлебом и зелёным луком, а также необходимое дополнение ко всему этому – чекушку «Русской».
– Вы до конца? – заговорил он первым, справедливо решив, что пора разрядить некоторую напряжённость.
Я кивнула, не выдёргивая взгляда из разинутой брошюры модного в те времена чтива.
– Вот вырвешься из-под тотального контроля женушки, так почему-то в первую очередь возникает желание разрядиться, спустить пар, как говорят, – пробурчал он неназойливо, несколько извиняющимся тоном, откупоривая бутылку с заветным зельем. – Я немного, для сна, так сказать… Вы возражать не будете?
Я равнодушно пожала плечами и улыбнулась.
– А… может, компанию составите? – не унимался со сед.
Я со вздохом отложила книжку и полезла в рюкзак за своими скромными закусками:
– Ну-у-у… только если чуть-чуть, помощник из меня плохой в этом вопросе! Давайте хоть повод придумаем для мероприятия? Или пресно, за знакомство употребим? – я поняла тогда, что предстоит беседа, а это значит, что по обыкновению пора доставать мне свой походный блокнот для записей и карандаш… Сосед по-дружески прищурился:
– Праздник у меня завтра, хотя заранее и не положено отмечать, но как повод для выпивки – вполне подойдёт!
– Вы имеете в виду День космонавтики, или что-то личное? – не удержалась я.
– Вот в самую точку, можно сказать, вы попали! Да День космонавтики я и считаю своим личным праздником! Уже тридцать пять лет как! Ровно в шестидесятом году, сразу по окончании школы, я поступил работать под крыло господина Пилюгина, в военную приёмку, на объект секретный, обзываемый по тем временам «почтовым ящиком». Я не уверен в глубине вашего образования, поэтому уточню, что Николай Алексеевич Пилюгин был в то время правой рукой известного Вам Сергея Павловича Королёва, он был главным конструктором по системам управления, так сказать, ракетно-космических изделий. А на работу туда меня пихнул отец. Он служил в Центральном аппарате Министерства обороны и пытался устроить меня сначала в какой-то ракетный вычислительный центр, находящийся глубоко в подвале одного из особняков на Кропоткинской. Но с этим сватовством мы только время потеряли, так как оказалось, что лицам, не достигшим восемнадцатилетнего рубежа по закону работать под землёй нельзя. И тогда он устроил меня в ту самую, как мы тогда называли, «императорскую», приёмку. Почему императорскую? На подобные придумки и сравнения мы были горазды! Народ молодой, самоуверенный, языкастый до грани, а иногда и за гранью дозволенного в те времена! Так вот, императорскую потому, что там служили сыновья главнокомандующего полигоном в Капустином Яре, там служил сын командующего Байконуром, и там служил бывший адъютант самого́ главкома, добровольно попросившийся с бумажной работы на технику. Ну, короче, много блатных… Кстати, к слову, названия Байконур тогда не было! Были номерные площадки в районе станции Тюра Там, которая на Турксибе. Говорили, что Тюра Там переводится как «один дом», но, боюсь, что это одна из командировочных легенд… Да, в то время Байконур был просто «двойкой», площадкой номер два, центром полигона. Город Ленинск – «десятка», аэродром Крайний – «семёрка» и так далее… Но об этом я узнал позднее, когда стал мотаться по командировкам. А в приёмку попал в ноябре, повторюсь, шестидесятого года, в кабельный цех. Представляете, двести тридцать монтажниц, а я один – семнадцатилетний мальчишка! Краснеть не успевал! То халатик у кого-нибудь распахнётся, то шуточки всякие скользкие в мою сторону – девки «зубастые» были!..
…Двенадцатого апреля шестьдесят первого, когда по радио передавали полёт Гагарина, столпились мы все у «колокольчика», рты разинули… Подходит ко мне командир, подполковник Павловский… Ты, говорит, помнишь, кабели СПО принимал, на доработку приходили? Так вот они сейчас в гагаринском корабле летят!
Вот поэтому, дорогая моя визави, этот день я всю жизнь считаю своим личным праздником! Свою первую ракету, их всегда называли изделиями, я увидел в городе Подлипки, ныне Королёв он зовётся. Ежели ездили по Ярославке, могли за загадочным забором видеть очень высокое здание, фигурно выложенное кирпичом. Это КИС – Контрольно-испытательная станция. Она такой высокой строилась для того, чтобы ракету можно было на неё поместить и проверять в стоячем положении. Когда КИС уже был построен, кто-то из учёных мужей неожиданно додумался, что ракету при наземных испытаниях можно и положить, а приборы на кабелях вынести наружу и установить, как нужно и в каком нужно положении… Ну да ладно… Сейчас-то там всё по-новому! «Буран» и «Мир» стоят уже в усовершенствованном КИСе! «Буран»? Да, да, тот самый… Но врать не буду, по «Бурану» я не работал. Но лазить – лазал, в кабине сидел даже, пока кресла не демонтировали. В ночную смену в них ребята покемарить, подремать устраивались… Что вы так смотрите? Так и было! Когда готовили первый спутник, Королёв говорил, что работа, настоящая работа, начинается, когда заканчивается восторженность!.. За тридцать пять лет вот такой вот работы восторженность моя давным-давно… Но не гордость за эту работу! Гордость – это у меня до могилы! На площадке КИСа, на стапелях стоят и семьсот тридцать вторые, и шестьсот пятнадцатые, – это «Союзовские», «Про-грессовские», «Мировские» блоки, навороченные электроникой. Здесь прошли годы моей жизни! В проекте одного только «Мира» я проторчал более двух лет! Причём безвылазно! Не каждая жена такие разлуки выдержит… Ну да это уже отдельная тема… Ровно сто электронных блоков прошло через мои руки! На нас работали два завода в Ижевске, три в Харькове, Киев, уж не говоря о Москве и ближнем и дальнем Подмосковье! Первый технологический комплект так быстро доделали, что не успели изготовить для него контрольно-проверочную аппаратуру, и изделия, несущие сложнейшие электронные схемы, шли на объекты без проверки. В день, когда всё это хозяйство отправили на полигон, у меня случилось прободение язвы, и о пуске космического корабля я узнал по радио, в больнице… Это был февраль восемьдесят шестого…
